Книга усовершенствования мертвых - Михаил Березин

Мы, эсперантисты, покажем миру, что взаимопонимание различных наций вполне доступно, что идея искусственного языка не утопия, а дело вполне естественное, наши внуки даже не захотят поверить, что когда-то было иначе и что люди долгое время могли жить без него."

(Л. Заменгоф.)

"Ключ к всечеловеческому языку, потерянный в вавилонской башне, должен быть вновь искусственно выкован при помощи эсперанто."

(Жюль Верн.)

и т.д. В центре находилось большое помещение, посреди которого установлен круглый стол, словно во дворце у короля Артура. В остальных же комнатах, помимо книг, находились письменные столы с креслами, клетки с певчими птицами и диваны.

Долгие часы мы с Масперо просиживали на одном из таких диванов, пытаясь затеять какую-либо дискуссию. Однако из этого ничего не выходило, и наконец мы поняли, что виной тому условность и ограниченность языка и невозможность в связи с этим вести полемику на каком-то приличном уровне. Скажем, зашел спор об извечном противоречии частного и общего. Но как определить общее? Как синтез, совокупность или обобщение?

Тогда нам в голову пришла дерзкая мысль – углубить эсперанто. Ведь до сих пор его развитие заключалось исключительно в расширении. Существовала некая плоскость, на которой можно было стоять по колено в воде, мы же поставили перед собой задачу создать пучину. И, засучив рукава, принялись за дело. Каждое слово, введенное нами в язык, в среднем сопровождалось семидесятью страницами пояснительного текста. Однако слово это уже невозможно было понять приблизительно или истолковать превратно. Помимо текстов в качестве пояснений использовались формулы, схемы, живопись, архитектура, музыка.

Помню, уйму времени отняло у меня определение понятия "мертвый". Для того чтобы сформулировать для других, необходимо было для начала разобраться с этим самому. Что доминирует в человеке, тело или душа? Вообще-то, краеугольным камнем всех наших построений, разумеется, должно было стать определение понятия "человек". Посему мы сообща взялись за эту сложную задачу. Дю Шалью – по образованию биолог – помог создать биохимическую картину человека. Кетлин – психолог – присовокупил сюда кое-что из Фрейда. Лепсиус был пастором, а Пханья – буддистом. Каждый из них по-своему дал определение души. Я же настаивал на том, что человек – всего лишь сознание. Разумеется, в наши дни найдется мало умников, берущихся утверждать, что человек состоит только из тела. Однако за тело все равно продолжают цепляться. Наиболее распространенная версия, будто человек – симбиоз тела и души. При этом душу чаще всего отождествляют с памятью. Но это заблуждение. Человек – всего лишь поток сознания, бесконечное движение невидимого эфира. Память только фиксирует конкретную судьбу. Поток сознания же, пронзая тело с его памятью и судьбой, проходит сквозь него и устремляется дальше. Пресловутая карма или планида – лишь та совокупность недоразумений и случайностей, из которых, словно из кубиков, складывается конкретная жизнь конкретного индивидуума (если под индивидуумом понимать вышеупомянутый симбиоз тела и души). Человек же, или поток сознания, что по сути – одно и тоже – это совокупность бесконечного числа вариантов кармы или планиды. Т.е. поток сознания пронзает собой и все непрожитые варианты жизни. Иногда мы смутно чувствуем некоторые из них, иногда мечтаем, как хотели бы прожить, но нам кажется это недоступным. Так вот, все это правда! То, о чем вы мечтаете – правда. И бицепсы на ваших хилых руках, и талант и богатство, и то, что вы – половой гигант в не меньшей степени правда, как и то, что вы – полный импотент. Поток сознания пронзает собой все возможные варианты развития вашей судьбы. И это и есть полное Вы, т.е. человек. Т.е. понятие "человек" выше какой-то конкретной судьбы, отраженной в памяти индивидуума. И поскольку один из вариантов судьбы человека заключается в том, что индивидуум вообще не рождается, (а это чаще всего и происходит) то понятия смерти, а значит и жизни, для него не существует. Т. е. человек заведомо – по определению – мертв. Другими словами быть мертвым – естественное состояние человека, а быть живым – одна из редких его модификаций.

Задумавшись над этим всерьез, я неожиданно понял всю эфемерность своего нынешнего положения. Ведь то, что я – дракон-убийца для меня в не большей степени верно, чем то, что я впал в детство или сделался гонщиком "Формулы-1". Да и убиваю я лишь индивидуумов, приостанавливая деятельность биохимических процессов и стирая память на манер того, как это делается в компьютерах. На месте прежней информации вскорости появляется новая. А для человека я определяю всего лишь одну из бесконечного множества равноправных версий судьбы, сквозь которые проходит его сознание. Человека убить нельзя – он и без этого мертв.

