Фарфоровый детектив - Зоя Орлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старушка вдруг ожила. Засвистела, напряглась и прошуршала: «Прости, Катюша, прости старуху. Блефанула я напоследок. Спросишь зачем? А незачем… Чтобы помнили Корнилову. Помнили и боялись. Как когда-то. Надоели вы все мне до смерти…» – и захрипела, забулькала.
– Что? Кто надоел? Стася, очнись! Я за врачом. Я мигом.
Но было поздно. Старушка трепыхнулась, разлепила бесцветные губы, выпустила пузырящуюся струйку слюней, пошипела ещё и затихла. Восковые щеки разгладились и, едва зарумянившись, потускнели.
11
Следователь, Арушан Георгиевич Миносьян, субтильный, неухоженный, с гнездообразной шевелюрой, горбатым носом и седой бородой, долго рылся в бумагах. Стопки громоздились на столе, полках, тумбочках, гнездились в шкафах и по углам.
Катю допросили трижды. Один раз как подозреваемую и дважды как свидетеля. Она все честно рассказала. И про главврача, и про Корнилову, и про их со Стасей доморощенное расследование. Не забыла профессора и охранника – Акуловского сторожевого пса. Проверили, поверили, но на душе всё равно было скверно. Обвели её вокруг пальца. И кто!
– Ну-с, – наконец оторвался от бумаг следователь, – ваши… ммм… жильцы подтвердили, что гражданка Корнилова предлагала им сильнодействующее снотворное, якобы от телесных недугов и бессонницы. Мидазолам. 15 мг. Дозировка серьёзная, а в больших дозах и смертельная. Ммм… вот, например. Гражданин Жаворонков воспроизвёл слова профессора Леймана. Цитирую по первоисточнику: «Стася Петровна всунула мне в руку синие таблетки, штук десять, сказала, что дорогие и действенные и что помогут в моих научных целях. Можно, вроде того, поэкспериментировать. Но я всегда придерживался мнения, что эвтаназия – это не уголовщина, а человечность в её высшем, божественном проявлении». Вот так. Вы, Екатерина… ммм… Михайловна, от всякой ответственности свободны. Должен сказать, вам очень повезло. Судя по полученному от гражданки Корниловой наследству, именно вы должны были бы стать ключевой подозреваемой. Мотив – классический. Наследование, кстати, пока под запретом.
– Не нужно мне от неё ничего. Я отказываюсь! – огрызнулась Катя.
– Это ваше законное право. Детали обсудите позже с нотариусом. А мы с вами прощаемся.
– А что будет с Акуловой? Вы её арестуете?
– Не за что. Все погибшие накануне смерти принимали таблетки, которые им лично давала Корнилова, а не заведующая. Ладан проверили. Придраться не к чему. И записи камеры главврач нам сама передала. А что до отписанного дому имущества некоторых… ммм… постояльцев, так тут всё сделано грамотно и по закону. Такое часто бывает. Проверим, конечно. И пенсии подопечным ваша заведующая, кстати, все до копеечки отдавала. Так что… – следователь развёл руками, – finita la tragedia. Это всё, чем я могу с вами поделиться. Не говорю «до свидания». Плохая примета. Впрочем, скорее всего, мы ещё встретимся.
12
Катя постучалась в дверь кабинета заведующей. Никто не ответил. Внутри настырно трезвонил городской телефон. Потом всё стихло. Постояв так с минуту, она всё-таки решилась. Следовало извиниться и сразу же уволиться. Чем быстрее, тем лучше.
Акуловой внутри не было. Видимо, только что вышла: в пепельнице на окне ещё тлела половинка недокуренной сигареты. Катя обошла письменный стол и положила заполненный и подписанный бланк заявления об уходе поверх завтрашнего, повторяющегося из понедельника в понедельник меню. Из-под стопки файлов выглядывал уголок синей тетради. Той самой, которую главврач когда-то при ней прятала в сейф.
«Нет уж, дудки. С меня хватит», – остановила себя Катя и развернулась к выходу, но любопытство взяло верх.
Страницы были мелко и не слишком аккуратно исписаны. Мелькали знакомые имена и фамилии. Все – пациенты дома престарелых. Ещё живые и уже мёртвые.
«Н. И. Саввина. 1942 г. р. Племян. – в Квебеке. Бл. родств. нет. 2-к. кв. Драгоц. – ? Счёт в банке „Святич“: 5,82 млн р. Агент – Юрий».
Телефоны, адреса. Что-то зачёркнуто, что-то приписано. Напротив каждой из семнадцати фамилий стоят чёрные галки и жирные красные плюсы. Агентов, включая Юрия, всего упоминается три. И только одна ритуальная служба «Камиль-Вера».
