Осажденный Севастополь - Михаил Филиппов

Между тем молодежь из свиты Меншикова принялась осматривать достопримечательности хутора. Сам князь расположился в спальне, чтобы отдохнуть.

Адъютанты Веригин и Грейг, отличавшиеся особенно веселым нравом, гуляли в саду и забавлялись тем, что карабкались на деревья, доставая плоды, причем Веригин чуть не разорвал свой мундир. Панаев, как более серьезный и всегда старавшийся угодить князю, сам напросился на поручение допрашивать казаков, присылаемых к князю с наблюдательных постов. Меншиков велел ему докладывать о таких курьерах по усмотрению.

Часам к пяти адъютанты князя проголодались и, собравшись на крыльце, с нетерпением ожидали обеда, который уже был заказан кухарке.

— Посмотрим, чем угостит нас здешняя Цирцея, — сказал Веригин.

— ЕИе ез! 1аШе, сотте 1ез зер! рёспез сарйаих (она уродлива, как семь смертных грехов), — фыркнул Грейг; между адъютантами французский язык преобладал, несмотря на их патриотическое настроение.

— Господа, посмотрите, кого это сюда несет, — сказал Веригин.

Действительно, в экипаже, составлявшем нечто среднее между бричкой и татарской арбой, ехал молодой человек, судя по форме — военный врач. Он выскочил из брички и, поговорив с казаком из конвоя князя, стоявшим у ворот хутора с куском арбуза в руке, тотчас же поспешил на крыльцо к адъютантам.

— Позвольте узнать, господа офицеры, — сказал он, — правду ли мне говорит казак, что здесь остановился сам главнокомандующий?

— Совершенную правду. А вам что надо? — несколько свысока спросил Панаев.

— Да я… я приехал к родственнику, владельцу хутора… Оказывается, он уехал… Я военный врач, спешу в Севастополь, думал остановиться у брата… Теперь, конечно…

— Да вы, батенька, не стесняйтесь, — покровительственно сказал Веригин. — Князь никого не желает стеснять. Найду я место и для вас. Милости просим.

— Благодарю вас… Позвольте отрекомендоваться: врач Алексеев…

— Очень приятно. Я доложу князю, — сказал Панаев. — Князь велел всем вновь прибывшим врачам представляться ему лично.

— Помилуйте. Но я весь в пыли… Мне совестно…

— Это ничего, — авторитетно сказал Веригин, подмигивая Грейгу, так как доктор показался ему смешным чудаком, над которым следует потешиться. Пускай князь проберет его по-своему, — шепнул Веригин на ухо Панаеву.

Князю доложили, и доктор был немедленно позван в спальню. Через полчаса он вернулся оттуда красный и вспотевший, как из бани.

— Ну что? Ну что? — приставали к нему адъютанты.

— Удивляюсь! Откуда светлейший так знает медицину, — говорил доктор, вытирая потный лоб. — Я на выпускном экзамене не подвергался такому строгому испытанию, как теперь… Чего только не спрашивал князь!

— Да, батенька, мы никого не пропускаем без внимания! — сказал Веригин. — Воображаю, пробрал вас светлейший по косточкам!

— Однако, господа, право, не мешало бы обедать. Цирцея, кажется, капризничает; хоть бы ты, Грейг, сыграл по отношению к ней роль Одиссея, сказал Веригин.

— Предоставляю тебе эту честь.

— А ты, вероятно, принял на свою долю испытать превращение в какое-нибудь не совсем красивое животное?

— Однако ты остришь! Боюсь, что эта острота не оригинальная, а заимствованная.

— Но уж, во всяком случае, не у тебя…

— Господа, не ссорьтесь, это портит аппетит, — сказал Панаев.

Наконец давно ожидаемый обед был подан. Пришел и князь. Адъютанты острили над кулинарным искусством рябой Цирцеи, но ели преисправно и пили вино, принесенное экономом из погреба владельца, хотя оно было невысокого качества.

Князь прочитал по этому поводу целую лекцию о причинах, влияющих на дурное качество крымских вин, причем выказал разнообразные сведения по агрономии и ботанике. Панаев поддакивал князю, Грейг и Веригин, сидя на другом конце стола, острили и балагурили между собою.

Князь встал со стула раньше всех и вышел на крыльцо. Адъютанты подняли такую возню и шум, что наконец князь вошел в столовую, погрозил им пальцем и, не говоря ни слова, ушел в спальню.

Между тем все чаще стали приезжать с наблюдательных постов казаки с различными донесениями. Сначала князь доверялся расспросам Панаева, но вскоре стал сам выходить на крыльцо и прислушиваться.

Вечерело. Адъютанты князя удалились в диванную, где с помощью денщиков разделись и улеглись спать. Но им не спалось. Они продолжали балагурить и дурачиться до поздней ночи. Веригин бросил в сонного Грейга подушкой, крикнув: "Грейг, вставай, летит бомба!" Тот спросонок вскрикнул так, что князь испугался и послал узнать, в чем дело узнав же настоящую причину, рассердился не на шутку, после чего адъютанты присмирели и стали говорить уже шепотом, пока наконец сон не одолел их.

X

Наши войска постепенно стягивались к реке Алме.

Еще первого сентября в лагере на Северной стороне засуетились, начались приготовления: осматривали штыки, раздавали патроны, сухари, надвертки, пыжов-ники. Утром второго числа было назначено выходить из палаток по тревоге. Солдаты расхаживали по лагерю в амуниции, ежеминутно готовясь надеть ранцы. Погода была довольно прохладная, а по-крымскому — даже холодная. Солнце светило ярко. На горизонте ясно виднелся неприятельский флот, сдвигавшийся к Евпатории. Пароходы, по большей части небольших размеров и потому дававшие весьма неверное представление о силе неприятельского флота, шныряли вдоль берегов, то приближаясь к Севастополю, то удаляясь. Раз только показался гигантский английский пароход, но, по выражению солдат, понюхал-понюхал да и ушел. После полудня раздалась команда: "Надевай ранцы!" Построились перед палатками своих рот, потом формировались в батальоны. Теперь только барабанщики, как будто из приличия, ударили тревогу.

Солдаты Тарутинского полка особенно интересовались тем, что делается в Евпатории, так как их товарищи были посланы туда на целебные грязи, и они-то составляли слабосильную команду — единственный гарнизон Евпатории. Тарутинцы построились одни из первых. Приехал полковой командир генерал Волков и объявил солдатам поход.

Командиры батальонов молодцевато сидели на своих конях.

Один из них, тучный, никогда еще не бывавший в походе, особенно старался ободрить свой батальон, видимо сообщая этим бодрость самому себе. Он пыхтел и кричал своим зычным, несколько сиплым басом: "Смотри, ребята! На штыке француза долго не держи. Пырнул в брюхо да и скорей тащи назад. Шапками его, каторжного, закидаем!"

Эта фраза стала исторической.

— Помни, ребята, — говорил сам полковой командир генерал Волков, патронов даром не расстреливай! Пуля дура, а штык молодец!