Осколки наших жизней (СИ) - Эш Марика

Иби, улыбнувшись, положила свои руки на мои ладони, слегка погладила, и я освободила ее от своей хватки.

― Спасибо, сестренка. Ты права. Да и мне нужно было быть умнее, он готовился стать Черным Стражником на службе у короля Антихара, большую часть времени проводил в Охъяре. Конечно, наши отношения были обречены, ― она замолчала на несколько секунд, потом продолжила: ― Мне просто было обидно, что он даже не предлагал мне переехать к нему! Он выбрал ее!

― Иби, выбирают тогда, когда есть варианты, а ты — не вариант, ты — приоритет! ― я размахивала перед ее лицом руками. ― Он потерял тебя тогда, когда впервые поцеловал другую, находясь с тобой в отношениях. Ты даже немного опоздала с разрывом, ― ответила ей я, натягивая на себя кожаные коричневые штаны и свободную бежевую блузку из плотного материала.

― И вообще, он отвратительно одевался, с его-то жалованием! Кроме формы Стражников, на нем ничего хорошего не было! ― добавила я, вспоминая его нелепые штаны салатного цвета и красную рубашку навыпуск.

Иби расхохоталась, в ее голосе больше не было слышно печали.

― Это единственное, что тебе в нем не нравилось?

― Думаю, мой список претензий к нему будет гораздо длиннее его «мужского достоинства», ― бросила я, указывая ладонью на область паха. ― Но я не хочу больше говорить об этом мудаке.

Иби (рисунок Марины Терещенко)

― Согласна, ― ответила мне сестра, сбрасывая с себя полотенце и забираясь в теплую купель. ― Мама будет сегодня поздно, поэтому готовка и поход на рынок на нас.

― Я тебя буду ждать в нашей комнате, ― ответила я, выходя из купальни.

Я зашла в нашу с Иби спальню и легла на свою кровать. Это было большое, но очень уютное, можно сказать, королевское, помещение на первом этаже. На каменном полу лежал огромный маританский ковер, который был изготовлен вручную лучшими ткачами Маритании[17], из мягчайшей шерсти вуззарских горных коз. Два больших окна украшали молочные почти прозрачные занавеси, а по бокам от них висели бархатные шторы шоколадного цвета, перевязанные шнурками посередине. Тетя нам их привезла из Гафтора[18]. Там были лучшие производители тканей, особенно шелка, хлопка и льна. Между окнами располагался большой камин, который мы зажигали холодными вечерами. Нам с Иби очень понравились каменные стены серо-коричневого оттенка, поэтому менять их не стали. Мы развесили картины местных художников и разместили рядом с ними канделябры из черненого золота. У нас были огромные кровати, с витиеватыми железными изголовьями, расположенные в разных углах комнаты. Рядом с каждой из них находился туалетный столик из темного дерева с зеркалом. На письменном столе стояла большая масляная лампа, стопка пергамента и пузырек с чернилами и пером. Вдоль стены, рядом с кроватью сестры стоял огромный шкаф, из такого же дерева, как и наши туалетные столики, где висела наша одежда. Рядом с моей кроватью стоял комод под цвет шкафа, там лежали наши с Иби корсеты, накидки и легкая одежда. В другом углу комнаты стоял еще один шкаф, где мы собрали небольшую коллекцию книг. Некоторые из них были невероятно старыми и едва держались в целостности.

Для нас с Иби это была не просто комната, это был наш маленький мир, в который мы возвращались, чтобы уединиться или отдохнуть. С ним связано много воспоминаний. Когда мы были детьми, к нам в комнату часто наведывались Воис и Хольс. Мы засиживались тут допоздна, болтали, читали книги, дрались и пели песни. Когда тетя заходила в спальню и разгоняла мальчишек по домам, они возвращались к нам через окно, и мы сидели так до утра. На следующий день мы приходили на занятия сонными и невнимательными, поэтому часто получали выговор от эсры´ Цитали — нашей учительницы.

