Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное - Ольга Ерёмина

Во дворе жил пёс Алёшка, без его присутствия не обходилось ни одно дело.

Старший коллектор был ровесником начальника отряда, и между ними установилось взаимопонимание – но без панибратства. Новожилов с глубоким уважением относился к знаниям и полевому опыту товарища, называя его Симбой – «Львом».

Дни проходили за днями, а груз не прибывал. Нестор Иванович вспоминал: «Питались хлебом и длинной сочной редиской, которую я покупал утром и вечером у огородника-китайца прямо из грядок. Днем пили чай или молоко. Иван Антонович любил хорошие конфеты и просил покупать ему в вагонах-ресторанах проходящих поездов “сливочную коровку”».

Ждали коллекторшу с деньгами и продовольственным багажом из Иркутска. Каждый день ходили на станцию встречать иркутский поезд – напрасно. Наконец из Иркутска сообщили, что груз отправлен полностью – тремя партиями. С помощью Транспортного отдела ГПУ удалось получить две партии.

Иван ругался, называя порядки на железной дороге «кабаком».

Прибыла коллектор Эльга Николаевна Лесючевская – с ничтожной против обещанной суммой денег.

В Иркутске забыли укомплектовать экспедицию накомарниками – и Лесючевская купила в местном магазине тюль шириной восемь метров. Сарай сотрясался от хохота: путешественники представляли, как она волокла этот тюль по огороду.

В 1987 году П. Ф. Николаев, сотрудник Государственного Исторического музея, собирал материал о начальных этапах строительства БАМа. Ему удалось встретиться с Алексеем Александровичем Арсеньевым, петрографом Верхне-Чарской экспедиции, и записать его воспоминания.

«Много читали и спорили, говорили о предстоящем маршруте, о местах, в которые предстояло идти. В этой связи неоднократно читали статью профессора П. Л. Драверта «Дикие люди мюлены и чучуна», опубликованную в журнале «Будущая Сибирь».

На основании многих свидетельств местных жителей Драверт утверждал, что где-то в районе Станового хребта существуют своеобразные представители человеческой породы, близкие по образу жизни к людям каменного века. Аборигены, страшно боящиеся их, называют представителей неизвестного племени «мюленами» и «чучунами». Они страшны на вид: лицо покрыто сильно развитым волосяным покровом, членораздельной речью не владеют, ведут бродячий образ жизни, свойственный первобытным охотникам; передвижение совершают в одиночку или небольшими группами, придерживаясь малонаселённых и пустынных мест. В качестве оружия используют лук со стрелами и копьё; известно им и употребление огня. Мюлены и чучуна нападают на отдельных охотников, если чувствуют себя в опасности, а также побуждаемые желанием овладеть одеждой и снаряжением путников. Подкравшись к ночлегу путешественника или к чуму туземных жителей, они обстреливают их из лука или забрасывают камнями. При этом стреляют без перерыва, пока не кончится запас стрел. После этого обычно убегают. Нередко перед нападением они издают оглушительный свист, который на время парализует волю противника.

В результате столкновений с людьми более высокой культуры мюлены и чучуна находились на пути полного исчезновения. Поэтому Драверт призывал спасти древнейшие человеческие существа Северной Азии, взять их под охрану советского закона.

Мужчины частенько возвращались к разговору о статье Драверта, по-первых, потому, что партии предстояло идти в места, почти не исследованные и необитаемые, во-вторых, маршрут экспедиции пролегал не столь уж и далеко от западных отрогов Станового хребта; и, в-третьих, эти разговоры удручающе действовали на Э. Н. Лисучевскую, которая совсем не жаждала встречи с первобытными пращурами, что вызывало весёлые шутки мужской части партии.»[111]

19 августа праздновали именины Арсеньева, прозванного Чингис-ханом: в его лице были явные восточные черты. Новожиллов написал стихотворные характеристики на каждого участника экспедиции. Раззадоренный его примером, Ефремов решил не отставать и сочинил поздравление товарищу. Эльга Николаевна украсила лист со стихами изображением Чингис-хана: в тюбетейке и полосатом халате, перехваченном широким зелёным поясом, в красных, с загнутыми носами сапогах, возлежит он на пёстрой войлочной тахте, облокотившись на левую руку. Вокруг него танцуют рабыни – белые, чёрные и жёлтые. Текст поздравления обличает Ефремова как довольно искусного поэта:

В день ангела, светлейший хан,Примите наши пожеланья –Петрографический туманВам променять на жён лобзанья,

И Лейтца строгий окулярС теченьем лет Вас окривящий,На ветра свист, степной пожар,На скачку с саблею блестящей.

Какая скука ортоклазИ призмы Николя вращенье!Сердца прекрасных дам о ВасХранят иное представление.

