Путёвка - Василий Афонин

Проснулась Анна Павловна в седьмом часу, как обычно, полежала, вспоминая, где она теперь и что не нужно выходить, управляться по хозяйству: доить, выгонять в стадо корову, завтрак готовить — девок не докричишься, — на работу спешить. Стараясь не скрипеть кроватью, встала — Лариса и Зоя Михайловна спали еще, — начала умываться. Вода из крана текла с шумом, и Анна Павловна подумала, что надо бы повременить, чтобы подняться всем вместе. Вон Лариса зашевелилась. Получилось, разбудила она их. Заругают. Чертов кран!

— Ты не стесняйся, Анна Павловна, — сказала Лариса, открыв глаза. — Вставай когда хочешь, ложись когда вздумается. Не больница. Здесь мы равны. Зоя, на море сбегаем до завтрака пли поздно уже? Засоня, прогуляла ноченьку. Зна-аем...

Не прислушиваясь к разговорам, Липа Павловна причесалась и, взяв выписанную при регистрации санаторную книжку, спустилась на нижний этаж, где располагались врачебные кабинеты.

День, начинался погожий. Анна Павловна на небо взглянула мельком — спешила. С восьми до девяти нужно было взвеситься, попасть к зубному врачу, после завтрака сразу же — к своему, лечащему, потом к главному на беседу в административный корпус — так подсказала дежурная сестра.

Возле кабинета взвешивания пришлось дожидаться: две очереди образовались, мужская и женская, в каждой — человек по пятнадцати. Анна Павловна не помнила, взвешивалась ли она когда-нибудь, не ведала, каков рост ее, и сейчас интересно было узнать о себе, что ростом она — метр шестьдесят девять сантиметров, весом — восемьдесят два килограмма. Вес не огорчил, не порадовал, просто над этим она никогда не задумывалась, почувствовала только, что похудела в дороге, когда вот в автобус садилась да ехала, — потеряла самое малое три-четыре килограмма. После взвешивания направилась дальше по коридору к зубному кабинету, опасаясь, что и здесь надо томиться в ожидании, да и в самом кабинете небось начнут пересчитывать зубы, интересуясь, какой болит, нет ли дупла. Но, к удивлению, у врача дольше минуты никто не задерживался, скоро и Анну Павловну впустили.

Толстая женщина-врач, сонная как бы, указала на кресло, попросила открыть рот, причем смотрела не в рот, а в сторону. Спросила:

— Жалоб нет?

И только было Анна Павловна, обрадованная, что заодно тут и зубы вылечит, хотела рассказать про запломбированный зуб, как врач произнесла ровно:

— Так, понятно. Закройте рот. Зубы в порядке. Пройдите вот сюда. — Сделала пометку в санаторной книжке, и Анна Павловна, сама того не желая, очутилась в коридоре. «Быстро, — удивилась она, — это сколько же за день проскочит?..»

После этого побывала Анна Павловна в столовой на завтраке, у своего лечащего врача — молодой женщины Тамары Ивановны, которая, расспросив обо всем, назначила курс лечения, на беседе с главным врачом в административном корпусе, где им объясняли, как следует вести себя во время отдыха в санатории, на обеде, на процедурах и освободилась только во второй половине дня, в пятом часу. Тогда она пошла гулять по санаторию, чтобы узнать, что где размещается.

Санаторий располагался на берегу, в большом парке; через парк, от моря к шоссе, тянулись кипарисовые аллеи. Берег высокий, глянуть с обрыва — внизу железная дорога, идущая на Адлер и дальше, еще ниже — желтая, изломистая кайма пляжа, море. Поезда шли круглосуточно по расписанию в обе стороны, но стук колес не раздражал, не воспринимался даже. По шоссе днем и ночью двигались машины, парк глушил шум моторов, ветер с моря относил в горы пыль, бензиновую гарь. Со стороны Туапсе к санаторию примыкал дом отдыха, с востока — детский оздоровительный лагерь. Санаторий состоял из нескольких корпусов, больших и малых, ближе других к морю построены были второй и третий корпуса, оба двухэтажные, третий корпус, или «уральский», как его еще называли, возвели совсем недавно, на паях с уральцами — они-то в нем и отдыхали из года в год.

Все осмотрела Анна Павловна, гуляя, переходя из аллеи в аллею, проходя мостки, тропинки, повороты, минуя подъемы и спуски, и вышла опять на берег, против своего второго корпуса. Она села на широкую, со спинкой, скамью, шагах в шести от обрыва, вытянула ноги, откинулась и стала смотреть между деревьев на море, которого никогда до того не видела и к которому никак не находила времени подойти. Никого рядом не было. Тихо, тепло. Деревья мешали, Анна Павловна шагнула ближе, прислонилась спиной к стволу. Внизу широко и плоско лежала вода. Анна Павловна стала смотреть прямо перед собой, стараясь увидеть противоположный берег, но, как ни напрягалась, ничего не могла различить — вода сливалась с небом. Ветра не было, воду не рябило, мешали только солнечные пятна, но все равно хороню различались ближние и дальние буи, лодки рыбаков.

