Невеста лорда. Книга 1 - Глиссуар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже на следующий день после трагедии Лейлис узнала, что хоронить умерших на Севере принято не выжидая определенный срок, а как можно скорее. Погребение в земле не было распространено, тела чаще всего кремировались или бальзамировались. Все это сопровождалось невеселыми присказками, нередко на старом наречии, суть которых сводилась к тому, что «в земле спят некрепко». В пределах этого правила у многих благородных домов, в том числе и у Эстергаров, были свои обычаи. Родовые усыпальницы строились обычно на некотором расстоянии от замка, и посещали их, как правило, исключительно для того, чтобы совершить очередное погребение и снова запечатать вход — если Неизвестный будет милостив — на многие годы.
Лейлис в приготовлении к похоронам участия не принимала — это было не ее дело, а тех, кто состоял с леди Бертрадой в кровном родстве. Ей только сообщили, что лорд Эстергар с братом сами отвезут тело матери к усыпальнице и что, вероятно, будут отсутствовать весь день. Утром перед самым отъездом Лейлис зашла к Криансу, чтобы поговорить с ним и хоть как-то поддержать. Она была уверена, что ребенок в такой ситуации нуждается хоть в чьем-то утешении, а рассчитывать в этом плане на Рейвина не приходилось — он не разговаривал ни с братом, ни с женой и всю ночь провел у тела матери. Если Лейлис и ожидала застать Крианса заплаканным и убитым горем, то эти опасения оказались напрасными. Он, уже полностью собранный и одетый в свою лучшую одежду, спокойно ждал в своей комнате, когда его позовут спуститься во внутренний двор. На кровати аккуратно лежали сложенный плащ, бархатный берет с брошкой и длинный кинжал в ножнах на перевязи, который мальчику иногда давали носить вместо меча.
— Уже пора? — спросил Крианс, поднимаясь со стула.
— Нет… еще готовят повозку.
— А, — протянул мальчик, снова садясь. — Рейвин просил меня проверить?
— Нет, он ничего мне не говорил, — быстро ответила Лейлис. — Я сама пришла, просто чтобы узнать, как ты чувствуешь себя. Хотя, что я говорю… конечно, это все так ужасно, и я понимаю, как тебе сейчас тяжело…
— Рейвин сказал, что я не должен плакать, — после некоторой паузы произнес Крианс, не поднимая взгляд от сложенных на коленях рук, — и это, наверное, первый раз, когда мне легко выполнить его приказание.
— Ты… — Лейлис запнулась, не зная, что тут сказать. — Она… твоя мама тебя любила. Только… по-особенному.
— Может быть и любила, — пожал плечами Крианс, — но гораздо меньше, чем других своих детей. Она все время говорила, что я родился в неправильное время и что смерть дышит мне в спину. Я любил маму, но когда она говорила такие вещи, мне было страшно и обидно.
Лейлис понимала, о чем он говорит: вспомнился тот разговор с леди Бертрадой, когда женщина сказала, что не увидит, как ее младший сын поднимет свой меч. И ведь эти слова сбылись.
— О Рейвине она заботилась совсем по-другому, — продолжал Крианс. — Его она любила больше всех. А со мной до четырех лет была кормилица, которая обо мне заботилась и лечила, когда я болел. Норра ее звали. Я к ней, на самом деле, даже больше, чем к матери был привязан. Сейчас она в замке не живет, и я уже и забыл, как она выглядит. Но помню, что у нее руки были всегда теплые и ласковые, помню, как она мне пела, как на руках укачивала. А мама только поучала и наказывала. И Норру от меня отослала. Вот тогда я плакал, несколько дней, наверное, в себя не приходил. А сейчас немного только грустно и совсем плакать не хочется. Но это и хорошо ведь. Рейвин сказал, что в ледяной усыпальнице нужно вести себя тихо и достойно. Если бы я хныкал, Рейвин бы меня с собой не взял, а мне хочется поехать, я ведь там еще ни разу не был.
— Твой брат будет тобой доволен, — сказала Лейлис и ласково погладила Крианса по волосам, как уже привыкла делать. Продолжить разговор они не успели, потому что слуга младшему Эстергару передал приказ спускаться, и Крианс, взяв свои вещи, вышел из комнаты.
«Что-то не так с этим ребенком? — подумала Лейлис, проводив его взглядом. — Или со всеми северянами? Или, может, я чего-то не понимаю?»
Перед тем как выйти из дверей своего замка, лорд Рейвин Эстергар приказал установить перед статуей Эстерга Великого ступенчатый подиум и, поднявшись по нему, закрепил свою золотую цепь на шее изваяния. Если бы в руках у Покорителя Севера был меч, то Рейвину было бы спокойнее оставлять замок, пусть и на столь короткое время.
Путь от Эстергхалла до ледяной усыпальницы обычные лошади преодолевали примерно за полдня, в зависимости от погоды и условий. Рейвин усадил брата в седло перед собой, так как Крианс очень плохо умел ездить верхом самостоятельно. Тело леди Бертрады везли в фургоне, задрапированном черной с серебряной бахромой тканью, в цвета дома Эстергаров. За фургоном следовало сопровождение из двенадцати солдат, которых Рейвин счел наиболее достойными для этой миссии. Через слабозаселенное людьми плоскогорье, где каждый склон был покрыт невысокой, начинающей быстро жухнуть и сереть травой, а в каждой впадинке и овражке готовилась в третий раз зацвести тьянка, вела проложенная людьми и относительно безопасная дорога, упирающаяся в конце концов в подножье горы.
Проезжая по уже знакомой дороге, Рейвин вспоминал все прошлые траурные процессии, в которых ему приходилось участвовать. Первый раз это было на похоронах дяди, чего Рейвин не мог помнить, потому что был тогда не старше четырех лет. Через пять лет после этого умер его дедушка, лорд Агнор. Старика в последний путь провожали лорд Ретруд, леди Альда, тогда еще совсем юная и незамужняя, и Рейвин с братом и сестрой. В следующие два года пришлось хоронить и брата с сестрой. Последний раз Рейвин был в усыпальнице девять лет назад, когда умер отец. И это последнее путешествие было вспоминать тяжелее всего. Он остался тогда единственным из кровных представителей дома Эстергар и больше всего на свете боялся, что, вернувшись в замок, узнает о смерти матери и ее преждевременно родившегося ребенка. Но тогда высшие силы смилостивились над ним, подарили отсрочку, и, вернувшись из пещеры мертвых, юный лорд Эстергар смог поцеловать едва пришедшую в себя мать и взять на руки совсем крошечного, сморщенного, пугающе молчащего, но живого младенца.
В первые недели Рейвин был единственным, кто надеялся и верил,
