Пред иконой стоишь со свечою... - Людмила Колодяжная

Марфа и Мария

Я хотела бы быть сестрою,но не Марфою хлопотливой,

а той, что волосами укроетстопы Его, счастливой

становясь, снова и снова,от смиренной доли —

быть пленницей Его Словаисполнительницей — воли,

слушательницей притч в пустыне —о высокой свече, да о прочем...

О возлюбленном сыне,вернувшемся в дом отчий.

Я хотела бы Мариею называться —именем на устах печальным —

чтобы на зов Его отзываться —утром Пасхальным.

«Что говорю вам в темноте,

говорите при свете...»

В днях, обвитых лентой оковпобедно-шумящих лет,ты — видишься в тоге учеников,идущих Ему во след,

в дорогу берущих пустую суму,без золота, без серебра,в дорогу, ведущую через тьмупо заповедям добра,

где, словно агнец ты, средь волков,кротчайший голубь средь птиц,ты — в грустной горстке учеников,а я — в толпе учениц...

И все, что Он сказал в темноте,при свете ты повторишь,строка твоя подобна чертенад пропастью, где стоишь.

И я уже счет теряю годам,где свет твой сквозь бытиемне светит... Душу свою отдам,чтоб вновь обрести ее.

Развернуты мысли твои в слова,но взглядом о них скажи,и я пройду с тобой поприща два —до самой смертной межи.

Будущего гонцы в Господней горнице

* * *

Вот оно, небо звездное Тайной Вечерипредо мной на стене — лунный луч ловлю,время мое позднее, время твое вечное,я пред фрескою в свете резком стою.

Дни мои погублены, твои искалечены,звездный луч из окна на стене рубцом,и тенями лица склонившихся иссечены,золотой овал стола завился венцом.

Будущего гонцы в Господней горнице,от неба Вечери стена светла,только, как Иуда, в круг ясный клонитсятень-предательница — ночная мгла.

Время твое звездное, время мое вечное,я стою пред фрескою — резкий свет,небо мое позднее Тайной Вечери,в каждом нимбе-луночке — лунный след...

* * *

Помнишь, мы разделили небо,как когда-то делили ризы,слева слышались плачи Глеба,справа слышались плачи Бориса.

Помнишь, мы разделили дали,луч рассек мир на две окраины,на два рая, и в каждом Авель,святополком-убитый-каином.

Жертвы две — дань на две ладони,две ладьи в океане Господнем,в черной ризе да в белой — кони,братья едут спустив поводья.

Каждый ангелу равен — с небакаждый облаком-вьется-ризой...Если слева — молитвой Глеба,если справа — молитвой Бориса...

Аввакум

Путь наш очерчен грубо,все ж, различим вдалитемные бревна сруба,столб ледяной пыли,

голос возвышен трубный —«Будущее гряди!»,мы сожжены там будем —руки крестом на груди

сложим, готовы к смерти,воздуха рвется слюда,с оледеневшей твердив пламени бездну, туда

в бездну, где сложены ровно,словно бы без труда,но с верой — древние бревна,праведной жизни года

сложены без усилья,чтобы был легче дым,руки расправим крыльями —ангелами взлетим,

жгут ледяные торосы,в рубище, босиком —ангелы тоже босы —к огненной смерти идем...

* * *

Ризы голосом разрезаны,развеваются в полете —облаками бегут резвыми...Спим, юродивы, в лохмотьях.

Прорастут слова — их скашивают,звук, чуть слышный остается —о княгине Анне в Кашине,о Саровском чудотворце.

Облаками отгородитсядаль родная от чужбины,провожает Богородицак облаку-калитке Сына,

к горизонту, до околицы,до пустынных трав ковыльных...В час прощальный колокольцы —ангелов задеты крыльями...

Ризы, сшиты голосами,отдаляются мелодией —в высь, покинутую нами...Спим в лохмотиях, юродивы...

Свидетельством первым доселе мир жив

* * *

«Но они, услышав, что Он жив,

и она видела, не поверили…»

Свидетельством первымДоселе мир жив,И ласточек верыСтроги виражи.Слова Его — стрелы —«Мария! Я здесь!Свидетельством первымМариина весть.

Девичьему взглядуХристос, словно сон,Явился из СадаВ обличье ином.И тем, что дорогойВ селение шли,Явился Он строгийВ дорожной пыли.

И те как сумели,Сказали другим,Другие не верили,К чуду глухи.Но все же — МарииУчитель, как сон,Явился впервыеВ величье ином.

И ласточка-точкаЛикует, кружит,Вьет кружево строчки,Над жизнью дрожит.

* * *

Ты несешь в тот далекий проулоктяжесть жизни — невидимый вес,над тобою склонился сутуло,крылья вскинув, невидимый крест,

неизбежный свидетель изгнанья,знак опалы средь пальмовых кущ,ты идешь к горизонту сознаньягде глас Божий пробился, как луч,

где твой голос в ответ ему дрогнул,слившись с кромкою облаков,ты идешь самой узкой дорогой,повторяя молитву без слов,

где изжитые жизни рисункивосстают как эскизы, как сны,в каждой, словом оставленной лунке,долго стынет овал тишины,

заполняя проулок далекийневесомой прохладой небес —ты несешь неизбежный, высокий,тенью жизни очерченный крест...

* * *

Лён полотенца,восковая свечка,закрыта дверца,будто бы навечно.

Дом заколдован:голубых глицинийживой волною,памятью о сыне,

водой холодной,чашею из глиныдом заколдованвечным сном о сыне,

чей голос таетэхом-тенью в нише,всё — тишина смывает,слов не слыша...

Лён полотенца,свечка восковаягорит, как в детстве,тени созывая...

* * *

Уйти... Оставив в тишине покорнойбылое, что теперь принадлежадругим, вернется в хаос черный,петлей судьбы и в будущем держа

тебя, свиваясь жгучим тёрном,цепляясь, чтобы ты не мог уйти,но знал, тропа прочертит мир просторный,качнувшись — от начального пути...

Уйти... Оставив в памяти прилежнойсвященный сумрак, стерегущий сад,уйти, забыть, и знать что есть надежда —идти вперед, но приходить назад...

Уйти, чтоб сделать шум чужой привычным,забыв о тишине, что ждет, свята —тропой ухода, линией безличнойнамечена пред бездною черта,

но косо перечеркнутое детствосбивает шум поющим голоском,подходит близко, кажется соседством,на мертвом поле — вечным колоском...

Уйти, чтобы по той тропе вернуться —к той тишине, что не сумел забыть,и не из чаши — как дитя, из блюдца —по сладким каплям горечь дней допить...

* * *