Тонкая нить - Яков Наумов

Таким образом, можно считать установленным, что за полчаса-час до убийства Корнильева находилась вместе с Черняевым, с ним не разлучалась, что на вокзал ее отвез не кто другой, как Черняев, что и на вокзале какое-то время (по словам Черняева, вплоть до отхода московского поезда) она снова была с Черняевым. Все это можно считать установленным.

Что же было потом, позже? Тут фактов у нас не так много, но попробуем аналитически воссоздать весь ход событий. Данных для этого куда как достаточно. Итак, Кругляков высадил Корнильеву и Черняева у вокзала примерно в пятнадцать — двадцать минут десятого. Не позже. Это нам известно. Московский поезд отходит в двадцать один пятьдесят пять — тоже известно. Черняев утверждает, что он посадил Ольгу Николаевну в этот поезд и она уехала. Но вот это как раз и не так. Ни в московский, ни в какой другой поезд Корнильева не села — сесть не могла. Не выходит по времени, не получается: в то самое время, когда отошел московский поезд, Корнильева была убита. Ну, может быть, не совсем в то время — полчаса или час спустя, не больше. Как видите, я учитываю возможность ошибки экспертов на один-два часа. В данном случае это роли не играет, ибо первую остановку после Крайска московский поезд делает через два часа десять минут по отправлении, в ноль часов пять минут, то есть тогда, когда Корнильевой уже не было в живых…

— Логично, — заметил Скворецкий. — Вполне логично. Какой же вывод отсюда следует?

— Вывод? — переспросил Миронов. — Так вывод же очевиден! Черняев лжет, утверждая, будто Корнильева уехала. Лжет сознательно. Он находился все время вместе с Корнильевой и не мог не знать, что на поезд она не села. Зачем же ему понадобилась эта ложь? Объяснение может быть только одно: Черняев знает об убийстве Корнильевой и, стремясь скрыть это убийство, создал версию об ее отъезде. Таков, по-моему, единственный вывод, такова логика.

— Вот видишь, — с затаенной усмешкой возразил Скворецкий, — из области фактов ты перешел к логике, к умозаключениям, а для того чтобы обвинить человека в убийстве, чтобы ставить вопрос об аресте, этого мало — нужны факты. Что скажешь?

— Согласен! — воскликнул Андрей. — Нужны факты. Но разве фактов, разве доказательств не достаточно? А письмо Кузнецова Зеленко, подсунутое нам Черняевым, — не факт? Факт. Попробуем его объяснить. Совершенно очевидно, что письмо это попало к Черняеву не от Корнильевой. Ей-то зачем оно могло понадобиться? Письмо похитил Черняев, он сам и использовал это письмо в качестве доказательства, подтверждающего созданную им версию отъезда Ольги Николаевны. Именно поэтому, сознавая шаткость этого доказательства измены его бывшей жены, Черняев, показав нам письмо, так не хотел его у нас оставить. Ну, да не в письме дело. А чемодан? Чемодан с вещами якобы уехавшей Корнильевой? Тот самый чемодан, который Черняев собственной персоной отвез на вокзал и, если верить его словам, погрузил в поезд, провожая жену. Как этот чемодан оказался вновь у него, каким путем вернулся к нему? Вот уж это факт, весьма и весьма весомый. Этот факт замыкает цепь доказательств, служит неопровержимой уликой, изобличающей Черняева в том, что он явился по меньшей мере соучастником убийства, если не прямым убийцей Ольги Николаевны Корнильевой.

— М-да, — согласился Скворецкий. — В фактах ты разобрался. Картина ясная. Но меня, по совести говоря, волнует другое. Что Черняев убийца — это очевидно. Если не как прямого убийцу, то по меньшей мере как соучастника убийства его можно арестовать хоть сейчас, сию минуту. Ну, а как быть с объявлением, что он сдавал в бюро, с нападением на Савельева? Признаться, теперь я почти уверен, что и в этом последнем случае не обошлось без Черняева. Знать же об этом мы пока ничего не знаем. Вот и представьте себе: арестуем мы Черняева, изобличим в убийстве Корнильевой, он признается (тут деваться ему некуда), а дальше что? Ни тпру ни ну. Что будем делать? А водосточная труба, а Войцеховская — кто такая, откуда взялась? Вот и рассудите, как вести следствие? Нет, рано, ребятки, надо бы еще поработать над Черняевым…

— Надо, ой как надо! — подхватил Миронов. — Сам понимаю. Останься Черняев в Крайске, я бы, возможно, первым возражал против немедленного ареста. Но что делать, если он уезжает, и, судя по сообщению Левкович (вспомните его сборы), не очень-то будет торопиться с возвращением. Да и вернется ли вообще? Сомнительно. Нет, Кирилл Петрович, как хотите, но сам Черняев не оставляет нам выбора: предоставить ему возможность уехать, скрыться мы не вправе…

— И это верно, — согласился Скворецкий. — Брать его необходимо, то-то и оно, хоть и надо бы еще поработать. Ну, да ничего не попишешь, рассуждать больше нечего. Будем брать. Только вот что: здесь, в городе, как мы уже говорили, брать Черняева нельзя. Вы это учли?

Миронов и Луганов кивнули, как по команде.

— Учли, товарищ полковник, — сказал молчавший до этого Луганов. — Разрешите доложить план операции?

— Ну что ж, давайте послушаем.

Обсуждение плана не заняло много времени: начальник управления, уточнив некоторые детали и внеся кое-какие коррективы, одобрил план, намеченный Мироновым и Лугановым.

— Ты вот что, Андрей Иванович, — заметил Скворецкий, когда разговор был окончен и Миронов с Лугановым собрались уходить, — подготовь материалы на Черняева. Поеду в горком, доложу. Надо секретаря горкома поставить в известность, что из себя представляет этот самый инженер-подполковник, и получить санкцию на арест.

— Готово, Кирилл Петрович, — ответил Миронов. — Справка печатается.

— Ну и добро. Как закончат, заноси.

В то время как Миронов и Луганов находились у полковника Скворецкого, события на пустыре возле Федосьевской рощи разворачивались своим чередом. Переулок, пустынный ночью, начал оживать. То там, то здесь хлопали двери, появлялись первые пешеходы. Потом стало и вовсе людно. Однако в сторону пустыря никто не сворачивал, и сотрудники Управления КГБ ничего подозрительного не замечали. Часов около одиннадцати тот из сотрудников, который замаскировался в полуразрушенной сторожке в конце переулка, у входа на пустырь, увидел, как мимо него прошмыгнул мальчонка лет девяти-десяти. Вероятно, он не обратил бы на мальчугана внимания, если бы тот, направляясь к лабазу, не петлял из стороны в сторону, не оглядывался бы то и дело воровато по сторонам.

«Что за чертовщина, — подумал оперативный работник, — чего этот парнишка так странно себя ведет?» Теперь он уже не спускал с него глаз.

Между тем мальчишка, добравшись до лабаза, еще раз осмотрелся вокруг и нырнул за угол, мгновенно пропав из виду. Однако не прошло и минуты, как он вновь появился. На этот раз он стремительно мчался через пустырь напрямик, держа правый кулак прижатым к груди. Почти одновременно на опушке рощи, откуда была видна стена лабаза с водосточной трубой, появился второй оперативный работник, подававший условный знак.