Странное воспоминание - Артур Дрейк

Взглянув на недоуменно смотревшую на него лошадь, он вытер слезы и попытался успокоиться. Нельзя сказать, что попытка эта была успешной. Просто один вид отчаянья сменился другим. Более глубоким.

Что скажут его родители, когда узнают? Если его отвергли все, кого он знал, их знакомые и весь цвет Парижа, куда ему теперь податься, чтобы покинуть стены своей ничтожной жизни в стеклянной банке, вроде тех банок, что стоят во владениях кухарки семьи Ревельер?

Выходит, все, что терзает его, он всегда невольно создавал сам. До чего же горько!

Он решил бежать. Бежать туда, где произошедшее не будет иметь никакого значения. Туда, где он сможет скрыться от себя самого. Слезы напрочь сошли с его лица. Он был исполнен отчаянной решимости порвать остатки связей, оставить тепло и уют их дома и сбежать от собственного позора.

Он решил бежать…

Этой же ночью. Прямо сейчас. Преодолевая тяготы разлуки с родными и страх перед неизвестностью, в которую он отправляется.

Жан-Антуан тайком пробрался в свою спальню, сменил фрак на теплый выходной сюртук серебристо-голубого цвета, взял деньги и поспешил обратно в конюшню. Одинокий, голодный и печалящийся из-за разлуки с отцом и матерью, сожалеющий о том, что оказался сыном, не оправдавшим ожиданий отца, он взобрался на лошадь и бросил прощальный взгляд на дом, в котором провел всю жизнь, спокойную и невероятно тоскливую.

Он погнал лошадь так быстро, как только могло мчаться животное. Зная, что скоро устрашится своего безрассудного предприятия, он рассчитывал быть к тому моменту слишком далеко, чтобы мочь возвратиться.

В темноте над головой проносились деревья, Париж остался далеко позади. Впереди его подстерегало приключение настолько невероятное, что никто никогда не поверит, если сказать, что оно произошло на самом деле. Так началось путешествие юноши, чья жизнь еще несколько часов назад была столь мала и незначительна, что могла бы уместиться в одной из банок, что стоят внизу во владениях кухарки семьи Ревельер.

Глава 2. Pas de Calais1

Еще издали показалась восьмигранная белая башня с замысловатой вершиной. Маяк.

Город Кале был первым портовым городом в жизни Жана-Антуана. Он никогда прежде не вдыхал запаха моря. Соленый морозный воздух он с волнением почувствовал прежде, чем въехал в город. Занесенные мокрым снегом домики с красными крышами быстро очаровали юношу. Однако он плохо ориентировался и часто терялся в расположении улиц. Архитектура здесь была по большей части однообразна, или наоборот местами слишком пестрой и сильно отличалась от Парижской.

День клонился к бесцветному закату. Стальное небо становилось тяжелее. Жан-Антуан пообедал в небольшом заведении, окна которого смотрели в сторону порта. Сначала кроме Жана-Антуана посетителей больше не было. Потом все полностью переменилось. За столиками стало шумно, а публика захаживала самая разномастная. Большая часть встречавшихся в порту людей вообще не производила на Жана-Антуана доверительного впечатления. В поношенных одеждах, пахнущие рыбой мужчины отпускали грубые шутки и пристально поглядывали по сторонам. На их фоне заметно отличались прибывшие в порт Кале британцы и путешествующие французы. Порт впечатлил Жана-Антуана ярким отличием от тихих предместий Парижа и своей спешной жизнью.

Здесь он почувствовал себя очень далеко от дома, но это не испугало его. В дороге, наедине с огромным величием природы, он чувствовал скрытую угрозу, исходившую от простирающихся во все стороны земель и бескрайнего неба. Увеличивающееся расстояние от дома подавляло юношу, привыкшего к размеренному и уютному домашнему образу жизни. В Кале он открыл для себя новые впечатления, заменившие привычные вещи, окружавшие Жана-Антуана раньше. По крайней мере, в порту, где кроме моряков все вокруг были друг другу чужими, он не был чужд обществу. Здесь у всех имелись разные цели, разный уровень доходов, и люди смешивались в непрерывном потоке дел.

Жан-Антуан не планировал задерживаться в Кале. Будучи человеком все же стремившимся к определенной жизни путешественника, он нигде не собирался подолгу задерживаться и направлялся в Лондон. Предполагая, что Лондон отличается от Парижа лишь тем, что он, возможно, даже лучше Парижа, а Париж, пусть и не идеально, но Жан-Антуан успел изучить и понять.

Лондон не являлся конечным пунктом назначения для него. Он собирался какое-то время провести в Лондоне, прежде чем пуститься в дальнейшие странствия, с направлением каковых еще предстояло определиться.

Корабль, следующий непосредственно в Лондон, отплывал только двумя днями позже, что совсем не подходило Жану-Антуану. Паром, которого ждал Жан-Антуан отходил в Дувр через час и был последним на сегодня.

