Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи - Эрве Базен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вернувшись домой, он никак не мог заснуть. Часы показывали одиннадцать. Залитая лунным светом долина казалась волшебным озером. Он бродил под деревьями без каких-либо определенных намерений, глаза его были прикованы к фасаду «замка», в окнах которого горел свет. Гравий скрипел под ногами, и на фоне царившего вокруг безмолвия шум этот казался нестерпимо громким, поэтому он свернул с аллеи и пошел по траве, очутившись вскоре у боковой двери «замка». Заперта. И хотя этого следовало ожидать, удостоверившись в очевидной истине, он почувствовал раздражение и несколько секунд держал свой огромный кулак на щеколде, борясь с желанием сорвать ее. Потом, закурив сигарету, повернул назад.
Визит в кафе возродил в его душе ту неясную боязнь замкнутого пространства, которая и раньше терзала его, особенно по ночам. Не то чтобы он пожалел о проведенных там нескольких минутах и об этом ужасном саморазоблачении, но сейчас ему очень хотелось увидеть Люсьенн, он знал, что одного ее взгляда будет достаточно, чтобы избавить его от этого чувства потерянности. Он остановился под сенью ближайших деревьев, ночной покой, казалось, снизошел на землю, обняв ее от края и до края. Но тут позади него послышался легкий шум, он решил было, что это вышел на охоту какой-то зверек, и вдруг услышал голос Таверы: «А! Это ты!» Стало быть, несмотря на густую тень, отбрасываемую листвой, сторож мог незаметно подойти к нему и застать врасплох.
— Добрый вечер, — сказал Марк, — такая жара, что я никак не могу заснуть.
— Понятное дело, — сказал старик, держа карабин наперевес.
— Как это ты нашел меня?
— Ночью зажженную сигарету издалека видать. Да и потом глаза у меня зоркие, малыш.
Эта последняя фраза вызвала у Марка опасения, что старик мог видеть, как он дергал щеколду на боковой двери. В таком случае он мог приписать ему что угодно, вплоть до воровства.
— Прекрасный вечер, — продолжал сторож. — Зимой обходы делать не так приятно.
— А тебе часто приходится вот так ходить?
— Определенного распорядка у меня нет. Но даже из дома я все слышу. Уж поверь, уши у меня не хуже глаз.
И на этот раз Марку почудился лукавый намек в его словах. Старик шагал, сгорбившись, карабин он теперь держал в руке дулом вниз. Под его внешней беззаботностью крылось сосредоточенное внимание.
— Что мне действительно нужно, так это одна или две собаки. Только вот беда, мадам этого никак не желает.
Так они и шли, не торопясь, бок о бок, пока не очутились возле домика Марка. На фоне перламутрового неба скользили три вытянутых облака, напоминавших галеры. На прощанье Тавера сказал:
— Обе девочки остались с моей женой смотреть телевизор. Фильм показывают. Это может затянуться до полуночи.
Сказано было яснее ясного. Теперь уже Марк нисколько не сомневался, что старик подозревал о его связи с одной из девушек. А в той атмосфере, которой окружила себя мадам, подозрение Таверы могло навлечь настоящую беду, по сравнению с которой вся эта история с обедами на кухне покажется сущим пустяком.
XIII
Небо на западе нависло и стало похоже на тускло поблескивающий залив, где, словно гигантская медуза, плавало солнце. Люсьенн, работавшая в бельевой на швейной машинке, почувствовала приближение грозы. В этот час Марк обычно поднимался в мастерскую мадемуазель, хозяйка поместья занималась с мадам Поли проверкой счетов, а Жермена находилась совсем рядом, в соседней комнате. Свет померк, и Люсьенн включила лампу. От природы очень деятельная, она упрекала себя за медлительность, на которую обрекал ее теперешний образ жизни. Транзистор, стоявший на стуле, вещал о волнениях и конфликтах, сотрясавших мир, но ничто не могло отвлечь ее мысли от Марка. Она знала, насколько он к ней привязан и как сильно желает ее. «Я не готова к этому!» — сказала она ему, хотя чувствовала не меньшее влечение. Конечно, она не могла не испытывать радостного волнения от сознания того, что ее заветная мечта исполнилась, она ощущала разительную перемену в своей жизни, заставившую ее преобразиться и душой, и телом, однако владевшее ею с недавних пор чувство, несмотря на всю свою глубину, ничуть не ослепляло ее. Неопытность нисколько не мешала ей распознать колебания Марка, и хотя она не ставила под сомнение его искренность, порой улавливала в нем какую-то нерешительность, особенно в моменты, когда начинала расспрашивать его о прошлой жизни. Он почему-то долго обдумывал ответы, боялся сказать лишнее слово, становился замкнутым. В такие минуты она предпочла бы услышать от него любое признание, сдержанность лишь пугала ее.
А Марк тем временем сгорал от нетерпения. Мадемуазель направила ему в лицо свет маленького прожектора, от которого болели глаза. По крыше барабанил дождь, да и мадемуазель во время работы не умолкала ни на минуту.
— Ну и силища у вас, мой милый! Известно ли вам, что Леонардо да Винчи один мог остановить раскачивающийся колокол? Что он мог согнуть железную подкову? Так вот я уверена, что и вам это под силу.
Не собираясь разуверять ее, Марк хранил угрюмое молчание. Разглагольствования мадемуазель не интересовали его. К тому же она перескакивала с одного на другое без всякой видимой связи.
— А вы, Марк, верите в бессмертие души? Полагаю, что нет.
И дальше следовали бесконечные рассуждения о явлениях телепатии и ясновидения, причем ее ничуть не волновало, слушают ее или нет.
Освободившись от мадемуазель, Марк спустился к Люсьенн, удостоверившись по пути, что Тавера с женой находятся на кухне.
Повисшей у него на шее Люсьенн он сообщил, что встречаться им скоро будет гораздо труднее, так как работа мадемуазель подходит к концу. Он признался, что накануне не смог устоять перед соблазном увидеть ее и что прятавшийся под деревьями Тавера наверняка выследил его.
— Неужели этот болван способен рассказать обо всем мадам?
— Если он сделает это, мадам сразу же выгонит меня, — сказала Люсьенн. — Мало того, она наговорит обо мне бог знает что любому, кто захочет взять меня на службу и попробует навести у нее справки.
Судя по всему, сама она не верила до конца тому, что говорила.
— Ну, с тобой-то, мой дорогой, дело гораздо проще.
— Нет, — сказал Марк, — все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.
— Почему?
Он вспомнил, что говорил ему судья о женском всепонимании и всепрощении, но судья принадлежал совсем к другому миру, к тому миру, где нет места страшным видениям, до того врезавшимся в память, что порой
