Диковинная болезнь - Бенуа Фуршар

Она. Хватит, с меня довольно! Мы здесь уже поселились, стали частью меблировки, надоело!

Он. Еще немного терпения. Уверяю вас, если Кону и свойственно так фундаментально опаздывать, то, в конце концов, он своих больных непременно принимает.

Она. Я отказываюсь быть игрушкой в руках этого типа. Нельзя так безнаказанно злоупотреблять моей снисходительностью. Никто не имеет права засадить вас в зале ожидания, чтобы вы зачахли без белого света.

Он. Мы могли бы открыть окно, если хотите.

Она. Какое окно?

Он. Там как будто есть окно.

Она. Тогда чего же вы ждете?

Он. Хорошо, хорошо, уже иду…

Он направляется, было, в сторону, но останавливается и стоит спиной, не двигаясь.

Он. Есть небольшая проблема: окно замуровано.

Она. Что вы плетете?… Окно замуровано? Как это может быть?… Объясните, пожалуйста, вы ведь архитектор, да к тому же и знакомый Кона.

Он возвращается к ней.

Он. Возможно, недобросовестные градостроители возвели другое здание впритык к этому, или же вид из окна был такой отвратительный, что его предпочли закрыть. А, может быть, мы находимся в помещении бывшей тюрьмы, и камера переделана в зал ожидания…Вполне вероятно также, что окна вообще не существует, это только декорация, и всё здесь вообще — виртуальная реальность…Не знаю, объяснений может быть много.

Она. Ладно, отключите ваше разыгравшееся воображение, спуститесь на землю. Согласитесь, что без особых на то причин окна не замуровывают.

Он. А почему бы и нет? «Специалист по диковинным болезням» счел бы подобные соображения неубедительными.

Она. Вы меня утомляете…Я ухожу. В любом случае, я чувствую себя уже лучше.

Она берет свою сумочку и направляется в сторону, противоположную от окна.

Он. Нет, не уходите, вы же не оставите меня в одиночестве в этом зале ожидания?…

Она. Вы вовсе не одиноки. В соседней комнате находится ваш приятель, и потом у нас ведь еще будет случай где‑то пересечься?

Она останавливается, стоит спиной, не двигаясь.

Он. Почему вы хотите уйти? Оставьте мне адрес, по крайней мере…

Она. Дверь! Она заперта на ключ! Нас закрыли, дьявольщина! Извините, я позволила себе грубость…

Она возвращается к нему.

Он. Нестрашно.

Он, в свою очередь, отходит в сторону и стоит спиной, не двигаясь.

Он. Вот так фокус! Вы правы, дверь заперта на ключ, нас закрыли, дьявольщина!

Возвращается в ней.

Она. Не волнуйтесь.

Он. Я не волнуюсь, я пить хочу!

Она. Постучите в дверь его кабинета.

Он. Надеюсь, вы это несерьезно?

Она. В нашей ситуации…

Он. Да, но тем не менее.

Она. Надо сделать свой выбор, старина. Либо вы ставите превыше всего ваше понятие о ценностях и иерархии и тогда прилежно ждете, чтобы вам продиктовали вашу жизнь, либо берете ситуацию в свои руки, стучите, входите, и тогда, возможно, вы не погибнете от жажды.

Он. Доводы ваши весьма убедительны, и даже если я и уверен, что моя жизнь, как вы говорите, уже полностью продиктована и записана, время от времени, очевидно, следует нарушать запреты и отваживаться на поступки.

Она. Отлично сказано.

Он. Благодарю. Просто мне не хотелось бы лишний раз попасться на крючок и…

Она. Вы меня утомляете.

Он. Ладно, я пошел.

Направляется в глубину сцены, останавливается, стоит спиной, не двигаясь.

Она. Он постучал в дверь кабинета, немного подождал ответа, которого не последовало, и, чуть поколебавшись, приоткрыл дверь врача. Исчез за дверью.

Я осталась одна, в ужасе, как в столбняке, неспособная двинуться за ним.

Прошла вечность. В гробовом молчании. Все мне казалось подозрительным в этом зале ожидания, включая тусклое освещение. Не в силах больше терпеть, я сделала попытку позвать.

Эй! Послушайте, сударь!..