В порту юноша заметил какую-то суматоху. Вокруг постоянно носились полицейские, тем самым вызывая ироничную реакцию работников порта и волнуя дам, которые тоже отплывали в Дувр в сопровождении своих мужей. Полицейские заговаривали с моряками, те пожимали плечами и показывали друг на друга, отправляя полицейских к своим товарищам, которые в свою очередь тоже пожимали плечами и показывали на кого-то другого. Потом моряки сбивались в кучки и начинали обсуждать полицейских и, очевидно, предмет их поисков, после чего раздавался дружный хохот, и все возвращались к своим делам.

Пароход прибыл с наступлением темноты. На борту горели фонари. Пассажиры неспешно взошли на паром, обсуждая виденное в порту. По обрывкам фраз Жан-Антуан понял, что полицейские искали какого-то вора, укравшего что-то у местного должностного лица. Известно, что вор скрылся в порту, вероятно на одном из суден, но самого вора никто не видел. Перед отплытием пароход проверили полицейские, но все так же безрезультатно. Никого не обыскивали, не расспрашивали. Вероятно, у них имелось описание вора.

Все это очень захватило Жана-Антуана. Он даже выбросил из головы свои беды и отчаянье. Теперь он жил другой жизнью, и все в ней имело другое значение. Как человек, которого недавно покинула надежда, он жил лишь настоящим мгновением и обращать мечтательный взор в будущее уже остерегался.

Толпа двинулась в тускло освещенный пассажирский салон на верхней палубе, и постепенно растворилась, когда все расположились на длинных сплошных лавочках, идущих в два ряда вдоль всего салона. Несколько мужчин раскрыли газеты и приготовились коротать время за чтением. Небольшая часть пассажиров поднялась на палубу надстроек, поплотнее запахнувшись от холодного ветра.

Разговоры о воре и меловых утесах по ту сторону пролива то и дело возобновлялись среди пассажиров парома. По большей части пассажирами были англичане и переговаривались на английском. Жан-Антуан ощутил чувство внутреннего покоя и умиротворения, слыша, как волны плещутся о борт, голоса людей, скрип раскачивающихся от качки фонарей и далекий звон буя. Все же ему удалось убежать, с улыбкой подумал он.

Как только швартовы были отданы, гребные колеса загудели в накрывавших их стальных барабанах, и пароход начал медленно удаляться от причала, Жан-Антуан окинул прощальным взглядом ночной берег и порт. Облака над городом, подсвеченные бледным заревом ночных огней напомнили о Париже.

– До скорого, моя Франция! – прошептал юноша, прощаясь, словно с близким другом. Отступать было некуда. Берег неизменно становился все дальше. Его родина казалась сейчас как никогда близкой и дружелюбной. Но это была привязанность только к понятию родины, которое олицетворял скорее ночной пейзаж оставшегося позади Кале, чем общество достойных мужей республики и достающихся им прекрасных женщин.

Мимо начали проноситься клочки тумана, и вскоре берег Нормандии скрылся в ночной мгле. Звуки на пароме стали ближе, звон морского буя растаял, а вокруг над плещущимися вблизи волнами воцарилась тишина настолько явственная, что впечатлительное воображение Жана-Антуана проложило путь парохода словно бы среди пустоты. Не успели они отплыть и на пару морских миль, как юноша вспомнил средневековые представления о мире, о том, что земля плоская, и всякий океан заканчивается безбрежной пустотой вселенной. Беспросветная туманная даль черным пятном обволакивала огромные пространства вокруг парома. Оттуда, издалека не доносилось ни звука, не пробивалось ни лучика с какого-нибудь другого судна, как и не пробивался свет звезд. Жан-Антуан протянул руку за борт, предполагая даже, что она так же могла бы исчезнуть в темноте, как и все вокруг парома, но этого не произошло. На ладонь попадали редкие ледяные брызги. Ветер проскальзывал между пальцев и трепал кудрявые волосы Жана-Антуана.

Постояв еще немного на палубе, он ушел в салон, чтобы согреться и отдохнуть на лавочке после долгого пути. Многие места пустовали. Он сел на свободную и с интересом принялся осматривать необычный корабельный интерьер в тусклом свете фонарей и пассажиров, говоривших на английском языке, чьи сдержанные, возможно даже суховатые манеры бросались в глаза на фоне более оживленных французов. Будучи обладателем порядочного количества свободного времени, Жан-Антуан все же не мог похвастаться обширными познаниями иностранных языков. Отчасти из-за расточительного отношения к времени. Он немного понимал по-итальянски – хуже дело обстояло с произношением – и сносно изъяснялся по-английски. На этом его знания ограничивались. Но в Лондон он решил направиться вовсе не поэтому. Проскакав три сотни километров, Жан-Антуан только в Кале принял решение насчет своего дальнейшего маршрута. И точно так же сейчас не имел представления о том, куда направится после Лондона.