Сезон белых плащей - Андрей Мажоров

П а н и н. Как у тебя дела? Я говорю, как ты сама себя чувствуешь?

М а й о р о в. Ёханый бабай!

П а н и н. Да нормально все. Сейчас заселюсь и поем где-нибудь.

М а й о р о в. Так не бывает!

П а н и н. И воды куплю.

М a й о р о в. Петруччо?!

П а н и н (закрывая ладонью телефон, М а й о р о в у). Не ори.

М a й о р о в (декламирует). «Она меня тем временем честила негодным струнодером и болваном, и всякими поносными словами…»

П а н и н (улыбнувшись). «Клянусь душой, веселая девчонка…» Нет, мама, что ты, это я не тебе. Да ну что ты! Это тут один вампир из гроба восстал. Это у нас, у вампиров, пароль такой.

М а й о р о в. Петручидзе!!!

П а н и н. Ну, что ты будешь делать? Мамуля, прости, он все равно не отстанет. Я тебе вечером перезвоню, ладно? Ну, пока…

М а й о р о в. Панин! Валерка!! Петруччо!!!

П а н и н. Здравствуй, Андрюша!

П а н и н и М а й о р о в обнимаются.

М а й о р о в. Двадцать лет! Постой – двадцать три уже!

П а н и н. Я и не заметил.

М а й о р о в. А я гляжу – физиономия, вроде, какая-то родная. Он, думаю, или не он?

П а н и н. А я тебя сразу узнал. «Сантехника мне! Антенщика мне!».

М а й о р о в. Валера… Ты почему здесь?

П а н и н. Приехал мать навестить. Это же моя родина – Петровск.

М а й о р о в. Да? А работаешь все там же? В далях своих таежных?

П а н и н. Там же. А ты? Тянешь лямку-то?

М а й о р о в. Бросил давно. Хватит, наелся. Я теперь, брат, в Москве. Я теперь, брат, начальник управления общественных связей Эс-Банка.

П а н и н. Ого!

М а й о р о в. Есть немного.

М а ш а (положив трубку телефона). Валерий Дмитриевич, можете заселяться. Ключик возьмите.

М а й о р о в. «Валерий Дмитриевич»! Дай, помогу, Валерий Дмитриевич. (Подхватывает сумку П ан и н а.) О, и здесь гитара! Струнодёр ты чёртов! Спишь ты с ней, что ли?

П а н и н. Решил заодно родной КСП проведать. Они давно звали. (Берет у Маши ключ, читает еебейдж.) Спасибо… Машенька. Я вам что-то должен? За чай?

М а ш а. Подарок от заведения, Валерий Дмитриевич!

М а й о р о в. «Валерий Дмитриевич»! Да знаете ли вы, девушка, кто такой этот самый «Валерий Дмитриевич»?

М а ш а. Очень приятный мужчина.

М а й о р о в. Это был лучший бард факультета! Его фотки девчата на тумбочки ставили. Мы битлов ставили, а они – Панина!

П а н и н. Тогда еще и слова такого не было – «бард».

М а й о р о в. Альпинист! Парашютист! Каратист, ёлкина мать!

П а н и н. Ну, давай, давай…

М а й о р о в. Вернется из Теберды какой-нибудь – загорелый, крутой, загадочный… И давай девкам головы крутить!

П а н и н. Стой, я журнал забыл. (Посмеиваясь, возвращается к столику. М а й о р о в за ним.)

М а й о р о в. Что за журнал? Ну, конечно – «Наука и жизнь». Он что – выходит еще?

П а н и н. Только дорогой, зараза.

М а й о р о в. А в сумке, конечно, шахматы. Постой, угадаю: такие дорожные, с дырочками. Ведь есть же? Есть?

П а н и н (кокетливо). На магнитиках.

М а й о р о в. Петруччо… Ах ты, черт старый! Старый ты хрен! Дай я тебя облобызаю! (Снова пытается обнять П а н и н а, тот уворачивается.)

Па н и н. Да хватит уже, что о нас Маша подумает…

М а й о р о в. Немедленно вспрыснуть!

П а н и н. Дай хоть сумку бросить.

М а й о р о в. Вот Танька приедет сейчас, петроглифы ее к черту отменим, закатимся в «Купеческий двор» – я был, нормально – и окропим!

П а н и н. Таня… тоже здесь?

М а й о р о в. Здесь, здесь, где ж ей еще быть. В церковь поехала, к заутрени. Тут храм есть прекрасный.

П а н и н. Что-то за ней раньше не замечалось.

М а й о р о в. В Москве из дома не вытащишь, а как выберемся куда-нибудь – платок повяжет и давай по церквям шастать.

П а н и н. Это модно сейчас.

М а й о р о в. Нет, у нее серьезно. Кстати, и у меня. Я, брат, тоже воцерковился. Лет пять назад.

П а н и н. Сподобился, значит. Ну, правильно.

С улицы в гостиницу шумно входят Т а н я и Ю л я. Стоит ли упоминать, что и на Т а н е все самое дорогое и изысканное: меха, сапоги, золото, макияж. Впрочем, белый пуховой платок на голове повязан слегка небрежно. Она очень ухожена, красива и свежа, несмотря на известный возраст.

Ю л я. Карета подана!