«Это надо же, столько воды!» — неясно подумала Анна Павловна, вернулась на скамью, уселась поудобнее, сложила на низу живота руки, пригрелась и неожиданно для себя уснула. Спала она не более получаса, проснулась оттого, что стала слегка похрапывать, заваливаться на правый бок. Выпрямилась, оглянулась быстро — не видел ли кто? — и заругалась: «Вот дура, не хватало еще и захрапеть тут на скамье!» Зевнув в ладонь, встала, пошла к себе, чтобы успеть не торопясь написать девкам письмо — думают, поди, как там мать.

В комнате Анна Павловна разложила на столе конверт, бумагу, села, спрятав ноги под стол. Сначала вывела на конверте адреса — домашний и новый свой, потянула лист бумаги, подумала, с чего начать письмо. Девкам она писала все три года — на станцию, в техникуме когда учились. Раз в неделю письмо. Они — ответ. «Здравствуйте, мои золотые и ненаглядные дочки Лена и Вера, — вывела Анна Павловна, прикусив губу. — Пишет вам ваша мать.

Во первых строках своего небольшого письма спешу сообщить, что я жива и здорова, чего и вам желаю. Доехала благополучно. Второй день уже нахожусь на месте. А как вы там живете?..»

Перед тем как написать каждую новую фразу Анна Павловна поднимала голову и подолгу смотрела в окно. Но видела она не кипарисовую аллею, идущую от «уральского» корпуса к шоссе, а свое село, избу на берегу речки, лица дочерей. На одиннадцати страницах Анна Павловна подробно описала все, что пережила и перечувствовала, начиная с того момента, когда села на станции в вагон, и но теперешний час. Написала и о море. «Пропасть, девки, как много воды». Пообещала прислать фруктов, дала дополнительные распоряжения но хозяйству, а то у них, должно, в головах перепуталось. Баню чтоб не спалили, ежель топить начнут.

Последние страницы отпела Анна Павловна под поклоны и приветы, перечислив знакомых села, начиная с соседей. Еще хотелось написать о том, как ехала она поездом и на последнем перегоне, перед станцией, проходил через вагон не то грузин, не то армянин — кто их разберет! — остановился, стал смотреть на Анну Павловну, цокать языком. Потом сел напротив, колени в колени, и начал звать к себе жить, хоть в Тбилиси, хоть в Цхалтубо — у него и там и там, дескать, дома. А она отказалась. Но девкам своим разве расскажешь такое? Хотела подруге написать, той, что в месткоме, да передумала. Разнесет по мастерским, приедешь — над тобой же и смеяться станут. Вот, скажут, не успела отъехать и... Зубоскалов много...

Алла Павловна дважды лизнула конверт, заклеила и по пути в столовую бросила в ящик. После ужина пошла сразу обратно, посмотрела на своем этаже в холле телевизор до полуночи и легла спать. О доме подумала спокойно, уснула. Так прошел ее второй день в санатории. Полный день. Без особых событий...

Через поделю Анна Павловна совершенно освоилась на новом месте. Со многими познакомилась, с некоторыми подружилась, как можно подружиться за такое короткое время. Стала гораздо смелее в разговорах. Но все равно продолжала прислушиваться, присматриваться к поведению других, более опытных, чтобы самой не оконфузиться. Думала, прежде чем сказать что-то. А лучше — помолчать...

День в санатории отличался одни от другого разве только погодой, по погода менялась здесь редко. Утро начиналось с подъема, Вставали сами по себе, кто когда хотел, лишь бы на завтрак не опоздать. Иной в шесть, иной в семь, иной до завтрака самого лежит в постели. Мужчины, удивилась Анна Павловна, просыпались раньше. Вскочут, натянут трикотажные тренировочные костюмы, не умываясь, полотенце на шее, рысцой к морю — купаться. Подруги по комнате, если поздно возвращались с гулянья, то и утром просыпались поздно.

Лариса проснется в восьмом часу, глянет — окно всегда настежь — и окно: «Ах, какая погода!» — поправит волосы и за дверь, халатик на бегу застегивая. Зоя Михайловна, продрав наведенные с вечера глаза, позевывая, тянулась к столику за сигаретами «Стюардесса», закуривала да так и лежала, пуская дым, глядя поверх двери, улыбаясь чему-то.

Анна Павловна с первого же дня, как прописали ей лечебную гимнастику, стала по утрам — днем само собой ходить на море. Халат у нее был, а шлепанцы уступала Зоя Михайловна, когда ленилась. Или в туфлях отправлялась — ничего.