Будет ли закончено следствие? - Н. Богданов

Масонская версия предлагает нам следующий расклад сил, ополчившихся против русского поэта. Невидимый масонский центр распланировал операцию, исполнителем приговора был выбран голландский посол (не исключено, что он был одним из авторов заговора), подручных он подбирал по своему усмотрению. Таковыми оказались: француз Дантес и некоторые члены высшего общества в качестве помощников и статистов.

Отпадает вопрос о «странности» некоторых поступков Геккерена, напротив, все его действия выстраиваются в довольно логичную цепочку. Объясняется настойчивость (наглость!), неразборчивость в средствах, последовательность, изворотливость, уверенность в поддержке русской общественности и тому подобные «качества» голландского посла. Подчиниться масонскому приказу Геккерена побудило, как водится в таких случаях, солидное вознаграждение, которое ему (и Дантесу) было обещано (на Западе) после приведения приговора в исполнение. Подробно о вознаграждениях мы будем говорить позже, а пока отметим, что это обстоятельство, без сомнения, добавило сил Геккерену, заставило его пренебречь многими опасностями.

Почему иностранец?

Почему выбор пал на иностранца? Во-первых, потому, что подходящих для этой роли русских, в каких бы они конфликтах ни находились с Пушкиным, в каких бы масонских ложах они ни состояли, каких бы причин для мести поэту у них ни было, в то время в Петербурге не нашлось. Никто из русских не поднял бы руку на национальную гордость России. Это в своих воспоминаниях прекрасно сформулировал В. А. Соллогуб, когда ему случилось готовиться к поединку с поэтом. «Я твердо решился не стрелять в Пушкина, — писал он, — но выдержать его огонь, сколько ему будет угодно». И другое замечание Соллогуба (из его размышлений накануне первой несостоявшейся дуэли Пушкина с Дантесом в ноябре 1836, секундантом которого он должен был быть): «Ночь я, сколько мне помнится, не мог заснуть, понимая, какая на мне лежала ответственность перед всей Россией. Тут уж было не то, что история со мной. Со мной я за Пушкина не боялся. Ни у одного русского рука на него не поднялась».

Русский человек (из молодёжи) из-за озорства, из-за личной неприязни к Пушкину, не имея, конечно, представления о масштабах и целях заговора против поэта, мог прислуживать Геккерену, например, при написании своей рукой дипломов-пасквилей. Недаром подозревали в этом русских лоботрясов И. Гагарина и П. Долгорукова. Подобрать русского масона для исполнения смертного приговора было трудно ещё и потому, что к описываемому времени русское масонство было сильно ослаблено. В 1822 г. Александр I повелел закрыть масонские ложи в России. События же 1825 г. и перемена правительства в том же году повлияли на масонство ещё более, всякая тайная деятельность была категорически запрещена, затем самая «боевая и способная» часть русского общества (декабристы) была сослана в Сибирь.

Убийце-масону из русских, если бы он и сыскался в то время в Петербурге, было бы очень трудно, почти невозможно избежать наказания, а также презрения общества. А жертвовать своим «братом» без нужды обычно не входит в планы масонов.

На русского в этом деле вообще нельзя было положиться вполне, он мог передумать накануне решающего поединка (как Соллогуб, например) или раскаяться за время следствия (так поступили некоторые декабристы) и тем самым подвести или запятнать масонство.

Нет, лучшего исполнителя для осуществления задуманного против Пушкина, как только иностранца и искать нечего было. «Французу, — писал В. Соллогуб, — русской славы жалеть было нечего». Точно так же, добавим мы, и голландцу. Тем более подходил на эту роль дипломат, риск подвергнуться наказанию, для которого был равен нулю, поскольку дипломатический иммунитет защищал его автоматически. Значительно смягчалось наказание за преступление и родственникам иностранных дипломатов. Вспомним историю дуэли М. Ю. Лермонтова с Барантом, сыном французского посла: со всей строгостью был наказан только русский поэт, тогда как француз отделался лёгким испугом. Точно так же, хотя и приёмный, но всё-таки сын голландского посла за убийство соперника (у Лермонтова с Барантом не было не только убийства, но даже выстрелов) был всего лишь выслан из России, т. е. возвращён на родину.

