Мантикора и Дракон: Вернуться и вернуть. Эпизод I - Анна Кувайкова

Мальчишка. Он тянется ко мне, ластится и спорит. Он протягивает листок бумаги, заглядывая в глаза. Он родной и близкий, намного ближе, чем можно представить. Взъерошенный воробушек, топорщивший пёрышки в ожидании тепла. Юный художник, опять стащивший очередную карту и без зазрения совести изрисовавший её. Но я лишь смеюсь, зарываясь пальцами в мягкий шёлк тёмных волос.

У него моя улыбка и чудовищное обаяние, доставшееся от отца. Я помню его. Это тот, кого я называю Сердцем матери. Он – мой сын. И я не могу без него…

Три девушки. Разные, непохожие, непримиримые. Они далеки друг от друга, и нет никого ближе и роднее. Они смеются, глядя на ругающегося сквозь зубы мужчину. Но в этом веселье видна особая, родственная нежность. А сам объект насмешек ворчит, язвит и тщетно пытается освободить длинные волосы из цепких лап собственного фамильяра.

Он жалобно посмотрит на дочерей, оставив бесполезные попытки получить свободу. Пушистый клубок на его голове, шур’шун, выдаст довольное «ня», щурясь на солнце. А три девушки, такие разные и непохожие, погрозят зверьку пальцем.

Они видели мои взлёты и падения. Они могут свернуть горы и отправить в гости к Гекате любого, кто попробует покуситься на самое ценное. Они – моя семья, пусть кровного родства между нами и нет. И я скучаю по ним…

Глухой удар сердца отдаётся эхом в ушах. Каждая картинка – игла под кожу, заноза в разуме, не дающая вернуться в блаженное ничто. И чем больше их, тем больше воспоминаний, уже не желавших растворяться в темноте. Бьющих с размаху под дых.

Я знала их всех. Я помнила и людей, и нелюдей. События, встречи, разговоры, взгляды и жесты. Я тонула в эмоциях и чувствах, пронизывающих всю мою жизнь. Были те, кто меня ненавидел, и я платила им той же монетой. Были те, кто обожал и возлагал надежды, строил планы. А были…

Были те, кто меня просто любил. Искренне и сильно. Не за что-то или ради выгоды, а потому, что это я. И не важно, какая я: усталая и печальная, злая и невыносимая, спокойная и терпеливая. Лишь бы всегда возвращалась домой, живой.

– Живой… – Слово сорвалось с языка хриплым карканьем.

Я вздрогнула, обхватив себя за плечи. И крепко зажмурилась, мотнув головой, отгоняя сладкий шёпот искушения, красивую картинку.

Я не сомневаюсь, нет. Только не в них. Они, все они стоят того, чтобы жить, чтобы бороться за свою жизнь, цепляться за неё. Но…

После всего, что было. После всей этой боли. После того, как они меня отпустили. Как, как я могу вернуться?!

– Нет! – Хриплый крик разодрал саднящее горло, сорвавшись с обветренных, искусанных губ.

Не выдержав, я ударила незнакомца в грудь кулаком. Затем ещё и ещё. Я била отчаянно, царапая короткими ногтями гладкую, мягкую ткань. И громко выдохнула, вздрогнув, когда пальцы сдавили подбородок сильнее, намеренно причиняя боль, отрезвляя затуманенное страхом сознание. Бесстрастная белая маска склонилась чуть ниже, опаляя кожу тёплым дыханием. И вкрадчивый, ласковый голос прошёлся острым лезвием по душе, переспросив:

– Нет?

– Нет. – Внутри всё рвалось и противилось этому слову. Я хотела домой, я хотела к семье, я хотела снова почувствовать себя живой. Хотела и… боялась. Так смешно, глупо, совсем неуместно, но всё же боялась. И, растянув губы в болезненной, слабой улыбке, едва слышно проговорила: – Я не могу. Не могу снова причинить им боль…

Удивление собеседника было почти осязаемым. Оно неприятно липло к коже, вызывало толпу мурашек по телу и отдавало чисто научным интересом. Приподняв мой подбородок, мужчина окинул меня нечитаемым взглядом с ног до головы. Потом отпустил и рассмеялся. Легко, чисто, громко, искренне.

– Даже так? – отсмеявшись, поинтересовался незнакомец. В его голосе не было ни капли гнева. Только любопытство с толикой непонятного мне довольства. Усмехнувшись собственным мыслям, он очертил кончиком пальца контур моего лица, оставляя почти ощутимый след, и снисходительно протянул: – Ты такая забавная, дитя… Даже сейчас, после собственной смерти, веришь, что у тебя есть выбор. Да, он у тебя действительно есть… Только вовсе не тот, о котором ты думаешь. – Прохладные пальцы легли на шею сзади, притягивая ближе и не давая возможности вырваться из крепкой хватки. – Наш разговор, Корана, это всего лишь дань моему уважению твоей силе воли и тому, как легко ты наступаешь на горло собственной гордости ради других. Это действительно редкость, которую стоит ценить. Но если ты думаешь, что можешь выбирать, принимать мою помощь или нет… Твоё возвращение лишь вопрос времени, которое я готов потратить на уговоры. И поверь, оно далеко не так относительно, как тебе кажется.

