Позолота - Марисса Мейер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никель помрачнел.
– А при чем тут король с королевой?
– И их дети? – спросила Гердрут.
Задумчиво почесав ухо, Анна не заметила, как испачкала краской одну из своих косичек.
– Об этом я не подумала.
Серильда усмехнулась.
– Так подумай. Это начало захватывающей истории. Я знаю, ты доведешь ее до конца.
Дети снова принялись за работу, оживленно переговариваясь. Злодеем становился то Эрлкинг, то бог смерти, а один раз – даже сама королева. Жители королевства то чудом спасались, то их всех убивали во сне. Иногда они присоединялись к Охоте, а иногда Велос уводил их за собой в Ферлорен. Иногда финал оказывался счастливым, но чаще трагичным.
Вскоре история окончательно запуталась, завязалась тугими узлами, все ее нити переплелись. Дети спорили, какая сюжетная линия лучше, кому следует умереть, а кому полюбить, а кому полюбить и затем умереть. Серильда чувствовала, что пора вмешаться, выправить сюжет и выбрать хоть какое-то окончание, которое всех устроит.
Но погрузившись в свои мысли, она почти не слушала детей, и рассказ становился все более громоздким. В конце концов, он вовсе перестал напоминать историю замка Адальхейд. Честно говоря, Серильде совершенно не хотелось придумывать еще одну историю о замке. Не хотелось прясть новые причудливые фантазии.
Она хотела совсем другого – узнать правду. Что на самом деле стало с людьми, которые когда-то там жили? Почему их души не упокоились? Почему Эрлкинг объявил Адальхейд своим убежищем и покинул замок Гравенстоун, стоявший посреди Ясеневого леса?
Она хотела узнать правду про Злата.
Она хотела узнать правду про свою мать.
Но у нее были только вопросы.
И уверенность, что ответов ей никто не даст.
– Серильда! Серильда!..
Она вздрогнула. Анна хмуро смотрела на нее.
– Фриш задал тебе вопрос.
– Ой. Простите. Я… задумалась о вашей истории, – Серильда примирительно улыбнулась. – Она мне очень нравится.
Пять пар глаз с тревогой смотрели на нее. Кажется, она сказала что-то не то.
– Что ты спросил?
– Я спросил, пойдешь ли ты с нами на шествие? – повторил Фриш.
– А… Нет, я не смогу. Я уже слишком взрослая для этого. Кроме того, я…
Я уйду. Я ухожу от вас, уезжаю из Мерхенфельда. Навсегда.
Она не могла им признаться. Казалось, легче просто уйти. Чтобы долгие проводы не причинили им всем боль. И она ничего не может сказать детям. Нельзя рисковать…
– Возможно, в этом году я пропущу шествие.
– Тебя не будет? – ахнула Гердрут. – Как же так? Почему?
– Потому, что… – начал Ханс, но вдруг замолчал. Он был из семьи Линдбеков и, наверняка, слышал о том, что его старший брат танцевал с про́клятой девицей, а потом на скотный двор пробрались волки.
– Нет, – сказала Серильда, взяла его за руку и пожала ее. – Меня не волнует, что обо мне говорят. Даже если кто-то уверяет, что я приношу несчастье.
Ханс нахмурился. Серильда вздохнула и сказала:
– Мы с отцом хотим съездить в Мондбрюк на несколько дней, и сами еще не знаем, когда вернемся. Только и всего. Но, конечно, я бы хотела быть с вами на празднике. Жалко пропустить такое.
Воронья Луна
Глава 20
Утром, выбирая пучок лука на рынке, Серильда заметила черную птицу в небе над весенним Мондбрюком. Она не знала, кто это – ворон, обычная ворона или шпион Эрлкинга. Но эта картина так и стояла у нее перед глазами весь день – птица кружит над шумной площадью возле почти достроенной ратуши. Хищник сужает круги, выжидает момент, чтобы броситься на свою добычу.
Интересно, подумала Серильда, настанет ли время, когда она не будет пугаться до полусмерти, услышав хриплое воронье карканье?
– Серильда! – окликнул ее отец.
Она оторвалась от пирога с лососем. Гостиница, где они остановились, была заполнена постояльцами, приехавшими из окрестных городов, чтобы погулять или поторговать на ярмарке. Но Серильда и ее отец, приехавшие два дня назад, старались держаться особняком.
– Все будет хорошо, – пробормотал отец и потянулся через стол, чтобы потрепать ее по руке. – Осталась всего одна ночь, а потом мы уберемся отсюда.
Она слабо улыбнулась. От тревоги все внутри сжималось, а душу, несмотря на все уверения отца, терзали сомнения. Еще одна ночь. Если Охота явится на мельницу, они ее там не найдут, и к следующему восходу солнца она будет свободна. Свободна, чтобы бежать дальше.
Серильде было страшно думать о следующем полнолунии и о том, что будет после него. Сколько лет пройдет, прежде чем они смогут вздохнуть свободно? Прежде, чем почувствуют, что им удалось сбежать?
И еще она постоянно слышала надоедливый шепоток в своей голове: что, если все напрасно? Возможно, Эрлкинг уже наигрался с ней. Что, если они разрушили свою жизнь и бросили все, что у них было, из-за глупых страхов?
Сейчас уже не важно, сказала она себе. Отец сделает для нее все. Нечего и пытаться отговорить его. Нужно смириться с тем, что после этой ночи ее жизнь навсегда изменится. Она посмотрела в распахнутую дверь – снаружи сгущались сумерки.
– Почти пора.
Отец кивнул.
– Доедай пирог.
Серильда покачала головой.
– У меня нет аппетита.
Отец ее понял, он и сам в последнее время почти ничего не ел. Мельник оставил на столе монету, и они направились к лестнице, ведущей наверх, в комнату, где остановились. Если кто-то – или что-то – за ними следит, пусть думают, что они отправились спать.
Но вместо этого заговорщики нырнули в небольшую нишу под ступенями, где Серильда загодя припрятала пару ярких дорожных плащей, которые накануне купила на ярмарке. Плащи были очень дорогими, но они позволят выскользнуть из гостиницы незамеченными.
Решительно набросив плащи на плечи, они с отцом переглянулись. Мельник кивнул Серильде и выскользнул в дверь черного хода. Она осталась ждать. Шпионы Эрлкинга будут искать двух беглецов, говорил отец. Нужно выйти по отдельности, но расстанутся они ненадолго. Он будет ее ждать.
Чувствуя, как сердце пытается выпрыгнуть из горла, Серильда досчитала до ста, и еще раз, и только тогда, набросив на голову изумрудно-зеленый капюшон, двинулась вслед за отцом. Она горбилась и семенила, пытаясь стать непохожей на себя, измениться до неузнаваемости на случай, если за ней следят.
Так что из гостиницы выскользнула вовсе не Серильда Моллер. Это был кто-то другой. Кто-то, кому нечего скрывать и не от кого прятаться. Она шла по пути, который накрепко выучила еще несколько дней назад. Вниз по длинному переулку, мимо трактира, из дверей которого слышен громкий смех, мимо закрытой на ночь пекарни, мимо мастерской сапожника и лавочки с прялкой на окне.
Она обежала площадь и, стараясь держаться в тени, подошла к боковой двери ратуши. Серильда любила это время года – с окон снимают доски, выпускают изнутри душный, затхлый воздух.
