Путёвка - Василий Афонин

Анна Павловна с первого же дня, как прописали ей лечебную гимнастику, стала по утрам — днем само собой ходить на море. Халат у нее был, а шлепанцы уступала Зоя Михайловна, когда ленилась. Или в туфлях отправлялась — ничего.

Собиралась к морю рано. В пять, в начале шестого. В корпусе тихо. Дежурная по этажу, отомкнув входную дверь, ложилась в своей комнатке досыпать. Анна Павловна выходила и останавливалась около корпуса — послушать.

В глубине парка резко кричали птицы. Вот внизу, тяжело груженный, видимо, долго тянул состав — земля ощутимо подрагивала под ногами. Шум колес дошел издали, усилился и стал постепенно стихать. Деревья в парке зелены, хоть бы одна желтая ветка! Дома у них возле самых сеней береза, осенью выйдешь утром на улицу — на крыльце листья. Другая береза под окном. По двадцать лет им, дочерям ровесницы. С мужем сажали. Осенью и сажали, перед заморозками. Во-он куда уже годы вынесли! Двадцать лет!.. Интересно, сколько же верст до дома? Много, видно...

Спуск начинался за соседним корпусом. Мелко ступая по влажному от тумана асфальту, отклоняясь назад, чтобы не побежать, Анна Павловна попадала в ущелье, правый высокий берег и дно которого были покрыты кустарником. В ущелье даже и полуденную жару было сыро и прохладно, по дну, скрытый зарослями, протекал ручей — в дождливые дни он шумел и пенился. Через ручей — дощатый, узкий, с перилами мосток, над ним, через ущелье железнодорожный мост. Когда проносился скорый поезд, металлические фермы моста гудели, над головой свистело и грохотало, делалось на минуту страшно.

Море в это время было всегда спокойное, вода чистая, возле берегов хорошо просматривалось дно в небольших, разного цвета голышах. Вынутые из воды, обсохшие, они сразу же теряли свою прелесть. Берег над песчаной полосой саженей на сто в обе стороны укреплен был бетоном, По бетонному покрытию от спуска самого, от лодочной станции и до конца, тянулись пляжные постройки: грибки, навесы с топчанами под ними, зал лечебной гимнастики, кабинет медсестры.

Лодки давали по субботам и воскресеньям под паспорт, и в эти дни в половине пятого утра на причале собирались любители рыбной ловли из отдыхающих, дожидаясь, когда придет дежурный, откроет ангар, где находились лодки и весла.

Ангар подымался над морем метров на десять, напротив железнодорожного моста, и Анна Павловна, перейдя ручей, всегда останавливалась на причале возле решетчатого металлического барьера посмотреть, как спускают на воду лодки. Их опускали лебедкой, лебедка выдвигалась по балкам из ангара, а с нею — лодка, поставленная в четырехугольную железную раму. Рыбак уже сидел в лодке — с веслами, припасами, удочками, одной рукой держась на борт, другой — за теплую цепь лебедки, глядя и верх — лицо рыбака в этот момент было напряжено. Трос разматывался, рама касалась воды, погружалась наполовину в воду, рыбак, отталкиваясь руками, выводил лодку из рамы, устанавливал весла, разворачивал лодку и гнал к дальним буям, где разрешалось рыбачить. Под вечер лодки возвращались, рыбаки сходили на землю, еще более загорелые, довольные, со связкой рыбы в руках — бычков или скумбрии. Редко, но кое-кто и из женщин брал лодку, чтобы с полчасика «для развития костей» погрести неподалеку от берега.

В обычные дни ранним утром на пляже пустынно. Песок был сырым и тяжелым на вид, топчаны мокрые от росы, не освещенная солнцем вода темна. Можно было посидеть одной, глядя на море. В шесть приходила уборщица, открывала чулан, брала ведро, тряпку, начинала уборку, выметая из-под топчанов окурки, доставая порожние бутылки — следы вечерней смены. Бутылки составляли ежедневный доход уборщицы, всякий раз их набиралось десятка полтора, больше, меньше: водочные, коньячные, из-под сухого и крепленого вина. Уборщица сначала обходила владения, складывала бутылки в брезентовую сумку, уносила ее в чулан, потом начинала мести метлой. Один раз, опередив уборщицу, в зону санаторного пляжа пришла старушка небольшого роста, сухонькая, сгорбленная, из тех, что всюду высматривают, выискивают брошенную посуду. Обычно старушка эта, было замечено Липой Павловной, промышляла на соседних «диких» пляжах, но сегодня ей, видно, не повезло: не было бутылок или кто-то собрать успел раньше, только сюда она явились с порожним мешком. Старушка быстро обошла топчаны, опуская на дно мешка найденное, поглядывая в обе стороны, не видать ли уборщицы, замешкалась немного и едва не столкнулась с «хозяйкой» зоны, Старушка вскинула мешок на спину — бутылки брякнули — и побежала, за ней — метла наотмашь, с руганью — уборщица. И стала настигать, и собиралась уже — Анна Павловна даже закричать хотела — вскинутой метлой огреть воровку, но старушка наддала, проворство в ней оказалось, и сопящая, расплывшаяся уборщица отстала. Раздувая ноздри, хрипло ругаясь, она шла обратно, держа в полусогнутой руке метлу прутьями кверху, и долго еще гремела ведром, заглядывая под топчаны.

