Дневник заштатной звезды - Пол Хенди

два костюма от Прада (оба черные);

два костюма от Освальда Боатенга (оба серые);

две рубашки от Дольче и Габбана (одна черная, одна серая);

две рубашки от Гуччи (одна черная, одна аспидно-серая);

две рубашки от Александра (одна черная, одна серый металлик);

одна рубашка от Жан-Поля Готье (ярко-розово-желтая с изображением Христа, смолящего косяк и бренчащего на гитаре «Фендер Стратокастер»).

Последнюю выбрал я сам.

Я забрал всю одежду домой и примерил еще раз. На одном из костюмов от Освальда Батенга подкладка оказалась ярко-красной. Я всю жизнь мечтал о костюме с ярко-красной подкладкой, а потому то и дело откидываю полу пиджака, наслаждаясь внезапной вспышкой красного. Не могу оторваться от своего отражения в зеркале. С костюмом, подкладкой, прической и загаром я выгляжу совсем по-другому.

Жестче.

Круче.

Я выгляжу звездой.

Только что устроил большой костер на заднем дворе и сжег все свои гавайские рубашки. Даже не верится, что я носил эту дрянь.

19 октября

Вдруг осознал, каким грандиозным шоу станут «Сливки». До эфира еще две с половиной недели, а НТВ уже вовсю раскручивает рекламу, анонсируя программу по нескольку раз на дню.

Анонс похож на рекламный киноролик Зернистый и черно-белый, он смонтирован в виде калейдоскопа знаменитостей, ушедших из жизни за последние пять лет.

И низкий, гортанный голос с сильным американским акцентом говорит за кадром:

– «Сливки». Шоу, ради участия в котором звезды готовы умереть.

Лично я считаю, что ролик отдает дурным тоном, зато телесеть, похоже, получает от всего этого настоящий кайф.

Ужасно досадно, но мое имя даже не упомянули.

24 октября

– Поздравляю с новой работой.

Это был Дэвид Малрайан. Оператор, как всегда, торчал над его левым плечом, и они снова вели меня до машины.

– «Сливки» – весьма откровенное шоу. – Голос Малрайана так и сочился высокомерием. – Так что придется вам привыкать к вопросам о своей личной жизни.

– А у меня и нет никакой личной жизни. Какой-нибудь придурок с камерой обязательно волочится следом.

По-моему, получилось реально круто: прямо как голливудская кинозвезда, вокруг которой вечно вьется назойливая пресса.

– Ответьте мне всего на один вопрос.

Вот оно, пронеслось у меня в мозгу, вот сейчас он обвинит меня в том, что я – отец ребенка Мими Лоусон, предъявив неоспоримые доказательства своих слов: пленку со съемкой камеры наблюдения над входом в гостиницу «Трэвел Лодж», магнитофонную запись интервью с ночным портье, счет за мини-бар, образцы ДНК, взятые с простыней.

Неужто это и есть конец моей карьеры? Перед глазами неожиданно возник образ Лиззи, вышвыривающей меня из «Сливок» раньше, чем я успел начать. Прощай, работа, прощай навсегда. А имя Саймона Питерса теперь будут ассоциировать только со словом «почти».

Я заметил, как оператор подкручивает объектив, беря мое лицо крупным планом. Я знал, что должен сохранять присутствие духа.

– Валяйте. – Мне очень понравилось, как я это выдал. – Мне скрывать нечего.

И чуть повернул голову: убедиться, что камера держит самый выгодный ракурс. Я чувствовал, что готов ко всему, что бы он там на меня ни вывалил. Я знал: секрет в том, чтобы все отрицать, отрицать и еще раз отрицать.

– Давал ли вам Винс Зависти когда-либо совет завести детей?

Такого вопроса я не ожидал. Он что, пытается меня обхитрить? Может, это всего лишь пробный тычок перед нокаутирующим ударом? Из уважения к памяти Винса я почувствовал себя обязанным сказать правду.

– Да, – ответил я. – Он сказал, что если и может дать мне совет, то только один: надо иметь детей.

– Спасибо, Саймон. – На лице Малрайана заиграла самодовольная улыбка. – Удачи вам в новом шоу. Увидимся на презентации.

Оператор выключил камеру, после чего оба развернулись и направились к своей машине.

И это все?! Я стоял как столб, совершенно ошарашенный, не в силах пошевелиться. Проезжая мимо, Малрайан громко гуднул и снисходительно помахал рукой. Я показал ему средний палец.

26 октября

Видел еще один ролик «Сливок».

Такой же зернистый и черно-белый, только на этот раз они сделали монтаж из сценок с драками, нарезав их из британских сериалов прошлых лет. Все тот же грудной американский голос за кадром возвещал: «Скоро на ваших экранах… «Сливки». Шоу, ради участия в котором звезды готовы биться насмерть».