Разумеется, попутно мне пришлось дать объяснение немалому числу других понятий.

Любители эсперанто набросились на меня, будто татаро-монгольская орда на Европу. Как же! Ведь я посягнул на человеческую индивидуальность. Согласно моим утверждениям выходит, словно все мы – как бы один человек, ведь бесконечное число вариантов судьбы охватывает нас всех. И этот пресловутый поток сознания, проходя через каждого, объединяет нас в единое целое.

Мне удалось их немного успокоить – пока об этом речь не идет. Хотя, быть может, в этом и кроется истина. И все же мне кажется, что в самом потоке сознания – некоем эфире – уже заложена человеческая личность. Ведь понятие "индивидуум" неразрывно связано с памятью, а понятие "личность" – всего лишь с чертами характера и наклонностями. Я могу быть наследным принцем или нищим, но если по натуре я – грешник, то на какой из бесконечного количества версий судьбы ни остановиться, праведником мне не бывать.

Пока я занимался в Дублине столь достойной деятельностью, выстрелы продолжали греметь. По обе стороны от океана ребята-драконы не дремали. Еще тогда, в Солт-Лейк-Сити, я начал подозревать, что уже не только я один ополчился против любителей эсперанто. Теперь в этом не оставалось сомнений. Ряды эсперантистов редели, словно стая уток в сезон охоты. Я не мог далее оставаться в стороне, и в один прекрасный день очередной тарантул получил имя Масперо.

Это произошло в зимнему саду дублинского особняка. Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Мое имя – Дин Донн, – признался я.

Масперо удивленно замер.

– Не очень смешная шутка, – проговорил он, облизывая губы.

– А я и не шучу, – заверил я, вынимая "люгер" из кармана. – Попрошу принять во внимание, что согласно нашему же словарю, изменяясь как индивидуум, как личность вы остаетесь таким же, каким были прежде.

"Люгер" кашлянул, и Масперо повалился навзничь.

Во время панихиды я прилюдно поклялся, что продолжу совместно начатое дело, и оставшиеся члены Совета за исключением Лепаж-Ренуфа высказали желание всерьез подключиться к работе над проектом. Словарю я дал название "Точный словарь Масперо". Вместо Масперо в Совет был принят Либлейн, однако моя пуля тут же сразила его, после чего в ИСЛЭ избрали меня.

Разумеется, газеты обнаружили во мне очередную мишень для Дина Донна. Пришлось поверить им и спешным образом вернуться в Пенсильванию.

Нужно заметить, что в сфере подсознательного я еще не в полной мере освободился от Айры Гамильтона. Скажем, в ночных кошмарах до сих пор представал в облике этого шакала. Бывало, правда, что и во сне я был Дином Донном, или еще кем-нибудь, однако чаще все же это был он – Айра. Он как бы являлся из каких-то неведомых миров и пространств, из каких-то загадочных мест вроде царства Аида. Мало того, во снах он продолжал жить своей прежней жизнью. Сны иллюстрировали прошлое. Скажем, в первую ночь после возвращения в бункер мне приснился его разговор с отцом. Происходило это, в одном из скаутских интернатов как раз в то время, когда отец бросил на произвол судьбы свою очередную семью.

– Как дела, Айра? – поинтересовался отец, потрепав мальчика за плечо.

В ответ Айра Гамильтон только засопел.

– Сколько раз ты делаешь выход силой?

Ну вот, начинается!

– Десять, – неохотно отозвался Айра.

– А подъем переворотом?

– Семь.

– Неплохо. А подтягиваешься сколько раз?

– М-м-м… семнадцать.

– А отжимаешься на кулаках?

– Не помню.

Айра делался все угрюмее. Неужели больше не о чем говорить? У них, между прочим, имеются и общеобразовательные дисциплины.

– Ну раз не помнишь, значит много. – Отец рассеяно посмотрел по сторонам. – Окреп ты здесь, сынок. Н-да… А стреляешь как?

И тут лицо Айры вспыхнуло.

– Стреляю я лучше всех, – с каким-то мстительным выражением заявил он.

– Вот это номер! – воскликнул отец Айры Гамильтона. – Мой сын стреляет лучше всех в группе! Когда подрастешь, я организую для тебя охоту на львов.