Морская пена - Андрей Дмитрук

Вот это опаснее всего. Шаршу не признает авторитетов, глумится над общепринятыми взглядами... Сколько раз давал себе слово Вирайя не бывать здесь - и снова ехал в салон, навстречу греховной сладости вольных споров.

Насколько было известно Вирайе, вольнодумию врача положила начало некая юношеская любовь к столь же юной рабыне, а может быть, просто первая влюбленность, но необычайно светлая, такая, о которой до конца дней сладко щемит сердце. И что-то ужасное случилось с этой девочкой... Что-то, в чем был вынужден принять участие сам Шаршу. Потом, как говаривал Энки, идею равенства человеческого укрепила в нем работа медика. "Внутри-то у всех все одинаково... что у последнего раба, что у иерофанта... Все болеют, все жалуются, все, если больно, на тебя по-собачьи смотрят: помоги! Какие уж там посвящения..."

- Конечно, коротконосые лишены нашей утонченности, но зато чувства у них ярче и сильнее.

Ицлан побагровел так, что стало страшно за него, и не смог сказать больше ни слова. Вмешалась маленькая, подвижная женщина с обезьяньим личиком под сиреневой челкой - жена инспектора колониальных распределителей, ныне пребывавшего у Ледяного Пояса:

- Не знаю, сильнее ли у них чувства, - за своего сына, спаси его Единый, я бы любому перегрызла горло! Но ты, Шаршу, должен быть последовательным. Если уж рабы - такие же люди, как мы, то почему ты не отпустишь на волю своих?

- Я думал об этом, Танит. Это наивно. Во-первых, никто не включит их в систему распределения. Если не моими, то чьими-нибудь рабами они станут. Во-вторых... они все-таки не совсем такие, как мы. Слишком велика дистанция.

Подозвав жестом одну из северянок, Шаршу заставил ее сесть рядом и обнял за плечи. Ловкая, прекрасно сложенная, эта крепкая курносая девушка не слишком проигрывала даже в обществе красавицы Аштор. Пушистые, ресницы былл в страхе опущены, но из-под них то и дело вспыхивала чистейшая голубизна.

- Вот,- сказал врач, - смотрите, какое чудо! Она родилась там, где никто и не слыхал о нашей стране. Зато каждый ребенок из ее племени знает, что несколько раз в год прилетает громадный дракон и уносит самых здоровых парней и девушек. Она перепугана раз и навсегда. Я долго отучал ее дрожать перед любым механизмом. Будь я проклят - она удирала от водослива в отхожем месте! Если я ее отпущу, она заблудится на Парковой горе. Раб не может покинуть пределы метрополии. Даже если я уговорю "дракона" отвезти ее домой, она не сумеет показать, куда надо лететь. А здесь ей совсем неплохо. Во всяком случае, как бы я ни напился, я не заставлю ее драться насмерть на ножах с другой такой же девчонкой... И не буду ломать ей пальцы щипцами для орехов, как любят в Висячих Садах!

- Кто говорит о крайностях? - немного успокоившись, запыхтел Ицлан.Пусть я не считаю раба человеком, но наслаждаться его муками я тоже не стану. Я даже животных никогда не мучил... Не думай, что я оправдываю покойника Мана. Но согласись, что раб должен знать свое место, иначе завтра он поднимет руку на Избранного по меньшему поводу, а послезавтра - из-за плохого настроения...

- Ты прав, - грустно сказал Шаршу. - Такая уж система. И эту рабыню надо казнить... Надо, ничего не поделаешь. Но я бы установил какую-нибудь ответственность и для Избранных... Хотя бы за чрезмерную жестокость! Караем же мы отца или мать, искалечивших свое дитя. А рабы - наши дети.

Он убрал руку с плеча девушки, и она неслышно ускользнула.

- Но почему же это так? - заговорил Хассур, блистая впалыми глазами и назидательно подняв костлявый палец. - Почему коротконосые, существуя на свете столько же, сколько Избранные, не создали своей культуры, городов, машин? Разве это не говорит о врожденной неполноценности коротконосых? О том, что сам Единый установил неравенство рас, а значит, и рабство?

Из-под башенного лба Шаршу словно выстрелы сверкнули. Он окончательно сорвался и налетел на Хас-сура:

- У тебя достаточно высокое посвящение - читай хроники! Мы сами, сами делаем их неполноценными. Держим весь мир в невежестве и нищете - пусть плодится дешевая рабочая сила! Ни одна машина не может быть вывезена за пределы Островов Избранных - кроме вооружения для постов! Ни один раб, побывавший здесь! Священная необходимость? Нет! Страх обзавестись соперниками!

Вирайя понял, что Шаршу потерял контроль над собой и теперь наговорит такого, что не годилось бы слушать людям низших посвящений - например, Аштор. А ей хоть бы что - глаза горят вниманием и любопытством...

- Читай хроники, говорю тебе! Знаешь, как возникали города и царства на великих реках, на Внутреннем море, в Восточном океане? Где они теперь, а? Потомки тех народов до сих пор бредят божьим гневом. Слыхал про Сестру Смерти? А они ее видели...

- Шаршу, - предостерегающе шепнул Вирайя, погладив его плечо.

- Все это логично, - увернулся Хассур, - но ты, кажется, сомневаешься в справедливости воли Единого? Согласно ли это с учением Ордена?

И наступила тишина, нарушаемая только плеском воды. Скульптор, кажется, сам испугался своих резких слов, их неожиданно грозного звучания.

- Об этом ты поспоришь со священниками, - хрипло ответил врач, наливая себе кубок вина. И тут Аштор гениально разрядила напряжение, грациозно подобрав ноги и протянув руку в ожидании опоры. Вирайя вскочил пунцовый, со слезами на глазах и неистово бьющимся сердцем. Все высокие материи разом вынесло из сознания. Аштор балетным движением перемахнула канал, подала руку архитектору и таким взглядом обвела гостей, словно вполне отчетливо сказала: "Советую всем заняться тем же..."

Танит с сиреневыми волосами засмеялась и крикнула:

- Вот кто мудрее нас всех! Браво, Аштор, мы просто болтуны! Шаршу, нет ли среди твоих полноценных рабов красивого молодого мулата?

- Поищем, - улыбнулся, принимая игру, хозяин дома. - Ты сама проверишь его полноценность!

Ицлан добродушно похохатывал; только Хассур мрачно блестел глазами.

...Он догнал Аштор в самой глубине аркады, где лишь две-три свечи роняли тусклый свет на расстеленные шкуры. Гетера стояла перед зеркалом, сбросив безрукавку и разглядывая свои круглые молочно-белые груди. Заслышав шаги Вирайи, не обернулась, только сказала:

- Надо бы загореть. Я слишком много сплю днем. - И медленно расстегнула широкий ремень, шитый золотом и бисером.

Вирайя сел на шкуру. Она прилегла рядом, не прижимаясь, давая себя осмотреть. Ногтями поиграла с нагрудным знаком Вирайи:

- О чем ты думаешь? Ты какой-то грустный.

- Ты могла бы мучить раба? - спросил он, потому что от ее ответа, как ни странно, что-то зависело в предстоявшем любовном сближении. Аштор ответила без удивления:

- Не бойся, не могла бы. Я никого не могу мучить, даже когда меня об этом просят.