Реалити для героя - Ольга Солнцева

Клёнов неподвижно сидит за рабочим столом. Он  поводит ухом в сторону двери, с улыбкой выходит из-за стола и протягивает руку в пустоту. Мы по очереди пожимаем  мягкую ладонь.

– Я тебе нужен, Владимирович? – заглядывает в дверь наш провожатый. Он слегка грассирует.

– Пока свободен, – неопределенно говорит шеф.

Мужчины-гости располагаются на диване, оглядываются. Мне места на диване не хватило, но зато я первая получаю чашку чая от Тамары Никаноровны.

 Клёнов тоже ставит перед собой чашку и спрашивает, что будем снимать. Я начинаю рулить:

– Проведите совещание с помощниками, потом запишем интервью.

Он не против и предлагает для начала перекурить. Мы с режиссером вываливаемся во дворик, следом осторожно выходит сам хозяин офиса. Денис остается колдовать с софитом. Помощники деловито снуют к машине и обратно.

Клёнов в элегантном костюме и при галстуке. Ему нещадно печет бритую голову.

– А снимите, как я плавать буду, – не то требует, не то мечтает он.

Я тоже начинаю фантазировать:

– Еще хорошо бы, как вы едите. И как идете по городу. Может, с кем-нибудь за руку поздороваетесь…

– Может, и поздороваюсь, – уклончиво отвечает он. – А пройтись я могу у памятника, куда вам тоже надо поехать. Его наша организация месяц назад открыла.

Все, свет установлен. Оператор зовет героя на рабочее место и укрепляет ему микрофон на лацкан. Все готово к совещанию.

Мы с Георгием больше не помещаемся в маленькой желтой комнате, и Денис выгоняет нас на улицу. Там уже моросит мелкий  дождик, и мы жмемся под козырьком, "прощупывая друг друга". Режиссер спрашивает, знаю ли я что-нибудь о Лени Рифеншталь, и сильно удивляется, что да. Меня, если честно, больше всего восхищает, что любимый режиссер Гитлера фрау Рифеншталь дожила до 101 года.

– Пропаганду надо делать по канонам высокого искусства, – зачем-то демонстрирую я свою ученость. – Серьезная политика нуждается в красивых кадрах, которые решают все.

– Пропаганду надо делать по канонам высокого искусства, – зачем-то демонстрирую я свою ученость. – Серьезная политика нуждается в красивых кадрах, которые решают все.

«!Вот бы и нам выиграть тендер на съемки Олимпиады!» – мечтаю уже про себя, представляя, как буду выстраивать в кадре спортсменов, передающих друг дружке Олимпийский огонь.  Они должны быть похожи на ангелов – все в белом. А вот наш нынешний герой на ангела совсем не похож. На кого он похож – я еще и сама не разобрала. Ну что ж, у нас еще два дня впереди.  Разберемся.

Когда две сигареты выкурены, отношения с режиссером кое-как начинают завязываться.

– Ну все, я снял, – кричит Денис.

Статисты расходятся.

– Так, сейчас будем писать синхрон, – командует Георгий.

Он уже окончательно проснулся и творческим жестом проводит ладонью по растрепанным волосам. Я тоже чувствую творческое воодушевление и мимоходом гляжу на себя в зеркало. На голове  у меня тихий  ужас, а в запасе две минуты, чтобы собраться с мыслями.

Так, о чем же спрашивать Клёнова? Не задавать же казенные вопросы, которые я послала ему неделю назад! Я о нем так много узнала из Интернета, что задавать какие-то вопросы – только время терять. Но нам все равно надо записать голос, жесты, мимику. А то не будет никакого триумфа воли.

Теперь его голову в пластинах нещадно печет яркий софит. Чувствуется, что героя уже достало по пять раз здороваться и прощаться с помощниками за руку. Он пытается понять, где кто сидит.

– Повернитесь, пожалуйста, лицом ко мне, – произношу как можно четче.

Он определяет источник звука и поворачивается лицом к камере.

Я задаю первый казенный вопрос:

– Расскажите, пожалуйста, об истории вашей организации.

Собственно, чего тут рассказывать? Вот она, вся история – в фотографиях на стене. Вот он с военными, вот с юными спортсменами вот с ветеранами, вот со звездами эстрады. Снизу слева – снимки с его тридцатилетнего юбилея.

– Было 350 гостей и 17 официантов, а  мероприятие проходило  по Кремлевскому протоколу, – без тени иронии уточняет хозяин кабинета.

Денис тем временем снимает его крупным планом. У Клёнова интересное лицо – оно словно состоит из двух разных половин. Верхняя – почти неподвижная, глаза не выражают ничего, ну совершенно никаких чувств. Зато нижняя – сама экспрессия. Он улыбается, смеется, хохочет – но только одними губами. В его тонких губах чувства просто бурлят. Неудивительно, что к нему так тянутся люди искусства. Тина Тёрнер, например.

