ВОССТАНИЕ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ - Хаим Зильберман

– Ты бы спросил об этом у старшего лейтенанта или у старшины… – пробормотал я.

– Эх! – Вздохнул он. – А Франтишек мечтовал… думал… Так много думал Франтишек!

Мы снова шагали молча. Казалось, солдаты уже свыклись с дождём. Франтишек шел рядом со мной. Мучительно подыскивая слова, мешая в одно чешскую, польскую, немецкую и русскую речь, он рассказывал.

Сам он из Орлова – крошечного селения на Балканах. Через Орлов протекает речка Попрад… Больше трёх месяцев шел он пешком, чтобы попасть к нам, в Советскую Армию. Пришлось перевалить через горы, перейти вброд несколько речек, дважды бежать из караульных помещений, питаться сырым картофелем, пересечь линии двух фронтов…

Я перебил его вопросом:

– Откуда же ты узнал, где находится Советская Армия?

Франтишек на миг остановился. В темноте я всё же уловил его взгляд. Мой вопрос его страшно обидел. Ему, видно, было непонятно, как это взрослый человек может серьёзно спрашивать о том, что известно и малому ребенку.

И всё же, немного подумав, он принялся объяснять:

– Как я знавать, где Руда Армия? Шудак! А кто не знавать, где Руда Армия? Ты скажи, ну скажи, кто не знавать, где Руда Армия? У нас в Орлов все люди – понимайшь? – все люди – женщины, старики, детско – все сидят ночь, ещё ночь, каждый ночь и считают, где теперь Руда Армия, когда Руда Армия придет на Орлов? Ты понимайшь? Розумишь?

Он до того разгорячился, что последние слова его слышала, верно, вся рота. Смутившись, Франтишек на некоторое время умолк, но немного погодя снова разговорился:

– Вся Чехословенска, Боймен унд Мейрен (Богемия и Моравия.) города и сэла, вшыстку люди ждут Руда Армия! Прага ждать, и маленько сэло ждать! Каждый хочет воли, каждый ждать Руда Армия!

Затем мы снова долго шли молча и прислушивались к монотонному шуму дождя. Франтишек, правда, что-то бормотал, но уже тихо, как бы про себя. Слов его невозможно было разобрать.

Уже много позже, спустя час, а то и больше, Франтишек снова нашел мою руку, крепко пожал её и вдруг заговорил о своей сестре.

И тут спокойствие покинуло его. Поминутно хватая меня за руку или дёргая за рукав, он рассказывал, как гитлеровцы забрали всех девушек, в том числе и его сестру, и угнали в Гамбург. Девушка прислала отчаянное письмо… Писала, что руки на себя наложит… Франтишек больше не мог оставаться дома. Он решил, что только в Советской Армии он сможет отомстить за вывезенных из Орлова девушек, за свою несчастную сестру!

Так рассказывал Франтишек под нудный аккомпанемент дождя и вдруг прервал свою речь тяжелым вздохом:

– Вот когда мне дадут автомат…

Мысль о том, что ему не дали оружия, наполняла сердце Франтишка горечью. Он умолк и приуныл. Всё вокруг тоже молчало. В тишине слышно было, как шумит дождь да хлюпает вода под ногами…

Так мы прошли несколько километров. Потом дорога свернула в лес, и идти стало легче: было не так сыро. Солдаты приободрились, повеселели. Кто-то принялся насвистывать песенку. Франтишек шагал рядом со мной и снова что-то говорил, говорил… Я старался представить себе его разгоряченное лицо: чувствовалось, что он очень возбуждён.

– Эх, если бы в Орлов знали, что Франтишек уже в Руда Армия! – неожиданно воскликнул он. – Эх, если бы в Орлов знали!..

Одно слово доставляло Франтишку особую радость. Обращаясь к нему, солдаты, естественно, называли его «товарищ Франтишек», и это обращение приводило его в восторг: лицо его покрывалось румянцем, глаза вспыхивали, он благодарно кивал головой:

– Правильно! Ту-ва-рищ Франтишек! Ту-ва-рищ! Правильно! – и при этом поднимал правую руку с крепко сжатым кулаком.

Мы частенько видели Франтишка. Обычно он сидел на козлах хозяйственной подводы, локтем правой руки прижимал к колену конец вожжей и задумчиво насвистывал какую-нибудь песенку – о высоких Татрах или о злой разлуке. Завидев его, солдаты принимались ещё издали кричать:

– Товарищ Франтишек! Товарищ Франтишек!

Он мгновенно вскакивал на ноги и принимался весело кивать головой:

– Правильно! Ту-ва-рищ Франтишек! Правильно!

Он смотрел на ребят внимательным, немного печальным взглядом. Трудно сказать, чего больше было в этом взгляде: любопытства к жизни роты, горечи из-за слишком краткого свидания или зависти… Франтишек долго смотрел вслед уходящей роте, каждому кивал головой, а встретившись со мною взглядом, вздыхал, разводил руками и без слов давал понять, что мечта его ещё не сбылась, автомата ему пока не дали.

