Спасенная с «Титаника» - Лия Флеминг

Анджело разворачивался к ней спиной, и тогда Кэтлин просто вскипала.

– Женщина, не мешай мужчине молиться! – резко отвечал он.

– У него что-то с головой, – как-то пожаловалась она отцу Бернардо. – Он боготворит их, будто они все еще живы. Что мне делать? Разве могу я сравниться с призраком прекрасной молодой жены и матери, которая никогда не состарится и не растолстеет, которая не выходит из себя, если дети устроили беспорядок?

– Где беспорядок – там жизнь, Кэтлин. Помни, это признаки того, что ты живешь, взрослеешь и меняешься, тогда как они застыли в одной поре. В глубине души Анджело сознает, что их давно нет, однако по сей день винит себя. Он изводит себя всякими «если бы», от которых дьявольски трудно избавиться.

– Эта пинетка, она просто сводит его с ума! Анджело думает, я не знаю, что он до сих пор ходит по всем лавкам, куда привозят итальянские ткани и кружево, и спрашивает, не из той ли она местности. Он верит, что пинетка из его родной деревни. У меня такое чувство, будто нас ему мало.

– Дай мужу время, Кэтлин. Только время облегчит его боль.

– Святой отец, прошло уже семь лет. Я не хочу видеть эти глаза всякий раз, когда вытираю пыль, а пыли у нас много – стоит только раскрыть окно, как она летит в дом, да и дети заносят ее с улицы. А открытки и вырезки из газет, приколотые булавками… Анджело собирает все, что связано с «Титаником»! Когда же он остановится? Эти люди мертвы, а мы живы.

– Моя дорогая, не все так просто. У каждого есть прошлое, с которым нужно жить. Ты занята детьми, а у Анджело полно времени размышлять о том, чего уже нельзя изменить.

– Что мне делать? Надо что-то решить, ведь малыш уже на подходе, – вздохнула Кэтлин, положив руку на живот. – Если родится девочка, Анджело хочет назвать ее в честь Алессии.

– Элис – имя доброй христианской святой, – улыбнулся священник.

– Простите, святой отец, но это еще одно напоминание. Новорожденной нужно дать собственное имя, а не называть именем мертвого ребенка.

– Ты и в самом деле ревнуешь мужа к этим бедняжкам?

– Да, святой отец, и ничего не могу поделать.

Кэтлин пристыженно опустила голову.

– Тогда молись и получишь ответ, дитя мое. Иди с миром и больше не шуми.

Лето становилось все жарче, живот Кэтлин – все больше. Она перестала обращать внимание на миниатюрный алтарь и даже уже не вытирала пыль вокруг него. Иногда ей казалось, будто глаза с фотокарточки сверлят ей спину, и ощущение было очень неприятным. Однажды утром она так разозлилась из-за этого, что швырнула в угол комнаты щетку для волос. Фотография Марии упала со стены, стекло треснуло.

Кэтлин в испуге ахнула.

Стекло в рамке нужно заменить, иначе Анджело рассердится. Кэтлин вытащила желтовато-коричневую карточку и сунула ее в свой ящик комода, а крохотный башмачок завернула в тонкую папиросную бумагу и спрятала в льняной чехол для пеньюара, которым никогда не пользовалась.

Ничего, подождут, решила она. Ну а с беспорядком она справится: отодвинет умывальник, вытрет полку и вытрясет всю грязь из этого угла.

Кэтлин с энтузиазмом взялась за дело: убрала мусор, оттерла с деревянной поверхности потеки свечного воска, натерла до блеска все вокруг, включая пол. Она аккуратно сняла пожелтевшие вырезки со стены. Под ними обнаружились светлые пятна. Подтащила колыбельку: та прекрасно поместилась в нише у камина. Перестановка мебели – лучшее средство освежить вид небольшой комнаты. Белые пятна на обоях Кэтлин закрыла, повесив туда семейные фото. Уголок готов и ждет нового младенца.

Это словно стало знаком. Той же ночью у Кэтлин начались схватки. По счастью, все прошло очень быстро, и на рассвете ее мечта осуществилась: она родила прелестную девочку с шапкой огненно-рыжих кудряшек.

Анджело ждал за дверью, а когда увидел маленькую дочурку, его глаза засветились радостью.

– Это девочка, Анджело, ангелочек Пресвятой Девы. Отец Бернардо говорит, что имя ей должна дать я. Новая душа в новой стране, так что и имя у нее будет американское: Патриция Мэри. Ну, как тебе?

К удивлению Кэтлин, Анджело не стал возражать, да и перемены в комнате заметил не сразу.

– Не волнуйся, ничего не пропало, – улыбнулась она и показала на ящик комода. – Можешь любоваться, когда захочешь. Фотография просто упала со стены, – прибавила Кэтлин, зная, что в воскресенье исповедается в грехе лжи.

