Полночное солнце - Триш Кук

– Большое спасибо! – кричу я ей вслед.

Она оборачивается и только слегка пожимает плечами, но сколько презрения ей удается выразить! Ну и плевать. Я не из тех, кто бросает начатое. Запеваю следующую песню собственного сочинения.

На лестнице появляется какой-то хипстер лет тридцати или старше, с бородой, как у дровосека. Жертвует мне несколько монеток. Этого недостаточно, чтобы оплатить парковку, но я, к счастью, пришла пешком. Папа говорит, я «еще не готова» сама водить машину. Неужели боится, что я сяду за руль и сразу помчусь навстречу закату? Не знаю, может, я и сбежала бы, как Рапунцель, да некуда. Поэтому ругаться с отцом из-за водительских прав смысла нет.

Я уже начинаю думать, что вечер выдался самый обыкновенный – такой, когда время еле ползет, – и вдруг замечаю маленького мальчика с ангельским личиком. Он тянет маму за руку, и оба останавливаются прямо передо мной. Ребенку явно пора спать, но моя песня его как будто заворожила. Он не шелохнувшись слушает ее до конца, а потом изо всех сил хлопает в ладошки.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я, когда аплодисменты стихают.

Жаль, что он еще маленький и не может зарегистрироваться на «Фейсбуке». А то у меня наверняка появился бы четвертый официальный фанат.

– Томми, – отвечает малыш. – Я еду ночным поездом.

– Это здорово, – говорю я.

Он сжимает пухлые кулачки и упирает их в бока:

– А ты тоже поедешь?

Я улыбаюсь и качаю головой:

– Нет. Я просто здесь играю.

– А почему так поздно?

Нельзя не признать: вопрос логичный. В утренний час пик и тех, кто не обратил бы на меня особого внимания, и тех, кто кинул бы мне полпачки драже, было бы гораздо больше. Соображает мальчик. Я решаю сказать ему правду.

– Мне нельзя выходить на солнце.

Томми оценивающе прищуривается и быстро приходит к тому выводу, который сделали все дети вокруг меня, когда я была в его возрасте:

– Ты вампирка?

Я смеюсь. Превращение в вампира, пожалуй, многое бы для меня упростило. Ожидаемая продолжительность моей жизни возросла бы на несколько веков, и я не испытывала бы огромного напряжения из-за того, что должна успеть сделать нечто мощное и потрясающее, чтобы доказать сам факт своего недолгого существования.

– К сожалению, нет. Хотя было бы прикольно. У меня что-то вроде очень сильной аллергии.

Мальчик кивает:

– У меня аллергия на клубнику. Сыпь. И нос сопливится.

– Это паршиво, – говорю я, поднимая глаза на мать ребенка.

Может, ей не нравится, что я грубовато выражаюсь? Но нет, ложная тревога: она что-то строчит у себя в телефоне и, скорее всего, не слышала моих слов.

– А что будет, если ты выйдешь на солнце? – спрашивает Томми.

Я морщусь и пожимаю плечами. Конечно, ни к чему ребенку знать, что ультрафиолетовые лучи могут меня обуглить. Пугать его лекцией о раке кожи я тоже не собираюсь. Поэтому отвечаю расплывчато:

– Будет кое-что похуже сыпи.

Томми опять кивает. Похоже, я его впечатлила. Ну да, он ведь еще ничего в жизни не видел.

– А знаешь, – говорю ему я, – у меня есть песенка про тебя и твою аллергию.

Он удивленно раскрывает рот, а я начинаю импровизировать:

– Мы с Томми друзья, у него аллерги-и-и-ия! Когда он ест клубнику, его носик чешется дико! А мне целый день нельзя выходить из дому. Как хорошо, что мы дружим с Томом!

Мальчик хохочет.

– Нравится? Погоди, ты еще припев не слышал. – И я затягиваю: – Ду-да-ду-да-дия! Ду-да-ду-да-дия! У нас с Томми аллергия!

Когда мама его уводит, он улыбается мне во весь рот. На прощание оборачивается и машет, все с той же улыбкой. Этот маленький чувачок наверняка был моим первым и последним слушателем сегодня. Больше уже точно не от кого ждать внимания. Значит, пора «обкатать» мою самую последнюю песню: я проверю, не нужно ли что-нибудь поменять, а если собьюсь, никто не услышит.

Достаю свой видавший виды блокнот, густо исписанный текстами песен. Это мой лучший друг после Морган. Открыв страницу, на которой нацарапан новейший шедевр, я делаю глубокий вздох и начинаю петь. Поется так хорошо, так легко, что на какое-то время я совершенно обо всем забываю. Из-за своей чертовой болезни я торчу здесь одна, а не веселюсь на обалденном выпускном вечере – ну и пусть. Сейчас все это для меня не имеет значения.