Потом он опускался на козлы, брал в обе руки вожжи и, размахивая кнутом, принимался громко насвистывать. Иногда он запевал русскую песню, из которой нам было понятно только: «Давай! Давай!» и «Кони мои, кони!»

По-видимому, это были первые русские слова, прочно вошедшие в разговорный язык товарища Франтишка…

Но вот в одну из ночей мы наконец остановились. Против нас, по ту сторону дороги, в лесу был враг. Наша часть быстро рассыпалась и окопалась. К утру были вырыты ходы сообщения. Мы ждали приказа и не проявляли пока никакой активности. Гитлеровцы пронюхали, что мы подошли близко к лесу, и подняли бешеную стрельбу.

Впрочем, когда занялся рассвет, над полем и лесом стояла мягкая, спокойная тишина. Наступило славное весеннее утро. Столько было в нём солнечного тепла, такая вольная ширь раскинулась кругом, так прозрачен был воздух, что казалось, вот-вот поблизости заиграет рожок пастуха или галопом промчится на крестьянских лошаденках ватага мальчишек, возвращающихся из ночного. Но тишина была обманчива: на этой мирной земле бушевала война, неистовая по своей жестокости, страшная в ненависти… Кто-то из наших ребят выставил на бруствер чучело, сделанное из старого одеяла. На чучело напялили гимнастёрку и пилотку. Через несколько минут в лесу началась дикая стрельба. На неподвижную, глупую цель были направлены станковые и ручные пулеметы, автоматы. Неужели гитлеровцы не знали, что они расстреливают чучело? Наверное, знали. И всё же оно было перерезано автоматными очередями. Немцы бесновались.

Наш командир роты висел на телефоне у себя в землянке, без конца вызывая штаб полка. Он ждал приказа о наступлении. Хотелось получить его одним из первых.

Было ещё очень рано, когда на пороге землянки показался вдруг Франтишек. Старший лейтенант радостно приветствовал его:

– Что, товарищ Франтишек, в гости пожаловал? Ну, заходи, заходи! Рассказывай, как дела.

Представившись, как полагается по уставу, и поздоровавшись с командиром, Франтишек шагнул в землянку и без каких-либо предисловий объявил:

– Туварищ Франтишек всэ час, всэ час лежал за камень и смотрел, что там в лесу…

– Ну, ну! – заинтересовался старший лейтенант и отложил телефонную трубку.

– Туварищ Франтишек смотрел! Туварищ Франтишек видел, где есть пулэмэт! Во!

Он схватил карандаш, лежавший рядом с телефонной трубкой, и принялся что-то быстро чертить на газетном листе. Командир роты с большим интересом следил за тем, как Франтишек проводит на бумаге длинные и короткие линии, кружочками и треугольниками отмечая отдельные пункты.

– Вот он, – сказал Франтишек таинственным шепотом и остановил карандаш на одном из кружочков. – Вот он, тэ мам перший пулэмэт, а вот тут мам буты другий! Во!

– Очень хорошо! – похвалил его командир. – Молодец, товарищ Франтишек! Будем иметь в виду.

Но Франтишек продолжал стоять над своим чертежом. Казалось, он не слышал похвалы старшего лейтенанта. Командир роты с недоумением поглядел на него.

– Я говорю – молодец! – повторил он. – Спасибо, товарищ Франтишек!

Франтишек вдруг четко поднял руку к виску и щёлкнул каблуками.

– Я мам просьба до туварищ, старший лейтенант! – начал он твёрдо, но почему-то вдруг осекся. – Хочу мувыть…

– Ну, мувы, мувы! – ободрял его старший лейтенант. – Я тебя слушаю, товарищ Франтишек!

– Хочу мувыть… – снова начал Франтишек и нагнулся к самому уху старшего лейтенанта. – Як бы туварищ командир приказал выдать туварищу Франтишку пяц чы шесть гранат…

– Гранаты? – удивлённо переспросил командир. – Зачем они тебе?

Франтишек, как бы не расслышав вопроса, продолжал:

– Як бы туварищ командир дал Франтишку пяц чы шесть гранат, и тогда туварищ Франтишек принесет немецки пулэмэт и тот, кто стреляет из пулэмэт.

Так! – и как бы в подтверждение своих слов энергично кивнул головой.

– Э-э, нет! Так не пойдет, товарищ Франтишек! – строго прервал его старший лейтенант. – Так не пойдет!

Но Франтишек, казалось, не слышал и этого решительного возражения. Он продолжал рассуждать вслух:

– Туварищ Франтишек всэ смотрел!.. Франтишек знает, как надо всэ сделать, надо по-пластунски… надо тихо-быстро. Вот как надо! Франтишек знает, как забрать пулэмэт!..

Говоря это, Франтишек изо всех сил жестикулировал руками, стремясь таким образом восполнить недостаток убедительных для командира слов.