В кругу почтительных рабыньИ жён нагих и робко-страстных,В палатке на краю пустыньВы возлежите так бесстрастно.

И так чарующе хорошВ подушках профиль Ваш разбойный,За поясом гиссарский нож,Блестящий в полумраке знойном.

В степи, отвагою полны,Войска стоят, готовясь к славе,Ну, право, Вы не рожденыДля изученья древней лавы.

Итак, было решено отправить Лесючевскую и Арсеньева на телеге с грузом в посёлок Тупик, откуда должен начаться сплав. Ефремов и Новожилов оставались ждать третий груз.

Телеграммы летели из Могочи в Иркутск и Москву, оттуда – в Могочу.

Наконец выяснилось, что третий груз благополучно проследовал Иркутск, но до Могочи не добрался: пропал, исчез, потерян железной дорогой – или кем-то украден? Это так и осталось невыясненным.

Новых средств институт не давал, Иван Антонович проявлял чудеса изобретательности, подыскивая замены снаряжению.

Нужно было два листа железа, чтобы изготовить печки для палаток. Новожилов отправился с отношением к начстройучастка. Тот ответил, что железа выделить не может, но дал совет: подите, мол, к складу и украдите! Увы, будущий горный инженер и выдающийся палеонтолог оказался бездарным вором.

В сарае лежали полученные продукты – мука, крупы, сахар. Однажды, закончив пересчитывать снаряжение, Ефремов и Новожилов легли спать в три часа ночи. Вдруг кто-то начал тихо ломать крышу. Охраняя свою «факторию», владельцы продуктов держали пистолеты заряженными. Симба начал стрелять через крышу – и грабитель, скатившись в город, удрал через забор. Утром оказалось, что доски крыши изрядно пробиты стрельбой – прямо-таки решето.

Однако не ждёт, тает короткое забайкальское лето… Можно было бы вернуться, но Ефремов знал: в 1935 году Палеонтологический институт переводят в Москву, а на тридцать седьмой год намечен XVII Международный геологический конгресс, на котором непременно будет секция палеонтологов. Предстоит колоссальная работа: перевезти в Москву экспонаты музея и на новом месте смонтировать их, провести подготовительную работу по приглашению гостей, обработать собранные палеонтологические материалы, чтобы представить их коллегам. Другой экспедиции в Сибирь могло не случиться. Иван шестым чувством ощущал, что в третий раз, как в сказке про Ивана-царевича, чудо-юдо должно быть самым страшным – о двенадцати головах, но Иван-царевич обязательно победит его.

Новожилов писал: «Как-то в августе мне вспомнилось об университете, и стало ясно, что я надолго отстану от курса, а уехать к началу занятий и оставить партию без коллектора-геолога недопустимо и к тому же самому остаться без практики не лучше. Мы обсудили эту проблему. Иван Антонович начал с того, что отпустить меня не может… Столковались вот на чем: 1) Иван Антонович прочтёт мне некоторые лекции из программы 4-го курса и что лучше эти лекции иллюстрировать фактическими разрезами, когда будем уже в пути к месту работы, 2) пока не разделимся, я буду вести съёмку вместе с ним, 3) по возвращении в Ленинград он, кроме отзыва о геопрактике, даст справку о прочитанных мне лекциях из программы текущего курса…»

И практика началась.

Ефремов и Новожилов отправились на Тупик – пешком. Пройдя за день по извилистой горной дороге сорок семь километров, они решили заночевать в зимовье, которое значилось на карте. Подошли к дому, мечтая о горячем чае и постели – и вдруг из темноты:

– Стой! Кто идёт? Стрелять буду!

– Зимовать! – ответил без колебаний Иван Антонович.

Ответ обескуражил хозяина: он первый раз слышал, чтобы к нему шли зимовать!

Оказалось, в темноте путники прошли мимо зимовья и приняли за ночлег золотоскупку. Сторож ужасно нервничал – пришлось быстро уйти, но возвращаться назад не хотелось, и ночевали на улице.

(В 1935 году Новожилов написал целую поэму о Могочинском сидении и пути на Тунгир – оригинал с вклеенными фотографиями и рисунками автора хранится в семейном архиве И. А. Ефремова и Т. И. Ефремовой.)

В конце августа маленький отряд: Ефремов – начальник партии, петрограф Арсеньев, сотрудник треста «Востокнефть» старший коллектор Новожилов, студентка четвёртого курса Ленинградского горного института Лесюческая, которая исполняла обязанности и художника, и старшего коллектора – воссоединился в Тупике, том самом, где Иван Антонович два года назад ждал большой воды, чтобы отправиться в Усть-Нюкжу. В этот раз Тупик буквально плавал в остатках наводнения – дожди в горах не прошли даром, и Лесючевская с Арсеньевым дожидались друзей, сидя на крыше.