Песнь песней на улице Палермской - Аннетте Бьергфельдт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ганнибал, конечно, и сам прекрасно понял, что отец разочарован его поведением. Он мог бы решиться собрать свои пожитки и отправиться в тот самый широкий мир. И все же, сдается мне, дед быстро сообразил, что, если не хочет окончить свои дни страдающим цингой матросом или туберкулезным пианистом в Нюхауне, ему следует пойти на компромисс с самим собой и со своими принципами. Рожденному с серебряной ложечкой во рту бывает весьма затруднительно заглянуть в смрадную бездну нищенства в надежде встретить там выдающихся личностей.
Нет, Ганнибалу следовало остаться на работе в отцовской фирме, подниматься выше и выше по служебной лестнице, находить новые доходные рынки, которыми он сам мог бы управлять. И только когда он обрастет жирком средств и опыта, только тогда он сможет порвать с сомнительной торгашеской философией и сломя голову броситься в будущее в компании анархистов и художников.
Так что пришло время, когда Ганнибал перестал появляться в Нюхауне и каждый день вставал спозаранку, исполняя служебный долг. Он брился, расчесывал волосы на прямой пробор и отправлялся на работу при жилете и бабочке. Долгие рабочие дни, деловые обеды с осточертевшей болтовней о партиях товара, процентных ставках и доходах доводили его чуть ли не до умопомешательства. Он делал то, что делали до него поколения предков. Курил сигары и копался в бумагах.
В выходные же дед по-прежнему предавался мечтам. И в поисках парящего дома совершал велосипедные прогулки по городским окраинам. Как-то воскресным июньским утром он добрался до Амагера[4], и посредине Палермской улицы наткнулся на столбик с табличкой «На продажу». Не устоявший под напором ветра столбик валялся на земле, занимая чуть ли не половину тротуара. Огромный белый дом, контуры которого угадывались за живой изгородью из кустов боярышника, казался необитаемым.
Ганнибал слез с велосипеда и пробрался на участок, поросший высоченной травой. Увидев запущенный сад за домом и балкон на втором этаже, он был сражен. Вилла с прохудившимися водосточными трубами и разбитыми окнами производила впечатление беспризорной. Но он влюбился в плющ, лианы которого обвивали оконные рамы, и яркие маки, красивейшим образом оккупировавшие бо́льшую часть участка.
В те времена на Палермской улице располагались лишь несколько зданий. Дед опросил всех жителей квартала, но никто из них не мог вспомнить, видел ли он когда-либо владельца приглянувшегося Ганнибалу дома. По словам соседа напротив, тот принадлежал умершему много лет назад чудаку, у которого не было наследников. Дом, дескать, стоял себе пустым и приходил в упадок десятилетиями. И, кстати, на дверях отсутствовала табличка с именем хозяина.
Так, может, это и есть будущий дом Ганнибала? Может, именно здесь он освободится от семейных пут, сковывающих его на Амалиегаде?
Однако деду вновь пришлось проявить терпение. Ему не хватало средств на подобную покупку, и к тому же он только-только начал завоевывать доверие отца к себе в роли успешного предпринимателя. И все же, чтобы не искушать возможных конкурентов, он спрятал столбик с табличкой «На продажу» в сарайчик для садового инвентаря.
С той поры Ганнибал стал по воскресеньям приезжать на велосипеде на улицу Палермскую, где обедал взятыми из дому бутербродами, устроившись под плакучей ивой, так чтобы его не видели прохожие. Потом он подремывал на послеполуденном солнышке и мечтал об экстравагантных женщинах, русской литературе и мире, пронизанном рожденными гением Чайковского звуками. Немая фильма о страсти Анны Карениной оставила в его душе глубочайший, неизгладимый след. Одного лишь желал он: чтобы что-то или кто-то, будто по мановению сияющей волшебной палочки, пробудило или пробудил его от навеваемого конторой оптовой фирмы сна, и тогда он сможет покинуть ее навсегда.
Литературное кафе
Нас с сестрой моей Ольгой всегда интересовало, как люди находят друг друга.
– А как у вас с дедом вышло, Варинька? У вас случилась Вечная Любовь? Правда же?
– Бошедурйе![5] – бурчит она всякий раз в ответ и никогда не говорит правду.
Нам приходится вытягивать из бабушки подробности ее богатой на приключения жизни. Так игрунковые обезьяны выуживают из баобаба муравьев с помощью клейкой палочки. Но она упрямо гнет свою линию.
Впрочем, мне известно, что дед в одна тысяча девятьсот двадцатом году наконец-то прибыл в Петроград на торговом судне. С тягой к путешествиям в сердце и под предлогом открытия новых рынков для семейного предприятия.
Конец пути прошел более или менее благополучно, но все-таки Ганнибал целый день приходил в себя в гостиничном номере после утомительного плавания по волнам бушующего моря. И вот он наконец был готов к завоеванию города. Дед позавтракал в отеле блинами с икрой, прокатился на пароходике по реке Неве, а при виде зеленого как нефрит Зимнего дворца у него перехватило дух. В какой-то момент ему попалась на глаза цирковая афиша, и он приобрел билет на представление с бегемотом. Однако никакой там не гиппопотам, но дерзкое лицо Вариньки поразило его в самое сердце. Ее антрацитовые глаза горели, а черные кудри развевались над краем ящика иллюзиониста.
В ящике лежала юная моя бабушка, исполняя свой коронный номер. Ей и раньше приходилось ощущать на манеже внимание мужской части публики. Глаза многих моряков и франтоватых красавцев загорались надеждой от ее огненного взгляда. С некоторыми из них она даже соглашалась встретиться после представления, ну да, ведь Вадима больше не было на свете. Все они приносили ей в подарок слова любви, упакованные в папиросную бумагу. Но Варинька быстро сообразила, что, открыв подарок, кто бы его ни преподнес, она обнаружит там булавки, отвертку и требование ключа к ее душе.
«О чем ты задумалась? Когда ты вернешься? Почему ты так холодна?»
И все это приправлено бурлящим бешенством из-за невозможности командовать ею и решать за нее.
«Маленькайа грйаснайа шлйуха. Маленькая грязная шлюха».
А Вадим был не таким. Имея всего сто тридцать шесть сантиметров росту, он рано понял, что от него никто и ничего не ждет. И значит, он вполне мог всегда быть самим собой – и не мешал другим оставаться такими, какие они есть на самом деле. Вадим никогда не интересовался, о чем она думает, и не спрашивал, любит ли она его.
Когда они лежали под одеялом