Он внезапно оказывается рядом с ней, потрясая бутылкой.

Он. Нашел, нашел! Старый бурбон! Пятнадцатилетней выдержки! Не удивительно, что папаша Кон…

Она. Вот, значит, чем изливается ваша жажда…

Он. Утоляется.

Она. Утоляется?

Он. Утолить жажду. Излить чувства, но утолить жажду. Так говорят.

Она. Не играйте словами.

Он. Просто надо выражаться точно.

Она. Мы об этом уже говорили.

Он. Тем более.

Она. Ладно, согласна, утолить жажду. Но и остальное.

Пауза. Он пьет.

Он. Вам не следует туда идти. Вас это может шокировать.

Она. Ой, этого не надо, прошу вас, я на своем веку такого повидала! Ну, расскажите же мне.

Пауза.

Он. Комната огромная, слабо освещена желтоватым светом, идущим неизвестно откуда, потому что оба окна тоже заколочены и выходят на стену красного кирпича. С трудом перемещаюсь между наполовину заполненными картонными коробками, мешками со строительным мусором и грудами, грудами книг по всей комнате, вплоть до письменного стола, огромного, полностью заваленного множеством бумаг, а также различными диковинными предметами, и покрытого толстым слоем белесой пыли. Мне показалось даже, что я увидел крысиный хвост. За столом стоит кресло, повернутое к стене. На кресле — слегка осевший силуэт. Ладно, говорю я себе, доктор спит. Подхожу, дотрагиваюсь до плеча: эй, Кон! Кресло поворачивается само собой… О, ужас! Скелет!..Когда страх улегся, констатирую, что это Мартин, собственной персоной.

Она. Кто это?

Он. Ну, Мартин! Не говорите, что не знаете Мартина, знаменитый скелет нашего детства!..

Она. Нет, не знаю.

Он. Ну, из кабинета биологии в начальной школе!

Она. Ха! Да он комик, ваш доктор.

Он. И, наконец, в маленьком шкафчике, странным образом убереженном от пыли, эта бутылка бурбона.

Она. Ну, слава богу, теперь всё нормально, я успокоилась.

Он. Это еще не всё…

Пауза.

Она. В его голосе я почувствовала нерешительность. Глухую тоску.

Он пытался изобразить из себя храбреца со всеми своими сложными стилистическими построениями, но я явственно ощущала истинные чувства, исходящие из этого человека. И мне было страшно, и в то же время любопытно услышать продолжение его рассказа.

Пауза.

Он. Интересно вам узнать продолжение?

Она. А вы как считаете?

Он. В шкафчике этом было множество ящиков. Я наудачу выдвинул один.

Школьная тетрадь. Надпись: «Небольшой трактат по поводу диковинных болезней» и внизу подписано: «срочно отослать издателю». Но в самой тетради было написано совсем немного:

4 сентября на приеме была женщина, ее можно назвать красивой. Элегантная, с величественной осанкой. Довольно быстро я обнаружил у нее синдром первородного греха. Мне уже случалось наблюдать эту диковинную болезнь у многих пациенток. Описание ее навязчивых идей, касающихся Адама и Евы, подтвердило очевидность этой странной болезни, происходящей от чувства вины, покорности и яростной потребности в приключениях.

Она. Ну, видите? Признаться, мне нравится наблюдать, как ваше недоверие постепенно превращается в убеждение. Вы ведь не принимали меня всерьез, правда? Сознайтесь, что до этого медицинского заключения вы воспринимали меня как мещанку с неудачным замужеством и ипохондрией, которая придумывает себе разнообразные болезни, дабы обмануть свою скуку и страх перед старением?…

Он. Простите меня, но я так привык иметь дело с ложью, что сделался скептиком…

Она. Допустим. Тем не менее, вам не кажется, что сведений слишком мало для серьезной публикации? И потом это никак не проясняет всей нелепости ситуации.

Он. Есть еще одна вещь.

Она. Ага!

Он. Записная книжка. Дневник назначенных встреч, если хотите.

Она. Ну и?

Он. Он абсолютно пуст. В течение многих месяцев. Девственно чистые страницы. Кроме сегодняшнего числа. В тот самый час, в который нам было назначено, вписаны два слова: он и она. Именно в одно и то же время.