Годы эмиграции - Марк Вишняк

А. Марголин правильно отметил в своих «Записках еврея» об «Украине и политике Антанты», стр. 120, в 1922 г., что «впервые предает гласности эти сведения о соглашении между Англией и Францией, не зная точной даты, но зная, что оно во всяком случае предшествует времени заключения Брест-литовского мира».).

Всего этого Керенский не знал, когда писал о «Распинании свободы». Но мало кому, не только из нас, было известно в пору Конференции мира и опубликованное Керенским лишь после второй мировой войны.

А. Ф. попал за границу на год раньше нас. Он приехал в Лондон 18 июня 1918 года со специальным поручением от «друзей»: 1) осведомить руководителей союзных правительств о положении в России; 2) добиться ускорения помощи антибольшевистской России и 3) выяснить действительное отношение союзных правительств к событиями в России. С ним беседовали очень любезно в Лондоне Ллойд Джордж с Мильнером, а в Париже Клемансо с Пишоном. Английский премьер оказался малоосведомленным в русских делах и посоветовал Керенскому отправиться в Париж, куда и сам направился на очередное заседание военного совета Союзников. Если Ллойд Джордж был и в данном случае неискренен или даже двуличен, это было бы так же неудивительно, как и резкость Клемансо, ставшие во время войны второй натурой того и другого. Но произошло худшее, что поражает даже у Клемансо и о чем и через 49 лет нельзя читать спокойно.

Клемансо, не менее Ллойд Джорджа любезный с Керенским, был не более него осведомлен, в частности, о тех обязательствах, которые представители французского правительства в Петрограде и Москве принимали от имени союзных правительств.

При первой же встрече выяснилось, что Клемансо и почтительно внимавший Пишон ничего не слыхали об обещаниях, которые французский посол в России Нуланс давал представителям «Союза Возрождения» и центральных комитетов партий социалистов-революционеров и кадет, что союзные правительства материально и морально поддержат и их борьбу против большевиков, и то всероссийское правительство, которое образуется на освобожденной от большевистской диктатуры территории. Местные правительства уже существовали в Самаре и Сибири, и представители Союзников, в особенности французы, как могли, поддерживали, так называемый, фронт Учредительного Собрания и застрявших в Приволжье чехословаков.

Клемансо не только внимательно выслушал Керенского, но и был предупредителен – предоставил ему возможность сноситься с Москвой шифром через посредство французского представителя и, главное, от имени своего правительства обещал всяческое содействие борющимся в России патриотам. Хотя американцы уже вступили в войну, она не утратила своего крайнего напряжения для изнемогавшей после четырехлетней борьбы Франции. Готовность Клемансо отвлечь возможно больше неприятельских сил с западного фронта была и естественна, и понятна. Однако, владевшие «тигром» страсти и предубеждения оказались сильнее.

Общение Керенского с Клемансо внезапно оборвалось. В день французского национального праздника 14 июля 1918 года должен был состояться, как в предыдущие годы войны, парад войскам с участием союзных отрядов в присутствии союзных дипломатов. Но накануне парада пригласительные билеты, посланные русскому поверенному в делах Севастопуло и военному агенту гр. Игнатьеву (позднее переметнувшемуся к большевикам), были у них отобраны. И русская воинская часть не была приглашена участвовать в параде. Начальник французского штаба объяснил Игнатьеву происшедшее тем, что Россия заключила мир (Брест-Литовский) с врагами Франции и перестала быть союзной страной. Игнатьев обратился за помощью к Керенскому.

Очередное свидание с Клемансо и Пишоном было назначено на следующий день после парада. Французы должны были одобрить текст телеграммы Керенского в Москву. Телеграмма утрачивала смысл, раз Россия, на территории которой сражались совместно с русскими и воинские части Союзников, исключалась из числа Союзников. Последовал краткий диалог, красочно описанный Керенским.

– «Ну, давайте свою бумагу! – весело сказал премьер.

– Господин премьер, – последовала реплика, – позвольте сначала задать Вам один вопрос.

– Пожалуйста!

– Ваш начальник штаба сказал русскому военному агенту, что русские войска и он не были приглашены на парад 14 июля, потому что Россия страна нейтральная и заключила мир с врагами Франции. Я надеюсь, что это недоразумение не соответствует Вашему мнению».

Клемансо побагровел, Пишон замер и, казалось, готов свалиться с кончика стула, на котором сидел. Тигр резким голосом произнес:

– Да, сударь, Россия страна нейтральная, заключившая сепаратный мир с нашими врагами.

