Прятки с судьбой - Анна Милок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо. Я пока в твоей помощи не нуждаюсь, ступай к себе, – не отрываясь от вышивки, сказала девушка. – Захочешь в библиотеку – дай знать, проведу.
Горьким комом в горле стали мне её слова: не проглотить, не выплюнуть. Виновата ли я перед ней, что она на меня всех собак спускает? Поблагодарив, ушла с полной решимостью не давать слабину. Вот пусть и сидит одна в светлице и думает. Кошки скребли на душе от ссоры нашей, а ещё больше мешала гордость, что не давала ни одной, ни другой, сделать шаг навстречу.
В собственных покоях только хуже было, от нечего делать решила на кухню вернуться. Тем более, что у Тимошки, ученика Тамары сегодня был выходной, и лишняя пара рук местной стряпухе ой как пригодилась бы.
До самого обеда Мирослава так ни разу меня и не кликала. А когда я сама собрала ей поесть и отнесла в светлицу, девушка сказалась спящей. Повернулась ко мне спиной, да видела я, чувствовала, что не спит она на самом деле, но перечить не стала.
Одиноко мне было без подруги, чем занять себя не ведала. И диву давалась, как Мирослава так жила раньше: в огромном замке одна одинёшенька.
Пробовала занять себя чтением, да на какую б страницу не глядела, везде Радимира видела. И улыбался он мне ласково, отчего только больший груз вины чувствовала перед Мирославой.
На утро меня засветло разбудила стряпуха Тамара:
– Вставай, засоня, на поклон-гору пора собираться. Вчера мужчины богам молились, сегодня наш черёд.
– А Мирослава?
– Собралась уж горлица давно, за тобой вернуться велела.
Выходит, до сих пор обижается. Или нет? Раз велела за мной послать…
Вместе с Тамарой мы вышли за ворота замка и влились в тонкий женский ручеёк, что тёк куда-то за пределы города. Многие женщины несли увесистые корзинки с дарами и подношениями. Лишь я, да дети малые были с пустыми руками.
Покатый склон горы, как и говорил Радимир, был весь в цветах. Девчата помладше тут же ринулись венки вязать, одно из своих творений и мне вручили. Одна проказница ухитрилась на скалу с изображением Велеса венок закинуть. То тут, то там из-под земли выглядывали схожие белоснежные камни, почти на всех были рисунки того или иного бога. Похожее место было и в Китеже – место для мужского начала, мужской силы.
Наш путь пролегал дальше, в место сосредоточения женской энергии – капище. Но многие местные женщины и мужское святилище стороной не обошли, за своих мужей и сыновей у покровителей поблажки просили.
– Помоги, егоза, старушке, – окликнул меня знакомый голос Гаты. – Нельзя что ли было куда пониже перенести, например, в аккурат к моего порогу.
Гата рассмеялась – как стая воронья раскаркалась. А я так по ней соскучиться успела, что для моего уха это было настоящей песней.
– Давай помогу, бабушка, – я перехватила у знахарки корзину и позволила ей ухватиться за мой локоть.
Вместе мы заметно отстали от процессии, вдобавок Гата надумала у статуи Триглава остановиться. В Китеже люду много было со всех уголков Великолучья, и идолы Триглава для нас были не в диковинку, но я знала, что ему поклоняются народы прибрежных краёв.
– По дому скучаешь, бабушка?
– Первое время скучала, особенно по родителям, а сейчас то уж и тосковать не по кому. Хожу к нему по старой памяти, – охотно отозвалась старушка.
– По родителям? – встрепенулась даже. – Разве драконы не только сирот забирали? Неужели тебя у родителей забрали?
Совсем не вязалась история Гаты с добрым образом драконов-спасителей, что мне тут нарисовали. Так, крали они девушек, или нет…
– Проныра, уже всё-всё разнюхать успела? – по-доброму засмеялась Гата, но продолжила: – Когда драконы в мою деревню пришли, я уже замужем была. За три года ни одного наследника мужу не подарила, решил он от меня, нахлебницы, избавиться, да не просто драконам отдать, а ещё и денег за мою продажу выручить. – Я только ахнула от её слов, вот как в жизни бывает. – Знала я не понаслышке, что в драконий хребет забирают только девиц незамужних, к самому страшному готовилась. Думала, откажут сейчас мужу, он и прибьёт меня на месте. А старший из драконов глянул на меня так, словно душу наизнанку вывернул и как было обратно засунул, отсчитал монет муженьку моему и забрал, даже не позволив домой зайти за вещами.
По морщинистой щеке Гаты скатилась скупая слезинка, оставив корзинку на траве, я порывисто обняла бабушку, целуя в висок.
– А почему же родители не вмешались?
– Я была уже не их забота. Да я, честно говоря, и не просила помощи ни разу, стыдно было. Слухи до меня дошли, что не принесло золото счастья моему мужу, поплатился он за него своей головой.
Наобнимавшись, пошли мы дальше к капищу, тёмному гроту, под землю уходящему. Сегодня по всему периметру горели свечи, их пламя танцевало, извиваясь в полумраке, и вздрагивало каждый раз, когда со свода падали капли вниз. Здесь, в пещере, были статуи Мокоши, Роженицы, Лады, Деваны, да много кого ещё. Каждая была усыпана самыми разными гостинцами. Гата вручила мне свёрток с подарками и подтолкнула вглубь капища. Сама знахарка пошла к Матери – сырой земле.
– Бабушка, а к кому идти? – тихо шепнула, чтоб остальные не слышали.
– Да к кому сердце потянется, туда и ступай.
Потопталась немного на месте, да пошла вглубь грота. Огибала стайки девичьи, не хотелось с чужими молитву свою делить. Пещера сужалась, виляла то вправо, то влево, пока не вывела меня к одинокому капищу Живы. “Жизнь несущая”. Самое то, для той, что пока только и делает, что рушит всё вокруг: свою судьбу да жизни людей дорогих.
Подарков в ногах юной красавицы было немного. Обиду держали на неё местные за тяжёлые испытания, выпавшие на их долю.
Опустилась я на колени перед ней, чтобы разложить дары, да чуть не зашипела от боли. Впилось что-то острое и твёрдое прямо в ногу, за цветочным покрывалом и не видно, что именно. Запустила руку в ворох соцветий и выудила медальон резной да с позолотой, слишком уж хорошо мне известный.
Грешно это – в чужих дарах копаться, подношения забирать, хлеба ведуний лишать. Только не сдержалась я, вещь, как никак, моя отчасти. Щёлкнула замочком и открыла маленькие створки.
Я и вспомнить не могла, когда меня рисовали. Совсем мама ещё была на портрете, едва десятый год разменяла, наверное. Вот уж княже