Каждое произнесённое слово, казалось, пропиталось магией мужчины. Его силой и властью. Било наотмашь, ломало, подчиняло себе. И мне бы кричать, драться и сопротивляться чужой воле. Отстаивать право на свой сознательный выбор, каким бы ошибочным он ни был даже для меня самой. Вот только я молчала. Смотрела в прорези маски, словно выискивая что-то непонятное, неизвестное, и молчала. Потому что как ни крути, но мой собеседник прав. Я не знаю почему, не знаю, кто он и зачем ему моя жизнь. А если уж быть совсем честной, не хочу знать ни причин его поступка, ни мотивов его действий. От таких предложений не отказываются, такими шансами не разбрасываются. И раз кто-то решил, что я должна вернуться… Значит, я вернусь. Впервые возложив ответственность за свой выбор на чужие плечи. Слишком старательно игнорируя робкий росток надежды, поднявшийся где-то в глубине души.

Говорить не было сил, и вместо ответа я лишь крепко сжала чужую руку, всё ещё державшую меня за шею, прикрыв глаза, признавая своё поражение. И хрипло, едва слышно прошептала:

– Согласна… Я согласна.

– Правильно, девочка. – Пальцы разжались, дав возможность нормально дышать. Незнакомец неожиданно мягко улыбнулся и потрепал меня по волосам с совершенно неуместной и необъяснимой лаской. – Не стоит противиться неизбежному, тем более что такой твой выбор может принести тебе куда большее, чем ты можешь представить. И знаешь, ребёнок…

Привычное по прошлой жизни обращение резануло слух, заставив вскинуться и испуганно поглядеть на мужчину. В груди что-то тоскливо потянулось в никуда и тут же оборвалось, нарвавшись на глухую стену. А мой собеседник даже внимания не обратил на небольшую заминку, задумчиво продолжив:

– Ты мне нравишься. Ты упряма, порывиста и слишком много думаешь о других, что мне ни капли не импонирует. Но есть в тебе что-то такое… завораживающее. Во всех этих твоих противоречиях. И это действительно восхищает. Немного.

Снисходительные нотки в глубоком голосе сводили на нет прозвучавшие комплименты. И я какой-то частью своего сознания, всё ещё не осмыслившего до конца, что происходит, чувствовала его ложь. Искренне не понимая, зачем он говорит то, во что ни капли не верит.

Пальцы в который раз коснулись моего подбородка. Мужчина наклонился, насмешливо хмыкнув, явно читая меня, как открытую книгу, и коснулся ледяными губами моего лба:

– У меня есть для тебя подарок, дитя. На память о верном выборе. Думаю, новая маска послужит тебе прекрасным подспорьем…

Его слова острыми иглами вонзились в душу, складывая разрозненные картинки прошлого в единый многогранный яркий пазл. И я сжала кулаки, не имея возможности отстраниться или закрыть глаза, вспоминая не самые приятные подробности своего прошлого.

Белая маска. Символ неизвестности, стирающий черты моего лица, меняющий до неузнаваемости. Глазницы обведены чёрной краской, губы по цвету похожи на кровь. И эти яркие пятна смотрятся пугающе странно на холодной, обманчиво невинной чистоте.

Неживая улыбка растянула мои губы. Когда я взяла её в руки впервые, у меня не было ничего, кроме пугающей пустоты внутри и холодного, чисто профессионального любопытства к тому, что она может.

Когда я надела её в последний раз, вокруг меня смыкалось магическое пламя, не оставляя мне и шанса на выживание. И как бы споро и знакомо пальцы ни складывали одну печать за другой, я смогла выпустить из ловушки всех. Кроме себя.

Печати. Судорожно вздохнула, невольно качнувшись вперёд от внезапно накатившей слабости и ухватившись за плечи мужчины. Десятки, сотни, тысячи разнообразных узоров, мгновенно наполнивших память. От нескольких завитков до многоуровневых конструкций, при взгляде на которые в глазах начинает рябить.

Забытое искусство, подвластное далеко не каждому. Вот только вместе с гордостью, с памятью о мастерстве Печатей пришло осознание того, как же я пользовалась оным. На языке осела горечь понимания, скрутившая внутренности узлом так же, как сила «щедрого» незнакомца.

Я ненавидела смерть, отобравшую у меня семью. Но сама же освоила ремесло убийцы в совершенстве.

– Благодарю… – тихо откликнулась я, оборвав затянувшееся молчание. – Но убивать я больше не хочу. Не хочу и не могу.