Когда мне исполнилось шестнадцать, именно в этой комнате, мы с ребятами решили сделать себе татуировки. Воис в одном из путешествий научился этому тонкому искусству, оказалось, он прекрасно рисует. Было страшно и больно. Мы с Иби так и не решились стащить с тетиных запасов обезболивающее зелье, потому что боялись, что она сможет заметить пропажу. Тогда бы нам раньше срока пришлось показывать ей причину, по которой мы его взяли, а это увеличивало бы шансы того, что Алдора Силверфиз искупала бы нас в таком отваре, который не то, что краску с нас смыл, а, наверное, и всю кожу. После некоторых раздумий, наша компания отчаянных и глупых, решила делать татуировки по ночам, обезболивая себя хмельным элем. Спустя несколько дней слез, соплей, алкоголя и крови, на моей спине красовался красивый цветок лотоса, с лепестков которого, свисали капли дождя. Иби решила вдоль позвоночника набить древние рунические знаки. Хольс ограничился изображением четырехлистного клевера на запястье. Я часто вспоминала его ответ, когда спросила у него, почему он выбрал именно клевер.

― Потому что клевер — символ удачи и успеха, а четыре листика — это мы с вами. Вместе и навсегда! ― театрально кивнул он, поправив свои светло-золотистые кудри. Его глаза излучали восторг и гордость, когда он рассматривал свой узор на руке.

Ламара (рисунок Марины Терещенко)

Мы с Иби не смогли сдержать слез, а после, попросили Воиса набить нам такие же татуировки в том же месте, что и у Хольса.

― Почему ты не сделаешь и себе тату с клевером? ― слегка надув губы, спросила у нашего мастера Иби.

― Потому что, у меня уже есть несколько тату на теле, и я, пока, не хочу, но вы все трое, Иби, в моем сердце, так что не думай, что я о вас забуду, ― подмигнул ей кареглазый брюнет, не убирая от кожи острую иглу с чернилами.

Стоит ли говорить о том, что тетя Алдора была готова убить меня и Иби, когда все-таки заметила наши нательные рисунки? В ее список «смертников» так же вошел Воис, который: «Сотворил с вами это безобразие, которое ни один мой отвар стереть не сможет!» и Хольс, потому что: «Я думала он самый разумный из вашей веселой компании, но и он поддался вашему пагубному влиянию!»

Я засмеялась вслух, вспоминая те события, и провела большим пальцем левой руки по правому запястью. Четырехлистный клевер был таким же, как и семь лет назад, разве что слегка побледнел.

― Над чем смеешься? ― спросила меня Иби, только что вошедшая в спальню. Ее волосы были влажными, на теле завязано полотенце, а по загорелым ногам бежали капельки воды.

― Вспомнила, как мы сделали татуировки.

― О, хмельной Тартис[19], ― прошептала сестра. ― Убереги меня от еще одного такого запоя! Больше никаких татуировок! Голова болела месяц!

― По-моему у нас были пиршества и похлеще «Недели татуировок». Просто потом мы стали умнее и перед сном выпивали тетин рассол, ― напомнила я ей, приподнявшись на локте.

― Да, но та неделя у меня прошла, как в тумане! Нам повезло, что мама часто была в разъездах и не видела, что мы тут устраивали, а то бы она нам четверым надрала задницы.

― О, тогда тетя наверстала упущенное спустя месяц, когда увидела наши спины, ― засмеялась я. ― Помнишь, она тогда еще кричала, что этот сученок Воис специально уехал из Волисоля, потому что знал, что она ему оторвет голову за его художества.

Иби засмеялась подошла к шкафу и стала выбирать, в чем отправится на рынок. Она остановила свой выбор на струящемся бескорсетном светло-зеленом платье с длинным рукавом и достаточно глубоким декольте. Переодевшись, она завязала косу, выпустив спереди несколько прядок.

― Стоит краситься? ― задумчиво спросила она, касаясь своих губ. Баночки с сурьмой, красным и терракотовым пигментом и другой косметикой были расставлены в хаотичном порядке по ее столику. Некоторые из них были опрокинуты.

― Я наверно немного подкрашусь. Сегодня выходной, на рынке будет толпа людей, хочется выглядеть хорошо, ― поразмыслив, сказала я.

Иби кивнула и подвинула к себе пузырек с черным содержимым. Обмакнув туда кисточку, она стала подводить глаза.