Журнал Наш Современник 2007 #3 - Журнал Современник

“…Настена кинулась в замужество, как в воду”, и Настена кинулась в воду от замужества, не перенеся позора, которым оно обернулось…

Тогда, в начале 70-х, советская идеология настраивала писателей на воспевание совсем других героев и героинь — молодых, деятельных, смело преобразующих мир… И разве такие не нужны, разве бывает лишним молодой энтузиазм, самоотверженный труд на благо Отечества?

Да только пролетало все это мимо деревни. Пролетало в скорых поездах и реактивных самолетах, уносящих пылкие сердца и сильные руки на стройки Братска, Усть-Илимска, ЛЭП и ЛПК…

Нельзя сказать, что на село в 70-е совсем уж не обращалось внимания, особенно в сравнении с нынешними временами, когда миллионы гектаров просто не засеваются, а целые деревни стоят с заколоченными окнами и дверьми. Да, были попытки “стереть границу между городом и селом”. Но надо ли было ее стирать? Никто не попытался найти путь органичного развития деревни, без уподобления ее городу.

Деревня брошена не сегодня. Сегодня — последнее ее обрушение, теперь уже заодно с промышленностью городов, признанной также “неперспективной” Западом и его ставленниками в России.

“Последний срок” Распутина — последний не только для 80-летней Анны. Повесть появилась тогда, когда жизнь деревни можно было еще продлить. Как не дождалась мать любимицы Таньчоры, не приехавшей из своего далека обласкать ее напоследок, да и обогреть, примирить всю семью — ей одной, похоже, было такое под силу, — так и деревня осталась умирать в напрасном ожидании, когда придут к ней с пониманием и заботой.

Боль за деревню достигает своего апогея в повести 1976 года “Прощание с Матёрой”. Ее героиню Дарью можно считать родной сестрой Анны — та же мудрость, то же несогласие оставлять родную землю, но разделяет повести третья — “Живи и помни”.

Как известно, она стала неожиданной и для самого писателя: договор с московским издательством был заключен совсем на другую вещь.

Четвертая повесть — “Прощание с Матёрой”(1976) — перевернула сознание читателя. Раздались растерянные вопросы: что же, ГЭС не надо было строить?!. Повесть появилась, когда строительство гидроэлектростанций шло в Сибири ударными темпами. И вдруг — “Матёра”…

Распутин не давал рецептов: что строить и как строить, он лишь заступился за зеленый остров посредине Ангары и показал, что пережили люди, у которых отняли “самой судьбой назначенную землю”, заставил задуматься, “не слишком ли дорогая цена” платится за научно-технический прогресс. Повесть не только ставила вопросы, но и давала ответы. Она сказала твердое “нет” потребительскому отношению к природе. Она опровергла привычное убеждение, что человек — ее царь и победитель. Скорее, ее сын, часть ее.

Противостоят прогрессу старухи и старики матёринцы. С благодарностью и любовью рисует Распутин людей, отдавших силы земле, слитых с нею трудом, не расставшихся с Богом, выше всего ставящих совесть. Это они быстро разгадали, что цивилизация городов “верх взяла” над человеком, “погоном его погоняет”, это их устами говорит народная мудрость. Вот Дарья спорит с внуком Андреем, хоть и жалеющим Матёру, но готовым полетать-поездить по белу свету, поучаствовать в каком-нибудь грандиозном строительстве. И это не спор поколений — спор цивилизаций.

Андрей. Пока молодой, надо, бабушка, все посмотреть, везде побывать…

Дарья. Нет, парень, весь белый свет не обживешь. Хошь на крыльях летай…

Андрей. Человек — царь природы.

Дарья. Поцарюет, поцарюет да загорюет.

Андрей. Все на машинах. Тебе и в голову не придет, что они могут делать.

Дарья. Пуп вы щас не надрываете — че говорить!.. А что душу свою потратили — вам и дела нету… В ком душа, в том и Бог, парень. Ты говоришь, машины… Давно уж не оне на вас, а вы на их работаете…

В год 30-летия написания “Прощания с Матёрой”, в 2006-м, говорили о том, что эта повесть — не о гибели острова, а о потере страны, а может, и об утрате Земли, которую человек губит.

От повести к повести растет известность Распутина. По его произведениям ставятся спектакли, снимаются кинофильмы. Его книги выходят во многих издательствах страны, а также за рубежом: в Болгарии, Венгрии, обеих Германиях — ГДР и ФРГ, Италии, Франции, Финляндии, Испании. “Последний срок” заставляет читателей разных широт взглянуть на свое прошлое, свои корни не как на историю только, но как на утраченное естественное и нравственное начало в человеке. “Прощание с Матёрой” становится новым словом в постижении связей человека и природы, в мировом экологическом движении.