Анна Павловна расстроилась. Возвращаясь после купания и днем она все думала о людях: как по-разному живут они, всяк своей жизнью, и что заставляет этих, например, женщин, одну — собирать бутылки на берегу, другую — бежать с угрозами и руганью, чтобы отнять их. В молодости, поди, и не помышляли о подобном.

Но такое при Анне Павловне случилось единожды. Обычно на пляже было спокойно. Уборщица, сделав свою работу, уходила. Анна Павловна раздевалась, складывала вещи на топчан, оставшись в купальнике и тапках, побегав на месте, начинала делать гимнастику, которую никогда в своей жизни не делала и которой научилась здесь. Не просто гимнастику для бодрости, а чтобы сбросить вес. Все нашли, что Анна Павловна толста до неприличия. «Полнота — совсем иное. Удивительно, как сердце ваше выдерживает такой вес. Не жалуетесь? Странно».

— Ну что вы, милая, — оглядев Липу Павловну, заметила дама с чубом. Она постоянно лежала на топчане, курила, читала газеты. — Как вы можете жить с мм... такой фигурой. Удивляюсь. Вы же не будете иметь никакого успеха. (Позже несколько Анна Павловна поняла смысл ее слов.) Мой вам совет: меньше еды, больше движения. Бегать и бегать. Милая, в вас же центнер! Откуда вы?..

Об этом в первый же день сказала и Тамара Ивановна — лечащий врач.

— Вам необходимо похудеть. Находитесь в постоянном движении. Гуляйте, бегайте, купайтесь. Ежедневная гимнастика, ежедневный душ. Диета. Сбросить хотя бы десять килограммов, это вас спасет. Желаю всяческого успеха.

Дома Анна Павловна никогда не задумывалась о подобных пустяках — прилично или неприлично иметь такую, как у нее, фигуру. Понятно, если уж слишком толста женщина, — нехорошо. Но о себе этого она сказать не могла — все на своем месте. Худых не любила. «Наша краса в полноте, — говаривала Анна Павловна. — Да что ж она за баба, если ничего нет? Хоть со спины глянь, хоть сбоку...»

В еде — войну пережили — особо разборчивой не была. Что припасено, то и ела. Утром, правда, неохотно. Проснешься — аппетита нет. Хлеба с молоком, а то и молока одного банку литровую выпьет —- и на работу. Но в обед — из мастерских обедать домой ходили — с двумя тарелками супа Анна Павловна съедала кусок свинины, здесь, по санаторным нормам, его бы поделили на пятерых. И вечером досыта. А что? Если еще и не поесть вволю, зачем тогда и жить на свете белом? А оно, видишь ли, нельзя много — вредно. Живешь вот в глуши и не знаешь, что к чему. Попробуй теперь похудей — за двадцать-то четыре дня!

Дома Анна Павловна любила после обеда в выходные соснуть. Вообще ложилась рано, зимой особенно. Десяти нет, она в постели. Летом работы больше, но все одно — высыпалась. В санатории приучила себя ложиться не раньше полуночи, вставать до шести, в шесть. И стала бегать. Сначала стеснялась, думала, как это она ни с того ни с сего побежит, хоть и на пляже, но оказалось, никакого стыда в этом нет, бегают многие, кому нужда. В первый раз она потопталась на месте, вскидывая под живот колени, поглядывая, не смотрит ли кто, — никто не смотрел. Анна Павловна прошлась туда-сюда, убыстряя ход, пробежалась, оглянулась — ничего, не смеются, каждый занят собой. Ну и слава богу! С этого и началось.

Обычно она приходила первая на пляж, но с некоторых пор ее стал опережать снабженец один, по виду — вислопузый, лысеющий со лба отдыхающий, которому, видно по всему, край как надо было бегать. Он раздевался с того же краю, где и Анна Павловна, скоро они привыкли друг к другу, стали здороваться и бегали в одном направлении. Когда снабженец пробегал мимо впервые, Анна Павловна не могла смотреть без смеха. Лицо снабженца было красно и мокро, мокры обвислые груди, он шумно сопел, тыкая локтями воздух, а пузо его колыхалось над ныряющими в разные стороны коленями. Развернувшись, он погнал навстречу и крикнул издали, подмигивай:

— Давай, мать, шевелись, ишь нагуляла телеса!

Анне Павловне не понравилось это, по куда денешься, негде — не поле.