И опять – ни слова обо мне.

27 октября

Я приехал в офис «Сливок» на «летучку», и меня представили остальной съемочной группе. Сказать по правде, я думал, все будут в восторге от встречи со мной, но никто, похоже, не впечатлился. Мы сидели и пили кофе, когда в зал впорхнула Клодия Микс – звезда с головы до ног. Все как-то сразу оживились. Клодия буквально источала уверенность, какую можно получить только в частной школе, но при этом держалась очень спокойно, даже с каким-то скромным шармом. Я впервые видел ее вот так, «вживую», и она оказалась именно такой, как я и предполагал, – обходительной, остроумной, сексуальной, веселой и потрясающе привлекательной. Ее словно окружала некая аура. Если на свете и правда существует такая штука, как «Х-фактор», то у Клодии он определенно присутствовал. Сидя рядом с ней, я вдруг впервые в жизни понял, что у меня этой штуки, вероятнее всего, нет.

Клодия представилась первой.

– Саймон Питерс! – с восторгом воскликнула она. – Боже, как же я обожала ваше шоу «Саймон говорит»!

Вот что я всегда замечаю у настоящих знаменитостей. Чтобы вы не чувствовали себя неловко в их присутствии, они обязательно начнут с какого-нибудь неожиданного лестного комплимента в ваш адрес. Так они дают вам понять: мол, да бросьте вы, я всего лишь самый обыкновенный человек Я понимал, что это всего лишь тактика, но мне было все равно, ведь Клодия была сногсшибательна, и я был сражен наповал. Единственный человек, кому удалось произвести на меня точно такой же эффект, – это Пиппа. Кстати, Пиппы на совещании не было: она плескалась в джакузи с Расселом Кроу. Она всего лишь делала интервью, но я все равно не мог отделаться от ревности, съедавшей меня изнутри.

Затем встала Лиззи Риз-Морган. Она объявила, что телекомпания получила 547 протестов по поводу ролика с «мертвыми знаменитостями». Лиззи добавила, что это рекордное число протестов для программы, которая еще даже не вышла в эфир, и что во всей Англии не осталось газеты, которая не проехалась бы по нашему шоу. Я было даже забеспокоился, как бы наверху не решили вообще отменить программу, но Лиззи успокоила собравшихся, сказав, что рекламное время в передаче расходится по баснословным тарифам и начальство буквально на седьмом небе.

Она в подробностях рассказала о первом эфире, и звучал ее рассказ очень заманчиво. Вначале Клодия в студии возьмет интервью у Тери и Шантелль из группы «Канашечки». Вот уж удача так удача! Тери и Шантелль – крупные звезды с крупными эго, и всем хорошо известно, что девчонки не разговаривают друг с другом с июля – с тех пор, как «Канашечки» распались в атмосфере бесконечных сплетен о склоках, предательских ударах в спину и, вообще говоря, всесторонней стервозности.

– А что, если снять интервью на боксерском ринге? – подкинула идею Клодия, и все засмеялись.

Ну почему такие идеи не приходят в голову мне? Я чувствовал, что до сих пор мой вклад в совещание равнялся абсолютному нулю.

– Чертовски убойная мысль, Клодс! – поддержала Лиззи. – Поставим Тери в один угол, Шантелль – в другой, а ты, Клодс, будешь в середине, в роли рефери. Дерек, нам нужен боксерский ринг.

Дерек, художник-постановщик программы, утвердительно кивнул, уже делая наброски боксерского ринга в своем альбоме.

– Эмили, да-ра-гуша, нам нужен мужчина-модель: пусть ходит по рингу с табличками номеров раундов.

Эмили, симпатичная юная ассистентка, моментально схватила телефон и принялась набирать номер модельного агентства.

– Скажи им, что я хочу испанца с аппетитной задницей, – добавила Лиззи, и кое-кто из съемочной группы тихонько прыснул в кулак.

– А мне пусть подыщут какого-нибудь итальянца, – крикнула Клодия, и тут уж никто не смог удержаться от смеха.

– А я бы заказал чего-нибудь китайского, если можно, – вставил я. – Только без крабовых чипсов, пожалуйста.

Гррррррыххххх.

Классический комедийный эффект иголки, резко снимаемой со старой пластинки. Все разом вдруг прекратили смеяться и уставились на меня. Тишина была просто оглушительной. Для полноты картины не хватало лишь перекати-поля да завываний ветра. Моя шутка не просто умерла: ее зверски убили, искромсали на тысячу мелких кусочков и растворили в ванне с серной кислотой. Я знал, что заливаюсь краской, и чувствовал, как сзади по шее заструился ручеек пота.