Анджело ничего не ответил. Он даже не слышал ее слов, очарованный красотой новорожденной дочери.

– Bellissima Patrizia[16], – проворковал он.

– Благодарю тебя, Пресвятая Дева. – Кэтлин обратила взор на фигурку Богородицы, стоявшую на полке. – Теперь у нас и вправду начнется новая жизнь.

Анджело улыбался, склонившись над колыбелью. Он-то знает, как все обстоит на самом деле. Смущенное лицо Кэтлин лучше всяких слов говорит о маленьких полуправдах. Анджело читает по нему, точно по книге. Тем не менее на этот раз она права. Господь в своей милости уже трижды возместил его утрату. Конечно, он все равно не перестанет думать о первой жене и ребенке, но посвященный им алтарь нужно спрятать глубоко в сердце, убрать с глаз Кэтлин, чтобы не огорчать ее. Малютка Патриция – дар Господний, дитя, рожденное в любви. Теперь Анджело нужно дать образование обоим сыновьям и собрать приданое для дочки; придется немало поработать и кое в чем ужаться. Дети – на первом месте.

Как-то утром отец Бернардо подошел к Анджело после мессы и по-доброму предостерег:

– Ты сойдешь с ума, сынок, если не отпустишь свое горе. Не оскорбляй живых, а мертвые давно обрели покой в ином мире. Будь благодарен за то, что тебе даровано…

Вопреки всему, слабая надежда в сердце Анджело не угасала. Он никому не рассказывал о том, что, будучи при смерти, видел Марию, которая простирала к нему руки, при этом ребенка с нею не было. Наверняка где-нибудь кому-нибудь что-то известно. Эта мысль мучила Анджело больше всего, и ни один священник в мире не мог задуть в нем огонек надежды.

Глава 55

Личфилд, июль 1919 г

Мэй торопливо шагала через Соборный двор. Сегодня – пятница, день празднества по поводу заключения мира[17], поэтому нужно купить кое-что на рынке: свежий хлеб, овощи и сыр. Ей нравится готовить для каноника суп, которого хватает на все выходные. Мэй забыла, что площадь перекрыли из-за предстоящего парада. Звонари Личфилдского собора готовились к завтрашним торжественным звонам. А сегодня днем в школах состоятся детские праздники. Элла прямо трясется от нетерпения.

Мэй свернула в маленький дворик, мощенный булыжником, и увидела высокого мужчину в дорогом костюме. Он вертел головой по сторонам, разглядывая красные кирпичные дома эпохи Тюдоров с открытыми балками. Мэй уже привыкла, что туристы постоянно забредают сюда полюбоваться старинными зданиями.

– В каком доме живет каноник? – спросил незнакомец, и его серые глаза недобро сверкнули.

Уловив резкий американский акцент, Мэй непроизвольно напряглась.

– Кого именно из каноников вы желаете видеть, сэр? – Мэй изобразила улыбку, хотя сердце бешено заколотилось у нее в груди.

– Все трезвонят и трезвонят, – раздраженно произнес мужчина, махнув рукой в сторону собора. – Сам себя не слышишь. Мне нужен Форестер, каноник Форестер.

– Идемте, я вас провожу, – сказала Мэй, решив потянуть время.

Сердце по-прежнему глухо стучало. Она узнала этого человека по свадебной фотографии, которой так дорожил отец Селесты и с которой сама тысячу раз стирала пыль. Гровер Паркс, собственной персоной. Явился за своей женой. Боже, хоть бы оказалось, что каноник где-нибудь в соборе или навещает больных!

У Мэй есть ключ, только ему не надо знать об этом. Чужак не догадывается, кто она. Может быть, указать ему на другой дом – тот, чей хозяин-священник куда-нибудь уехал на праздники? Тогда он постучится и уйдет, а когда придет в следующий раз, уже к канонику Форестеру, все равно никого не застанет – Мэй об этом позаботится.

– Интересно, кто тут живет, в этих тесных коробочках? Здесь даже для кошки места мало, – пошутил Паркс, оглядывая мощеный двор, однако его напускное дружелюбие не обмануло Мэй.

– В основном священники, ушедшие на покой, или их вдовы.

– Вы тоже отсюда? – Он пристально посмотрел на потертый жакетик Мэй.

– Нет, сэр, я кое у кого прибираюсь, а работаю в колледже. Боюсь, каноника нет дома, сэр, – прибавила она, молясь, чтобы так оно и было. – Праздничные дни, вся страна отмечает заключение мира. Вы видели флаги?

– Да уж, в Лондоне ни пройти ни проехать. С чего вообще столько суеты? Война закончилась почти год назад. Я приехал по делам в лондонский Силвертаун, а вся страна словно встала…

– Мы долго ждали, откладывали торжества из уважения к памяти погибших солдат, – возразила Мэй. По какому праву этот человек осуждает их национальный праздник? – Да, я уверена, каноника нет дома.