– Ну что, говорит, жахнем? – вспоминает экс-юбиляр.

Сам он к тому моменту только вернулся из госпиталя после очередного покушения.

– Я хотел показать своим врагам, как надо жить, – вспоминает он.

Я стараюсь голосом проявить самый живой интерес:

– Ну и как? Удалось?

– Да, – с удовлетворением отвечает герой. – Их стало еще больше.

Теперь в его голосе слышатся нотки досады.

Я же непроизвольно начинаю прикидывать, во сколько обошелся банкет.

Клёнова цифры не волнуют. Его волнует солдатский долг, служба Родине и спортивные мероприятия. Время от времени в его бурном потоке встречаются и вполне человеческие пассажи:

– Когда я вернулся с Северного Кавказа, передо мной стояла задача выжить. Для этого надо было зарабатывать деньги. Я открыл частный бизнес. Когда деньги появились, встал вопрос, как их защитить. Тогда мы создали свою ассоциацию. У моих товарищей главная задача  – помогать таким же, как мы, ветеранам и семьям погибших. Для этого я пошел в политику.

Синхрон мы пишем минут сорок. Из этого надо будет вырезать максимум четыре минуты, а еще лучше – две.  Что-нибудь про долг, службу и спортивные мероприятия.

– Знаете, – не выдерживаю я. – У меня уже спина затекла.

– Ну тогда к памятнику! – громовым голосом командует майор.

Во дворике шофер Дамир уже заводит золотистый внедорожник. Чувствуется, что наш герой неравнодушен к предметам роскоши.

– Это ограниченный выпуск, – авторитетно поясняет он. – Называется «Акура».

Я тоже неравнодушна к золоту и – о чудо! – меня пускают на  просторное заднее сидение.

Едем минут семь, подъезжаем к скверу. Справа – белая стела, цементная, четырехугольная, отштукатуренная. Как будто длинный кусок картона согнули два раза и соединили края. У подножия – Вечный огонь. На гранях – слова Расула Гамзатова «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей…»

Памятник называется «Журавли». Сверху на одной из граней – фигурные прорези в виде летящих птиц с длинными клювами. Если выбрать ракурс, то можно сквозь одну из них увидеть крест на храме, что по другую сторону улицы.

Клёнову дают букет красных гвоздик. Такие же цветы у обоих помощников.

Пока Денис устанавливает штатив, а Георгий достает вторую камеру, я прикидываю, что бы тут еще запечатлеть.

– А снимите, как девочка с мальчиком целуются, – предлагаю оператору, но он только отмахивается: не мешай!

Я тут, и в самом деле, лишняя. Двое мужчин с важным видом снимают, как трое мужчин с не менее серьезным видом прохаживаются возле белой стелы туда-сюда. Помощники ассистируют Клёнову – когда остановитсья, куда класть букет. Девочка с мальчиком не захотели афишировать свои чувства. Ну что ж – все должно быть естественно. Теперь  зрителям станет абсолютно ясно, что наш герой незрячий.

– Давайте еще дубль, – не то просит, не то приказывает Денис.

Все повторяется снова. Лежа на постаменте, Георгий снимает крупным планом скорбно-торжественные лица наших хозяев. Я смотрю на часы. Ну просто замечательно – есть еще полторы минуты. Теперь надо снова записывать синхрон.

Денис опять накидывает на Клёнова «петлю» и подзывает меня.

Я выныриваю из-за кустов, как чертик из табакерки, и пристраиваюсь одесную от оператора. Петля мне не полагается (слава Богу!).

– Что вы можете сказать об истории создания этого памятника?

Да, с фантазией у меня сегодня негусто. Если бы глаза Клёнова умели выражать чувства, они, наверняка, спросили бы: "И это называется документальное кино? И это называется московские корреспонденты?!"

Но у Клёнова совершенно неподвижные зрачки. Они смотрят туда, в прошлое, где чьи-то ФИО на граните были здоровыми и сильными ребятами, пацанами, мужиками. С ними он служил в Чечне. Сейчас их души высоко в небе.

– Я живу за тех, кто погиб, – просто и совсем без пафоса отвечает уцелевший солдат.

Я снова слушаю про воинский долг и боевое братство. Но теперь в рассказе Клёнова появляется и новая тема – разборки между ветеранами двух войн по поводу зон влияния в городе и по поводу  памятников в центральном сквере. Старшие товарищи-«афганцы» были против этого монумента, потому что у них уже есть свой. Но лидер "чеченцев"  настоял, и журавли взмыли в небо.

Ловлю себя на мысли, что взрослым мужикам больше делать нечего, как делить памятники.