От последней записи у Кати выступили слезы. «Корнилова С. П., 1945 г. р. Родств. нет. Связи в СК и Пр. – проверить (!), кв-ра – проверить…» В самом конце совсем свежая приписка: «Наследство! Зотова К. Адвокат – В. Клюев (берет 25%, надо сокр.)».
Клюев ею и занимался. А как обрадовался, что она сама от Корниловских денег отказалась. Тут же заверил, все бумаги подготовит быстренько и «подпишется все без проблем». Улыбкам не было конца: «На благотворительность – святое дело. Об этом во всех СМИ раструбят. Раз о здешних стариках так заботилась, то „Золотой поре“ всё и передадим. И жильцам польза, и вам почёт». Её пасли, как идиотку.
У Кати закружилась голова. Она с трудом удержала равновесие и плюхнулась в директорское кресло.
В коридоре раздался скрипучий лязг тележки. «Обед! Все по местам! Обед!» – визгливо верещала сестра-хозяйка. Раньше Катя обрадовалась бы и ринулась помогать. Сейчас её тошнило от одной мысли о выпаренных котлетах и пережевывающих собственную смерть стариках.
Расселась, дура! Катя схватила тетрадь и выскользнула из кабинета.
Дверка внутренней ванной комнаты отворилась и показалась мокрая голова заведующей. Глаза её, полные злобы, забегали по сторонам и добрались до разбросанных бумаг. Она прошествовала к окну, сплюнула, жадно присосалась к сигарете, раскурила её по новой, потом вернулась к столу, разорвала в клочки Катино заявление вместе с завтрашним, ещё не подписанным меню и схватилась за мобильный телефон.
13
До электрички, если по прямой, пешком десять минут по проезжей части и столько же лесом. Катя, сгорбившись под тяжестью наскоро собранной сумки, торопилась. Поезда ходили каждые полчаса, но в перерыв их пускали реже. «Сначала в общагу, переодеться, а потом сразу к следователю. Или лучше прямо с вокзала. С этой тетрадкой Акуловой не отвертеться». Что-то такое знакомое промелькнуло в памяти и тут же исчезло, уступив место светло улыбающейся Стасе. Вопросы по-прежнему оставались без ответов. Как? Зачем? Неужели всё так, как Корнилова и выдала перед смертью: все эти убийства – глумливый пшик, чтобы она, Катя, помнила и боялась? Дикость. Они же были близки, как никто. Смеялись, слушали оперы, смотрели фильмы, вместе пили чай, ловили Акулову.
От мыслей её отвлёк надвигающийся рёв мотора. Белая легковушка вынырнула из-за поворота и завизжала тормозами. Катя остановилась, намереваясь пропустить спешащего водителя, но машина, свирепо прорычав, резко понеслась прямо на неё. Девушка успела заметить за рулём перекошенное лицо охранника Константина. Он был один и что-то орал.
Рядом пронзительно гуднули. Мимо на всех парах пронёсся мотоциклист.
Удар пришёлся по сумке, которую она, боясь выпустить, крепко прижимала к себе. Лес заплясал, перевернулся. В правый висок ударило током. Под левым ребром кольнуло так, что показалось, сердце выскочило наружу. Катя словно кружилась и кружилась на карусели, пока небо вдруг не упало и не придавило. Стало нечем дышать. Она лежала у обочины, на боку. Щеку холодило. Снизу глубоко и в стороне журчала вода. Катя попыталась скосить глаза. Голова тут же загудела, карусель заработала с новой силой. Чугунная плитка. Ливнёвка!
Пошевелить рукой было величайшей глупостью. Боль накатила до судорог, словно на Катю вылили ушат ледяной воды. Нащупав в боковом кармане мокрой насквозь сумки тетрадь, Катя вытащила её и пропихнула между решётками. Услышав глухой звук шмякнувшегося о твердь предмета, прикрыла глаза. «Только бы не было дождя», – она представила разъеденные водой страницы с фамилиями, датами, телефонами, галочками и крестами. «Черные похоронщики!» – всплыла вдруг мерзкая правда. Пару лет назад. Целая серия репортажей известного и скандального журналиста. Про дома престарелых и похоронный бизнес. Екатеринбург, Подмосковье… Громкое было дело. Она тогда только-только увлеклась геронтологией, потому и запомнила. Именно у него на фотографии она видела нечто подобное. Такие же записи, только выражения там были крепче и жёстче: «Алкаш», «Денег нет», «Родственники против кремации»…
«Вот что это было на самом деле…» – соскользнула в черноту последняя мысль, и сознание схлопнулось.
14