Сдерживаясь, А. Ф. встал, захлопнул портфель и сказал: «В таком случае, господин президент, мне в Вашем кабинете совершенно нечего делать», поклонился, повернулся и вышел. Свидание кончилось – и больше не возобновлялось.

На следующий день к Керенскому приехал председатель Палаты депутатов Дешанель, чтобы от имени президента республики Пуанкарэ и своего заверить в верности Франции союзнице, с великим 18 самоотвержением боровшейся за общее дело и проч. Он объяснял слова Клемансо его крайним переутомлением от сверхчеловеческой работы. Однако, когда Пуанкарэ пригласил к себе Керенского через несколько дней, он в бесстрастной манере повторил сказанное Клемансо. («Новый Журнал», кн. XI, стр. 273–275, Нью-Йорк, 1945 г.).

Кому было верить, Клемансо и Пуанкарэ или Дешанелю? (Исторически – да и политически-небезынтересно, как и когда возникла идея о том, что заключенный большевиками сепаратный мир с неприятелем исключал не большевиков, а Россию, из числа Союзников и лишал ее всех прав и преимуществ на мирной Конференции, невзирая на жертву общесоюзному делу миллионов русских жизней и других потерь. Кто был инициатором и вдохновителем этой «гениальной» идеи?

На этот вопрос дает ответ том 1-й «Воспоминаний о Мирной Конференции» Ллойд Джорджа, вышедший в 1939 году. Глава 7-я посвящена специально России и изобилует порою сенсационным материалом. Передадим в краткой форме наиболее существенное.

В начале декабря 1918 г., т. е. примерно через год после упомянутого выше соглашения Союзников об экономическом «разделе» России, на очередной конференции Союзников в Париже – Вильсон был еще в Америке – возник вопрос, должна ли быть представлена Россия на Конференции мира? Британский министр иностранных дел Бальфур доказывал необходимость предоставить возможность Финляндии, Эстонии и Латвии, заявить о своих претензиях, но не Советской России. Это мнение поддержал лорд Керзон, член малого военного кабинета, и Клемансо, который «воспротивился бы самым энергичным образом какому-либо представительству России, изменившей Союзному делу во время войны. Мир, который предстоит установить, ее не касается».

Этими словами, почти буквально повторявшими сказанное Клемансо Керенскому пятью месяцами раньше, Ллойд Джордж передает мнение французского премьера, оказавшееся решающим для данной конференции и Конференция мира. Небезынтересна и позиция, занятая Ллойд Джорджем, в его передаче случившегося 20-ю годами раньше.

Наряду с совершенно правильными и здравыми суждениями, совершенно неприемлемы выводы на основании мнимых фактов.

Ллойд Джордж поделился с коллегами своим самочувствием: «мы не можем продолжать действовать, как если бы России не было. Если кто из Союзников отвечает за войну, это Россия, она была одной из них. Первое объявление войны было направлено России. Но надо признать, что, как ни велики были страдания других Союзников, Россия вероятно потеряла больше жизней, чем кто-либо». Он выразил сомнение, чтобы какая-либо «другая страна, пострадав так, как Россия, оставалась в войне так долго. Россия представляет собой в конце концов около 2/3 Европы и значительную часть Азии. Эту проблему надо встретить лицом к лицу. Может ли это быть сделано без того, чтобы дать русскому народу право представить свои доводы, Дело 200 миллионов народа не может быть устроено без того, чтобы его не выслушать. Невозможно сказать, что татары, финны, латыши должны быть на мирной Конференции, а»...

Тут оратор сделал скачок-вывод, который лег в основу всей его политики на Конференции мира: на место русского народа, о котором до того говорил Ллойд Джордж, он подставил большевиков, которые, по его же словам, «держат под своей властью большинство населения» ... Это говорилось в декабре 1918 г. – через год после того, как народы России на выборах во Всероссийское Учредительное Собрание засвидетельствовали свое отношение к захвату власти большевиками, и когда вооруженная борьба против большевистской диктатуры была в полном разгаре.

С мнением премьера согласился его министр казначейства, впоследствии премьер, Бонар Лоу решительно разошелся другой его коллега, Черчилль. Последний рекомендовал сказать русским: «Мы готовы идти вместе с вами, мы поможем вам, а если они откажутся, мы прибегнем к силе, чтобы восстановить положение и установить демократическое правительство». Черчилль доказывал, что «большевизм представляет лишь часть населения в России и был бы разоблачен и сметен на общих выборах при ограждении их (выборов) Союзниками. Решить этот вопрос нужно спешно. Это единственный участник войны, для которого она еще длится. И если мы не обратим на это внимания мы уйдем с Конференции мира, празднуя победу, которая не была победой, и мир, который не был миром».