Когда я отрываю взгляд от струн своей гитары, мне кажется, что наступил апокалипсис: мир навсегда изменился. Прямо перед собой я вижу Чарли Рида. Он смотрит на меня с интересом. Слушает песню, которую я, откровенно говоря, сочиняла, думая о нем. Меня совершенно переклинивает, и я скрипучим голосом произношу:

– О господи!

– Привет! – говорит Чарли, смеясь над моим замешательством.

Привет… Может, это и не слишком оригинальное начало, ну да какая разница! Я до сих пор не могу прийти в себя оттого, что передо мной действительно стоит он – тот, за кем я так долго наблюдала издалека. Сердце бешено колотится – лишь бы не потерять сознание. Вскочив, я пытаюсь запихнуть гитару в футляр. Пачка драже вываливается на пол. «Скорее бежать отсюда!» – думаю я. У меня так мало жизненного опыта, что я совершенно не представляю, как разговаривать с самым классным парнем на планете. Да и вообще с любым парнем, красивым или страшненьким, если он старше Томми – моего фаната номер один. С Чарли Ридом я поболтаю в другой раз, когда у меня не будет такой паники.

– Не хотел тебя напугать, – говорит он, поднимая конфеты и протягивая их мне.

Наши пальцы соприкасаются. По моей руке разливается щекочущее тепло. Когда адреналин, подстегивающий меня к безоглядному бегству, немного понижается и в мозгу перестает стучать, я понимаю, что нужно успокоиться.

– Что? Э-э-э… Да нет… Напугать? Я не пугливая… То есть вовсе непуганая…

Трудно сказать, на каком языке я забормотала, но точно не на английском. Совсем не так я представляла нашу с Чарли встречу. Полнейший облом! Все-таки надо уйти: это логично, хотя… Мне наконец-то выпала возможность познакомиться с парнем, которого я десять лет пожирала глазами, и теперь я отказываюсь с ним говорить. Тактика – просто супер!

К моему ужасу, Чарли идет за мной.

– Ты куда?

– Домой. Мне пора.

Это правда. Папа, наверное, уже определил местоположение моего айфона и не сводит глаз с маленькой точечки, обозначающей меня. Может, он следит за мной с того самого момента, как я пришла на станцию. Или вообще попросил Фреда транслировать мой «концерт» в «Фейсбуке». С него станется!

Чарли с любопытством меня разглядывает, слегка склонив голову набок. Он похож на самого очаровательного щенка в мире. Даже еще очаровательнее, чем милейший из мопсов. Вот уж не думала, что такое возможно!

– Где ты живешь? – спрашивает он. – В нашей школе я тебя не видел.

У меня все никак не получается защелкнуть застежку на футляре. Если я произвела на Чарли неудачное первое впечатление, то второе и третье будут еще хуже. Надо поскорее убраться.

– Не-не-не-не… Я ходила в другую, – бормочу я (вы уже знаете, что у меня есть такая плохая привычка). – Сегодня выпускной, а папа вечно переживает из-за меня, ну и…

Наконец-то гитарный футляр закрыт. Ухожу сейчас же. Может, мы еще встретимся с Чарли как-нибудь в другой раз. К тому времени он уже забудет, как нелепо я вела себя сегодня. Начнем все сначала, и дело обойдется без жалкого блеяния с моей стороны.

Но вдруг застежка опять раскрывается, и мой замечательный подарок к выпускному падает на землю! Мамина гитара вот-вот разлетится на мелкие обломки! В последнюю секунду Чарли подхватывает инструмент, аккуратно кладет на место и надежно застегивает футляр. Потом во второй раз подбирает и подает мне «Скиттлз».

При этом он так смотрит на меня, что я утрачиваю твердое агрегатное состояние и превращаюсь в лужицу, которую осталось только вытереть с перрона. Если бы все это происходило в кино, мы бы сейчас обязательно поцеловались, а вокруг начали бы вспыхивать фейерверки. Но кино и жизнь – разные вещи. Поэтому Чарли просто говорит:

– А… у меня тоже был выпускной сегодня.

Я вовремя удерживаюсь от ответа: «Знаю! Я наблюдала за тобой, сидя за ноутбуком в своей комнате со странными затемненными окнами». Но то, что я говорю вместо этого, еще ужаснее:

– Тогда на старт взрослой жизни! – Через секунду я, скорчив гримасу, прибавляю: – О боже!..

– Никогда не слышал более дурацкого пожелания! – смеется Чарли.

Теперь уже точно надо уматывать. Без вариантов.

– Я дура и есть.

– Куда ты так торопишься? – спрашивает Чарли, не отставая от меня.

Говорю первое, что приходит в голову:

– К своему коту.

Никакого кота у меня, конечно же, нет и не было. Если бы отец разрешил, я завела бы песика. Мопса. И назвала бы Мистер Макмопсон. Но папа считает, что жестоко на целый день запирать собачку в четырех стенах. Он боится, что я начну выходить с ней из дому и поджарюсь на солнце. Тупиковая ситуация.

– К коту, – повторяет Чарли и улыбается так, словно видит меня насквозь.