Звездная дорога - Олег Авраменко

Последняя его недосказанная фраза относилась к Артуру и Диане. Как и Кевин, он резко отрицательно относился к этой связи, но по совершенно другим причинам. Если Кевин, души не чаявший в матери, люто ненавидел Диану, разрушительницу семейного очага, то Шон, который тоже любил свою мать, вместе с тем любил и Диану. Он боготворил землю, по которой она ходила, он был влюблён в неё без памяти... и без малейшей надежды на взаимность. Непреодолимым препятствием была не разница в их возрасте (как я уже говорил, Диана во многом оставалась подростком) и не близкое родство (даже если отвлечься от того, что Диана получила новое тело с совсем другим набором хромосом, она была сестрой нашей бабушки по отцовской линии – а это приравнивалось к чисто двоюродному родству). Весь трагизм (и одновременно комизм) положения Шона заключался в том, что на его пути к сердцу любимой женщины стоял его же родной отец, стоял несокрушимой скалой – ибо для Дианы на всём белом свете не существовало другого мужчины, кроме Артура.

Однако Шон не уподобился Кевину и не стал охотиться на рыжеволосых и зеленоглазых любовниц отцов семейств. Он не избегал ни общества Дианы, ни разговоров о ней, причём всегда был предельно корректен и старался не допускать выпадов в адрес её отношений с отцом, а когда это случалось (как вот сейчас), он чувствовал себя неловко, считая такое поведение недостойным мужчины.

Впрочем, нельзя сказать, что Шон смирился с поражением. Он выжидал – и не прячась где-то в засаде, а открыто. Он довольствовался дружбой Дианы и не требовал от неё чего-то большего, но тем не менее не позволял ей обманываться насчёт своих истинных чувств. Иногда он полушутя, полусерьёзно говорил Диане: «Вот когда ты возьмёшься за ум, и мы наконец поженимся...» Спокойная непоколебимость Шона охлаждала пыл Артура и Дианы гораздо сильнее, чем все неистовые злобствования его старшего братца.

– Кстати, как поживает Диана? – спросил я. В случае с Шоном это было лучшее продолжение разговора. Любые попытки с моей стороны сделать вид, будто ничего не произошло, лишь усугубили бы его неловкость.

– Нормально, – с лёгкой улыбкой ответил он. – Сейчас она больше увлечена новым компьютером Бренды, чем отцом. Почаще бы Кевин делал такие подарки.

– Так это подарок Кевина?! – воскликнул я.

Шон быстро взглянул на меня, озадаченный моей бурной реакцией.

– Ну да. А ты не знал?

– Понятия не имел. Думаю, Диана решила лишний раз не напоминать мне про Кевина. Во время нашего последнего разговора она в основном охала да ахала от восторга.

– Надо признать, машина первоклассная, – заметил Шон. – Особенно мне понравился голографический монитор. Но Бренда и Диана говорят, что видеосистема – фигня по сравнению с процессорным блоком. Там столько всего наворочено, что они до сих пор не могут разобраться, как эта штука работает.

«Ещё бы!» – подумал я, а вслух сказал:

– Небось, они часто грызутся.

Шон утвердительно кивнул:

– Постоянно. До хрипоты спорят о каких-то виртуальных режимах, суперскалярных потоках, сегментах смещения... Если я их слушаю больше десяти минут, у меня начинается заворот мозгов. Кроме того, Диана недовольна распределением машинного времени, жалуется на дискриминацию со стороны Бренды... – Тут он не выдержал и ухмыльнулся. – Ей достаются, главным образом, ночные часы.

Вслед за ним улыбнулся и я, а потом мы дружно рассмеялись. Всё-таки Шон исключительный человек. Я бы сказал – исключительно мужественный. Иногда я пытаюсь представить себя на его месте, но ничего у меня не получается. Не хватает то ли воображения, то ли смелости, а может, и того и другого. Мне даже страшно подумать, что было бы со мной, если бы мой отец спал с женщиной, которую я люблю. Наверно, я сошёл бы с ума. Наверняка. Чтобы терпеть это, оставаясь в здравом рассудке, нужно обладать не только железной волей и мужеством, но и неисчерпаемым жизнелюбием...

– Шон, – произнёс я, вдоволь насмеявшись. – Скажи, только честно. Случайно не Кевин подкинул тебе идею насчёт инверсного резонанса?

Улыбка мигом сбежала с его лица, и оно помрачнело.

– А что? – настороженно осведомился Шон. – Кевин приписывает себе эту заслугу?

Я отрицательно покачал головой:

– Что ты, нет. Ничего подобного я от него не слышал. Просто решил блеснуть догадливостью, но теперь вижу, что промахнулся.

– Не совсем так, – возразил Шон. – В некотором смысле твоя догадка верна... но только в некотором смысле. Однажды Кевин, как бы между прочим, спросил у меня: возможно ли такое, чтобы резонансный двойник нашего прапрадеда родился более двух с половиной тысяч лет назад по времени Основного потока? Тогда я поднял его на смех и назвал это глупостью, но позже задумался: а такая ли это глупость? Вот так и родилась моя теория. Кевин дал лишь первый толчок, не более.

– Понятно, – сказал я.

– Впрочем, – после короткой паузы задумчиво продолжал Шон. – Я не исключаю того, что Кевин знает гораздо больше, чем говорит. А вдруг в том мире, который он так тщательно скрывает от нас, был король Артур, который родился на тысячу лет раньше нашего предка? Учитывая уровень развития тамошней науки, это вполне вероятно.

Если Шон только подозревал, то я знал, что так оно и есть на самом деле. Теперь я был уверен в этом на все сто процентов...

Момент истины настал полтора цикла назад, когда в Сумерки Дианы заявился Зоран. Возможно, его подослал Володарь, но скорее всего, он нанёс этот визит по собственной инициативе, под влиянием сиюминутного порыва – слишком уж глупым было его поведение. Он не придумал ничего лучшего, как остановиться перед домом и выкрикивать в мой адрес угрозы вперемежку с оскорблениями.

Было раннее утро. Хотя в Сумеречных мирах нет естественной смены дня и ночи, условное деление на сутки существует, и нежданный визит Зорана пришёлся на предпоследний час примы, когда мы ещё сладко спали. К счастью, я проснулся первым и быстро закрыл окно, чтобы визги снаружи не разбудили Радку – характер у неё довольно ровный и мягкий, но если она не выспится, то весь день чувствует себя не в своей тарелке, раздражается по пустякам и даже может укусить.

Я оделся на скорую руку, взял свою Грейндал, спустился на первый этаж и вышел из дома. Увидев меня со шпагой, Зоран заметно умерил свой пыл: похоже, на него нахлынули неприятные воспоминания о нашем предыдущем поединке. А когда я вразвалку направился к нему, небрежно размахивая клинком и приговаривая на ходу (специально для Бельфора по-французски): «En guarde, mon cher! En guarde!»9, Зоран наложил в штаны и скрылся в Туннеле.

Единственный свидетель этой сцены, Морис де Бельфор, сидел на крыльце дома, пил кофе и тихо посмеивался. Я подошёл к нему и сел рядом.