Зеленая брама - Евгений Долматовский

Сначала встречу подпортил дождь, потом величественно­му взору дуче и фюрера представилась отнюдь не величест­венная картина: колонна реквизированных в Италии для войны грузовиков и автобусов шла зигзагами, колеса машин буксовали в грязи, римским легионерам приходилось спе­шиваться, толкать и вытаскивать колесницы.

Во многих воспоминаниях воспроизводится одна кра­сочная деталь: автотранспорт был наскоро загримирован под военный, но грим смывало дождем, и на бортах обнару­живались крупными буквами выписанные имена торговых фирм, рекламные рисунки, отнюдь не военные эмблемы.

(Я видел подобные колонны, правда, не на параде, но на дорогах оккупированной Украины, когда пробирался к своим в восточном направлении параллельно тем дорогам, по которым шли итальянцы. Могу подтвердить — пестрое было зрелище!)

Муссолини досадовал, Гитлер без восторга наблюдал за унылым маршем своих сателлитов. Фюрер и дуче отбыли, не досмотрев спектакль до конца...

Это была как раз пора массового выхода наших товари­щей из окружения, и не требовалось большой доблести задерживать на дорогах и за околицами изможденных, израненных, голодных людей. Вот римские легионеры и ста­рались отличиться!

А уж проходя село, они непременно рассредоточива­лись и шастали по дворам и закоулкам, весело и темпе­раментно охотились на домашнюю птицу, имея особое пристрастие к гусям, которые, как известно, однажды уже спасли Рим.

Вид у них был не очень грозный, но опасность для нас они представляли серьезную. Говорили, что немцы оценива­ют их участие в войне по количеству сданных фельджан­дармерии «бродяг» (так именовались выходящие из окру­жения в приказах вермахта) и что даже железные кресты обещаны наиболее ретивым служакам. Вот они и хватали всех, кто попадется на пути, кого углядят в хатах. Какими сложными, какими невероятными дорогами шагает Исто­рия! Мог ли я представить себе тогда, на исходе лета 1941 года, прячась всеми способами от итальянских солдат, что совсем немногим больше чем через год на Дону буду записывать в свою «полевую книжку» высказывания жал­ких, поникших и растерянных, небритых и немытых бывших красавцев из дивизий «Челере» и «Пасубио» и они будут, толкая друг друга, выстраиваться с манерками у нашей полковой кухни.

Могли ли итальянцы таким представить себе совсем близкое будущее?

И уж совсем невероятным и безумным показалось бы им предположение, что через два года те, кому посчастли­вится вернуться с «русского фронта», будут атакованы своими недавними фашистскими союзниками и сдадут Рим?

Ну, а что произойдет еще через год?

Головорезы из той самой дивизии «Адольф Гитлер», тыл которой охраняли итальянские полки под Уманью и Первомайском, будут заживо сжигать семьи ушедших в горы партизан в провинциях Эмилии и Ломбардии...

А в партизанском отряде, в горах северной Италии, встретятся вдруг у костра гренадер, маршировавший перед

Гитлером и Муссолини на уманском параде 18 августа, и советский лейтенант, валявшийся в тот день на пропитанной кровью и гноем земле в Уманской яме...

Многое рассказал мне об Италии бывший артиллерист из 140-й дивизии Николай Степанович Казарин, ветеран труда, много лет проработавший учителем, житель города Архангельска.

Побег Казарина из Уманской ямы не увенчался успехом: он был схвачен — из-под Киева увезен в Берлин, а оттуда в Северную Италию, где вновь совершил побег. С группой товарищей долго искал партизан. Крестьяне-горцы помога­ли беглецам, называли их «фрателли» (то есть — братья!).

Наши парни создали свою боевую группу в Аппенинах у Тразименского озера, где в 217 году до нашей эры Ганнибал разбил римские войска Фламиния. (Читатель, наверное, за­метит, что Казарин употребляет в повествовании обороты, характерные для своей учительской профессии.)

Наконец поиски дали результат, и в мае 1944 года группа беглецов влилась в бригаду имени Гарибальди, полу­чила оружие (мушкеты). Ребята начали с того, что приняли участие в операции «Костры»: ночные огни, зажженные одновременно на вершинах гор, символизировали угрозу фашистам — «горы на посту».

Русская, а точнее — интернациональная группа (семь русских, два югослава, словак и два итальянца) участвовала во всех операциях («акциях») отряда Гарибальди — в за­садах на горных дорогах, в уничтожении немецких тран­спортов, в поимке крупных фашистов...

Среди итальянских крестьян командир малой группы Николай Казарин слыл начальником большого отряда и на­зывался Никола Руссо.

