Агония - Оксана Николаевна Сергеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И как же вы договорились?
— Я сказала твоему отцу, что, если он посмеет записать тебя Мишей, я с ним разведусь.
— Серьезно? — удивился Вадим.
— Да, — убедительно кивнула мать.
— В первый раз слышу эту историю.
— Да как же он такое расскажет, — рассмеялась Ангелина Дмитриевна. — Пошел молча, вернулся молча, положил документы молча. Я не заглядываю. Неделю лежат — не заглядываю. Вдруг там Миша. Потом набралась смелости…
— А там Вадим.
— Да. Вадим. — Она помолчала, сделав дрожащий вдох. — А теперь я должна кое-что тебе сказать. Предупреждаю, хорошие мамы не говорят своим детям таких вещей, но, я надеюсь, ты поймешь меня правильно.
— Постараюсь.
— Вадюша… я люблю тебя больше, чем Свету.
Вадим всегда думал, что мама ничем не сможет его удивить. Но она удивила. И словами, и слезами, которые тут же полились из глаз.
— Мама, — растерянно, что с ним случалось не часто, сказал он и попытался обнять ее. Не хотел, чтобы она плакала. Материнские слезы самые горькие.
— Нет! — Она остановила его, выбросив вперед руку, словно защищаясь от объятий. — Мама не будет размазывать сопли на плече у своего сына. Подожди. Все в порядке. Сейчас все пройдет. Просто иногда простые вещи сказать почему-то очень сложно. И страшно… вдруг ты поймешь меня не так… это же не значит, что я не люблю свою дочь…
— Мама, перестань. Я все понимаю… — Крепко стиснув материнскую руку, Вадим прижал ее к губам и долго сидел, не двигаясь и не говоря ни слова. Ждал, пока высохнут слезы у матери и успокоится нервная суета.
Наконец она глубоко вздохнула, отерла щеку свободной ладонью и улыбнулась:
— Все хорошо…
— Мама, прости меня. Мы правда с тобой давно не разговаривали, откровенно и по душам, и в этом только моя вина. Нам надо чаще говорить друг с другом, но жизнь какая-то стремительная пошла. То времени нет, то желания, то еще чего-нибудь…
— То ты просто думаешь, что мама читает твои мысли.
Вадим усмехнулся:
— Да, иногда я так думаю.
— Правильно думаешь, — сиплым, еще неровным голосом сказала Ангелина Дмитриевна, — иногда я их читаю, но в основном, прости сынок, твоя мама далеко не телепат. Даже близко не телепат. Мама, не лезь не в свое дело, мама не говори ничего! Нет, мама поговори с ним сама! — процитировала дочь. — Я уже не знаю, что делать и как лучше. Уже не знаю, с какой стороны к собственному ребенку подойти, чтобы ему жить не мешать.
— Давай все-таки кофейку выпьем? — на этот раз сам предложил Вадим.
Мать без слов поднялась с дивана, но руки сына не отпустила, так и пошла на кухню, крепко вцепившись в нее. Будто боялась, что, если отпустит, разорвет только-только установившееся понимание, и они не договорят.
На кухне она стянула с него пиджак. Встряхнув, повесила его на спинку стула. Похлопала дверцами шкафчиков, ища коньяк.
— Мама, мы вроде собирались выпить кофе, — напомнил Вадим, увидев в ее руках початую бутылку.
— У каждого свой рецепт кофе.
— Я за рулем.
— На этот случай у нас есть трезвый водитель.
— Тогда давай без кофе.
— Поддерживаю. Может, ты голоден? Поужинаешь? У меня все готово, — засуетилась, выставляя на стол коньячные бокалы.
— Нет, я не голоден. Сядь, не суетись.
Ангелина Дмитриевна послушно опустилась на стул и взяла в руки свой бокал.
Сосредоточив взгляд на темной жидкости, она коротко вздохнула для каких-то слов, но потом махнула рукой:
— Давай так. Вот договорим, тогда и найдется повод выпить. — Глотнув, скривилась: — Господи, как эту гадость еще смакуют? Что там смаковать?
Вадим собрался встать, чтобы подать матери конфеты. У нее дома всегда есть конфеты — лежат во втором шкафу слева.
— Нет-нет, не надо, — остановила его, сжав запястье. — Все хорошо. О чем мы говорили?
— Света и сынок.
— Света и сынок… Света всегда была спокойнее, с ней не было проблем. Она рассудительная с детства: семь раз отмерит, один раз отрежет. Это точно про нее. Потому все мои мысли про тебя, все переживания за тебя… понимаешь?
Вадим кивнул.
— Да ни черта ты не понимаешь, — снисходительно вздохнула мать. — Вот свой ребенок появится — все поймешь. Тогда ты и мать поймешь, и отца, когда за каждый чих своего чада любимого трястись будешь.
— Я понимаю, мама. Конечно, понимаю. Родители хотят для детей лучшего. Вы с отцом тоже хотите для нас самого лучшего, и у вас даже по этому поводу есть конкретные представления. Но я же проживаю свою жизнь. Что хорошо для вас, может быть не очень хорошо для меня.
— Вот именно. Это дети живут своей жизнью, а родители живут жизнью детей. У нас в семье так, и мы ничего не можем с этим поделать. И не хотим, и не будем. Твой промах — мой промах. Твоя ошибка — моя ошибка. Значит, я виновата. Что-то упустила. Не научила, не объяснила, не подсказала, не донесла… Понимаешь?
— Понимаю.
— Я так думаю. Так искренне считаю и по-другому думать не собираюсь. Да, я буду лезть в жизнь моего сына, потому что у меня один единственный сын. И запасного нет! Поэтому меня волнует, с кем ты дружишь, с кем встречаешься, как живешь и чем занимаешься! Вот не будет меня, будешь жить сам по себе, весь из себя независимый! А пока я жива и здорова, терпи! — рубанула перед собой воздух.
— Мама, перестань, — миролюбиво сказал Вадим и снова стиснул материнскую руку, — что ты такое говоришь. И, кстати, про здоровье… Тебе нельзя волноваться. У тебя же давление.
— Ты мне всегда это повторяешь.
— Конечно. Потому что у меня тоже нет запасной матери. И когда моя мама болеет, я очень переживаю. И я никогда не говорил, что забота о детях — это плохо. У нас со Светой самые лучшие в мире родители. Мы вас любим, мы вами гордимся, нам за вас не стыдно.
Мать слабо улыбнулась на эти слова:
— Слава богу.
— Не смейся. Я знаю что говорю. Потому что часто слышу подобные высказывания от знакомых. Отец… или мать… не так живет, не так думает, не то делает… мог добиться большего,