Т а н я. Майоров, ты уже сдал ключ? Мне на секунду.

Внезапно, увидев П а н и н а, замирает на месте. Ю л я с недоумением смотрит на нее, потом на П а н и н а и М а й о р о в а.

П а н и н (неожиданно хриплым голосом). Долго жить будете, Татьяна Анатольевна.

М а й о р о в. Ну? Узнаешь? Кто этот мощный старик?

Т а н я. Боже мой…

М а й о р о в. Именно!

Т а н я. Валера?!

П а н и н. Здравствуй, Танюша.

М а й о р о в. Ну? Чего встали, как «укопанные»? Целуйтесь, давайте!

П а н и н и Т а н я неуверенно и как-то неумело целуются «в щеку», как бы клюют друг друга.

П а н и н. Нет, не так. По-русски давай. Вы же с Андрюшей уверовали, как стало известно широкой общественности.

Т а н я. Давай… по-русски.

П а н и н и Т а н я целуются «в щеку» еще дважды, на этот раз крепче. М а ш а и Ю л я смотрят на них, как говорится, во все глаза, М а й о р о в, уперев руки в бока, радостно улыбается.

Т а н я. Что ты здесь делаешь?

П а н и н. К матери приехал. Я же местный.

Т а н я. Да, точно… Ты рассказывал. Господи, сколько лет прошло!

Т а н е и хочется разглядеть П а н и н а получше, и стеснительно отчего-то: то посмотрит на него пристально, то тут же отведет взгляд. Кажется, что вся ее роскошь неожиданно поблекла, обесценилась. П а н и н же, напротив, словно обрел непонятную уверенность, расправил плечи и смотрит на Т а н ю с нескрываемым интересом.

М а й о р о в. Так двадцать три уже, мать! По нашей Юльке считай!

П а н и н. Точно. Двадцать три года, как мы… клятву дали.

Ю л я. В чем же, интересно, клялись вы и мои родители?

П а н и н. В верности родной коммунистической партии.

М а й о р о в. И ее марксистско-ленинской печати.

Ю л я. А как клялись? На крови, что ли?

П а н и н. Главным образом, на портвейне.

М а й о р о в. Такая традиция, Юленька, была: пятого мая, в День печати, выпускники журфака приходили на Марсово поле и там давали соответствующую клятву.

П а н и н. Все хором орали: «Клянусь!» На все это самое Марсово поле бУхали. Чехи, негры, наши – все хором. Даже израильтянин один. А потом переглядывались и посмеивались. Как-то неудобно было. Только я-то, братцы, клялся на два года раньше, чем вы. Я уже был «дедушка». А вы были «салаги».

Ю л я. Теперь остается только понять, при чем тут коммунистическая партия. Вы же ходили на Марсово поле. Так?

М а й о р о в. Ну, да.

Ю л я. А ведь там захоронены «жертвы февральской революции». «Кэк бе» демократы. Не стыкуется.

Т а н я (словно опомнившись). Сразу видно нашу золотую медалистку! (Гладит Ю л ю по плечу.)

П а н и н. А мы и были демократы.

М а й о р о в. Были и остались.

П а н и н (оглядев его с иронией). Ну да, ну да…

Пауза.

М а й о р о в. Вот, Юля, познакомься: это Панин, Валерий Дмитриевич. Наш с мамой студенческий друг. Журналист, альпинист и визборист.

Ю л я. Последнее не поняла.

П а н и н (торопливо). Да мы уже познакомились.

Т а н я. Валерий Дмитриевич замечательно поет песни Визбора. Был такой знаменитый бард.

М а й о р о в. Валерий Дмитриевич и сам прекрасно пишет. Лауреат всевозможных фестивалей.

Ю л я. А.

П а н и н. Мы уже выяснили, что Юля не любит бардов.

Т а н я. Просто она не слышала, как ты поешь. Ей попадались не лучшие… экземпляры.

Ю л я. Мама!

М а й о р о в. Петруччо, покажи ей сегодня класс! Как надо на гитаре играть.

Ю л я. Не желаю я никакого класса!

М а й о р о в. Ты же хотела научиться. (П а н и н у.) У меня с ней терпения не хватает.

Т а н я. Юля у нас прекрасная пианистка.

Ю л я. Слушайте, родители, мне не нравится этот жанр!

М а й о р о в. Ну, так просто посидишь.

Ю л я. Мазы нет.

П а н и н. Чего нет?

Т а н я. Это означает – нет настроения. Кстати, а где Павел?

Ю л я. Не знаю я, где Павел. Пропал. Испарился. Свинтил.

Т а н я. Юля, иди в машину, скажи Сереже, что мы сейчас будем. Что-то я хотела в номере… А, ладно. Ну, иди.

Фыркнув, Ю л я выходит из гостиницы. Повисает пауза. Что-то бормочет М а ш а, говоря по телефону. Где-то включили радио, стукнула дверь наверху.

М а й о р о в. Чего ты ее услала? Подумаешь, фифа. Не хочет она.

Т а н я. Валера, мы тут на озеро собрались, Майоров тур заказал. Здесь есть уникальные петроглифы. Такие каменные письмена.

М а й о р о в. «Киса и Ося здесь были».

Т а н я (отмахиваясь от мужа). Давай с нами? А потом – в музей. Здесь есть отличный краеведческий музей.