Вот какую историю с улыбкой вспоминает Николай Степанович:

«На высоте, с которой мы вели наблюдение днем, появи­лась большая группа партизан-итальянцев. В центре этой шумной толпы мы увидели связанного молодого парня. Оказывается, они привели к нам фашиста, чтобы мы его повесили. Я, как мог, объяснил, что русские — не палачи, если он виноват, судите его или казните сами.

Оказывается, этот парень служит в армии Муссолини, прибыл на побывку домой, вот его и арестовали. Я сказал им, что всего год назад все они служили в армии Муссолини, за это казнить парня нельзя. Порешили держать его под арестом. Он на коленях стал умолять, чтобы под арестом находиться возле нас...

Через два дня положение осложнилось, отряд был окру­жен. Парня развязали. Что с ним делать? Некоторые парти­заны бежали, а парень схватил оставленный пулемет и при­нялся стрелять по немцам, отступая вместе с нами...»

Главнокомандующий гарибальдийскими частями, впос­ледствии генеральный секретарь Итальянской компартии товарищ Луиджи Лонго писал в предисловии к книге Мауро Галлени «Советские партизаны в итальянском движении Сопротивления», вышедшей в Риме, переведенной и издан­ной у нас:

«Европа и Италия в годы движения Сопротивления име­ли возможность полностью оценить значение существова­ния Советского Союза, решающий вклад в борьбу за свобо­ду, внесенный первым социалистическим государством. Частью этого вклада, важным моментом в создании отно­шений дружбы и сотрудничества между нашими странами явилось участие 5 тысяч советских граждан в освободи­тельной борьбе в Италии».

Одним из этих пяти тысяч был артиллерист из 140-й дивизии Никола Руссо. Летом 1983 года он, вновь ставший Николаем Казариным, побывал в Подвысоком и нашел на опушке леса место последней позиции своей батареи...

Уманская яма

В историю фашистского палачества, в черную книгу мук и страданий нашего народа вписан концлагерь на украин­ской земле — Уманская яма. Оккупанты дали лагерю трех­значный номер, но оказался он одним из первых на Украине, к тому же и печально знаменитых. Леденящее душу назва­ние его — Уманская яма — неизвестно как родилось, но распространилось мгновенно, и не только по окрестным селам, но и перешло через фронт...

Индюшачью ферму на окраине Умани и примыкающий к ней карьер, где добывали глину для кирпичного завода, торопливо огородили несколькими рядами колючей прово­локи, расставили сторожевые вышки, установили пулеметы, привезли из Германии сторожевых псов, специально натре­нированных смыкать челюсти на горле безоружного чело­века.

Фабрика смерти начала работать в первых числах авгус­та 1941 года.

Пленники под открытым небом на голой земле. Для тяжелораненых — навесы, где раньше сушился кирпич. Ни кухонь, ни уборных не предусмотрено.

Сюда свезли и согнали захваченных в Подвысоком и по округе красноармейцев и командиров 6-й и 12-й армий, подвергли коллективной пытке.

Международному военному трибуналу в Нюрнберге был предъявлен протокол допроса командира роты охранного батальона. Допрос снят 27 декабря 1945 года.

Вот его текст:

«В Уманском лагере охрану несла одна рота нашего под­разделения 783-го батальона, и поэтому я был в курсе всех событий, которые происходили там... Этот лагерь был рас­считан при нормальных условиях на 6—7 тысяч человек, однако в нем... содержалось 74 тысячи человек.

ВОПРОС. Это были бараки?

ОТВЕТ. Нет, это был бывший кирпичный завод, и на его территории, кроме низких навесов для сушки кирпича, больше ничего не было.

ВОПРОС. Там были размещены военнопленные?

ОТВЕТ. Пожалуй, нельзя сказать, что они были раз­мещены, так как под каждым навесом вмещалось самое большее 200—300 человек, остальные же ночевали под открытым небом.

ВОПРОС. Какой режим был в этом лагере?

ОТВЕТ. Режим в лагере был в некотором роде своеоб­разным. Условия в лагере создавали впечатление, что комендант лагеря капитан Беккер не в состоянии организо­вать эту большую массу людей и прокормить ее. Внутри лагеря имелись 2 кухни, хотя их нельзя было назвать кухня­ми. На цементе и на камнях были установлены железные бочки, в них приготовлялась пища для военнопленных. Эти кухни при круглосуточной работе могли приготовить пищи примерно на 2 тысячи человек. Обычное питание военнопленных было совершенно недостаточное. Дневная норма составляла один хлеб на 6 человек, который, однако, нельзя было назвать хлебом. При раздаче горячей пищи часто возникали беспорядки, поскольку военнопленные, а их в лагере было более 70 тысяч, стремились получить пищу. В таком случае охрана пускала в ход дубинки, которые были обычным явлением в лагере. У меня, в общем, сло­жилось впечатление, что в этих лагерях дубинка являлась основой.