* * *

Изобразительное мастерство Распутина вызвало к жизни множество литературоведческих исследований и критических статей. Язык стал предметом особого внимания.

Первое и главное, что отмечается всеми, — это полная и органичная слитность писателя с народным словом. Распутин убежден: оно, “коренное, русское”, выражает и “коренные же и главные понятия”. Он ощущает данное от рождения слово как часть себя самого и потому не “использует его”, как выражаются иногда не задумываясь литературоведы, а мыслит и чувствует, осознает себя в нем, дышит им и выражает в нем свое мироощущение, а вместе — мироощущение народа, “историю нации”.

Распутин, как никто другой в современной русской литературе, сумел соединить в слове эпохи, ему удалось вовлечь в язык художественной прозы многие богатства русской, сибирской речи и в своем письме воплотить главное качество “старого народного слова”: “Стоит прочно и верно… что попало не брякнет и куда попало не встанет. Оно существует только в своей форме и своем значении, оно от начала до конца заполнено этим значением, в нем ветер не гуляет”.

Густоту, плотность художественной ткани распутинской прозы хочется сравнить с плотностью глубинных вод Байкала, стройной густотой тайги, крепостью ладно скроенной избы, где нет пробежки и малому сквозняку.

Благоговея перед языком предков, языком первозданным, еще чистым в вольном своем течении, Распутин старается сберечь старинное слово от забвения. Употребленные к месту “на обыденок”, “шалаган”, “воздырять”, “дадена”, “на опоздках”, “изговелась”, “ветробой”, “крыльцы”, “вдругорядь” обретают новое звучание и новые оттенки в передаче сегодняшних переживаний и поступков. Встречаются слова, которых не найти и в Словаре Даля, — например, “миликает”, “простохожий” — откуда они, у кого подслушаны?

Каждый персонаж Распутина говорит своим языком, чем себя и характеризует. Так, в гладкой, штампованно-правильной речи Люси в “Последнем сроке” хорошо видны очерствелость чувств и высокомерие горожанки, а в безыскусной беседе старух лучится чистосердечие и мудрость.

Там, где текст идет от автора, народная и классическая линии гармонично соединяются и русское слово предстает во всей полноте совершенства. Как, например, в этом описании перехода лета в осень из “Прощания с Матёрой”:

“…Отцветало небо и солнечными днями смотрелось тяжелым и мякотным. Погода больше не дурила, стояла ветреная, сухая, но уже чувствовалось, чувствовалось время: ночами было студено; ярко, блескуче горели звезды и часто срывались, догорая на лету, прочеркивая лето прощальными огненными полосами, при виде которых что-то тревожно обрывалось и в душе, сиротя и сжимая ее; по утрам, после особенно звонких ночей, наплывали серые мутные туманы, держась покуда возле берегов, не застилая всей сплошью Ангару; а дни, ставшие заметно короче, но не потерявшие силы и мощи, казались до предела полными и тугими, вобравшими в себя больше, чем они могут свезти”.

* * *

Распутин-публицист родился с Распутиным-прозаиком одновременно. Книга очерков “Костровые новых городов” вышла даже на год раньше, чем первая книга прозы.

В 60-70-е годы Россия заговорила, и достаточно громко, о своих проблемах. И это было самое важное: судьба земли, природы, культуры. В политику писатели-почвенники не вторгались, справедливо полагая, что ее роль более следственная, нежели причинная. Их протестные голоса не были заглушены, поскольку вопросы села, состояния рек и озер, охраны памятников старины как бы не имели оснований быть под запретом. Конечно, острые публикации на любую тему восторга у властей не вызывали, но все-таки — дискуссиям, что развертывались на газетных полосах, и сегодня, как это ни странно для нашего безцензурного времени, можно позавидовать.

…Очерк “Иркутск с нами” дышал любовью к городу, где прошла юность и сложилась судьба писателя. “Удивительно и невыразимо чувство родины, — высокая строка запева поддерживалась другими, доверительными и задушевными. — … Иркутск, мой родной город… в меру знаменитый, в меру скромный, в меру культурный…” Подмечены и привечены и “особенный час” раннего летнего рассвета, и сказочный мир старинных улочек, и виды храмов; с гордостью приведены восхищенные отзывы знаменитостей, посетивших Иркутск давно и недавно. Любуясь городом, автор в то же время отстаивал необходимость сохранения его исторического лица — деревянного зодчества.