Иностранец-дипломат подходил для осуществления заговора ещё и потому, что имел возможность посещать великосветские приёмы и вечера. А именно там и можно было чаще всего встретить Пушкина и его жену, изучить их характеры и взаимоотношения, собрать о них необходимую информацию, познакомиться с их окружением, узнать друзей и т. д. Вслед за Геккереном как сын посла получил доступ в высший свет и подручный барона — Дантес.

И последнее. Кому могло придти в голову, что посол иностранного государства занимается таким необычным делом! Даже в наше время, когда иностранные посольства большей частью превратились в шпионские резиденции, сам посол обычно не занимается никакой противозаконной деятельностью в чужой стране.

Преследование Пушкина

Геккерен вступил в игру на заключительном этапе травли Пушкина, когда уже было испробовано несколько обычных для масонов приёмов борьбы с неугодными, но все они были малоэффективными. Карьере Пушкина масоны повредить не могли, потому что он всё равно всю свою жизнь находился на нижних ступенях чиновной лестницы. Они только могли посмеяться над его камер юнкерством (нижним придворным званием), которое никак не соответствовало его зрелым годам (за тридцать) и положению известного поэта. В этом случае чиновники и охранители придворных обычаев были пунктуальны: Пушкин не мог стать камергером (чего он желал взамен камер юнкерства) до тех пор, пока не получил бы чин статского советника. Но для этого титулярному советнику Пушкину необходимо было перешагнуть сразу через три чина.

Помешать распространению сочинений Пушкина масоны и их приспешники (С. С. Уваров. М. А. Дондуков-Корсаков. Ф. Булгарин и др.) пытались неоднократно, но поэт счастливо заручился в 1826 году личной поддержкой самого царя, а потому все усилия его противников постоянно сходили на нет. Разрешение же поэту в 1836 «Современника» вообще снимало эту проблему. Не могли помешать Пушкину и в его изыскательских работах в архивах, вход туда поэту гарантировал тот же император.

Шельмование Пушкина как автора и огульная критика его сочинений были тоже безрезультатны, поскольку гениальность последних сама пробивала себе дорогу сквозь грязь и доносы недругов.

О каком-либо подкупе поэта — приёме столь характерном для масонов — не могло быть в речи, хотя Пушкин всю жизнь испытывал материальные затруднения. Но попытка все-таки была: в 1828 Бенкендорф предложил ему поступить на службу в III отделение. Это же обстоятельство можно расценивать и как попытку масона вступить в контакт с масоном.

Неизвестно, когда, как и чем, масоны пытались влиять на Пушкина с целью привлечь его перо на службу своим идеалам. Можно лишь отметить энергичные попытки князя П. А. Вяземского отговорить своего друга от занимаемой им непримиримой позиции в польском вопросе в 1830–31 гг. И его же критику знаменитых пушкинских стихотворений «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», которые Вяземский называл «шинельными стихами». Но исполнял ли Вяземский волю масонов или выражал своё собственное мнение, неизвестно.

Был у масонов довольно крупный козырь против Пушкина, и они его пытались использовать неоднократно, но, как увидим, тоже безуспешно. Речь идёт о так называемой политической неблагонадёжности поэта. Причина естественная: в молодости поэт неоднократно высказывался (преимущественно в стихах) в пользу либеральной оппозиции существующему строю, за что и был переведён по службе из Петербурга в южные провинции. Но к 1825 г., он почти навсегда отказался от «вольнолюбивых мотивов» в своём творчестве (и не только творчестве), однако (удивительное обстоятельство!) обвинения в грехах молодости остались и преследовали поэта всю его жизнь и даже после смерти. Кто об этом позаботился? Секрета здесь нет: правительственные чиновники, масонская принадлежность которых не вызывает сомнений.

Уже высылка Пушкина из Одессы в Михайловское вызвала у самого поэта и у его друзей недоумение. Лучше всего это выразил в своём письме А. И. Тургевеву П. А. Вяземский «Кто творец этого бесчеловечного убийства? — писал он. — Или не убийство — заточить пылкого кипучего юношу в деревне русской? Правительство, верно, было обольщено лживыми сплетнями. Да и что такое за наказание за вины, которые не подходят ни под какое право! Неужели в столицах нет людей более виновных Пушкина? Сколько вижу из них обрызганных грязью и кровью! А тут за необдуманное слово, за неосторожный стих предают человека на жертву… Признаюсь, я не иначе смотрю на ссылку Пушкина, как на последний удар, что нанесли ему…»