У чужих берегов (сборник) - Георгий Лосьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Царствуют на корабле уставы и традиции. Давно вошли даже в сухопутный быт слова: «морской порядок», «морская дружба», «морская чистота». А над традициями, над судовой ролью, над каютами – капитан: ум, воля и сердце корабля.
Чаще всего это – сухощавый человек с седоватыми висками, сдержанно отзывчивый к людским горестям и беспощадно суровый в вопросах дисциплины и долга. Советские капитаны обычно не речисты: слово капитана на корабле – закон, а закон всегда лаконичен...
Час за часом, вахту за вахтой режет волны морской корабль. Уходит жаркий день, наполненный работой, солнцем и соленым ветерком. Скоро солнце, позолотив спокойные воды, быстро начнет тонуть в огромных глубинах. Вахтенный матрос спустит кормовой флаг. Попозже совсем стемнеет и загорятся глазки иллюминаторов. Из открытых дверей салонов польется музыка, и какое-нибудь колоратурное сопрано в образе девчушки с наплечниками геолога схватит за сердце...
Но вот гаснет свет в салонах, чернильная ночь заливает все вокруг. Только немеркнущие искры топового «созвездия» да красно-зеленые точки отличительных указывают путь, которым идет корабль.
В полночь начинается капитанская вахта.
Капитан, не торопясь, поднимается на мостик, бросает беглый взгляд на компас, проверяет прокладку и затем удовлетворенно кивает сменному штурману:
– Вахту принял. Отдыхайте!
И до утра в полутьме мостика – размеренные шаги, силуэт рулевого у штурвала. Слышится:
– Три – вправо.
– Лево не ходи.
– Так держать!
...Тишина... На мостике, на всем корабле – безлюдье. Разве лишь возникнет из тьмы фигура старпома. Легкой упругой походкой пройдет он по палубам, еще раз проверит походные крепления шлюпок и лючин, подымется на прогулочные галереи и, обнаружив позднюю парочку, деликатно отработает задний ход, чтобы не смутить. Дальневосточные старпомы – опытные. Они знают, что полярники едут на Крайний Север по договорам, на три года, и без любви им никак нельзя.
Прочее население спит.
Похрапывает подвахтенная смена в кубриках; спят пассажиры в своих каютах, неправдоподобно-голубоватых от света ночных ламп; спят буфетчики, коки, стюарды... На теплой плите в камбузе, развалясь, дремлет корабельный котище Васька. Он знает, что строгие традиции запрещают спанье на плите, поэтому глаза его хоть и закрыты, но ухо, нацеленное в дверь, чуть подрагивает, движется.
Все спят. Кроме командиров. В штурманских каютах вместо синих ламп – яркие бра. Здесь царит вечная морская бессонница: между вахтами есть «свободное время», и его нужно использовать, превратить в служебное. Штурману времени никогда не хватает: нужно составить новые судовые расписания, выверить коносаменты, подготовить тайм-шиты и чартеры, лишний раз посидеть над каргопланом.
Только днем удается вздремнуть часика два-три, свернувшись на коротком диванчике, и постельное белье на койках не разбирается по неделям. А когда спит капитан? «Морская практика» показывает, что выгоднее всего спать после ночной вахты. И притом – в ванной: если капитан принимает ванну, никто не постучит.
В октябре Тихий океан уже никак не назовешь тихим. Гремят стогласые ветры; над гороподобными волнами носится колючая водяная пыль, и взбесившееся море швыряет громады кораблей вверх и вниз, вправо и влево. Через палубы перекатываются водопады ледяной воды, смывая шлюпки и сокрушая все на своем пути. Так бывает на неделю, и на две случается.
На палубах уже нет белоснежных кителей, цветастых маркизетов и тигровых пижам. Пассажиры не показываются наверх, и лишь матросы, перепоясанные леерными концами, чтобы не смыло за борт, скалывают ледовые напластования да кроют в печенку и селезенку ошалевшую стихию.
В недрах судна вместо мандолин и баянов слышны удары волн о стальную обшивку да жалобный скрип деревянных переборок. Салоны пустуют, и вместо самодеятельных сопрано – рев детей и стоны взрослых, измотанных морской болезнью.
Если пройтись по пассажирским помещениям, наполненным неистребимым тошнотным запахом, вспомнится злой и веселый насмешник Гейне:
...Молитвы, стоны и ругань
Слышны из закрытых кают...
В каютах, смертельно напуганы,
Молятся, плачут, блюют...
Поздней осенью Великий океан – иной раз – убийца.
Помню, погибший в океане друг, капитан дальнего плавания Семен Платонович Антонов, говаривал: «Хороша ложка к обеду, жена – в невестах, а море – у Айвазовского».
Он был скептик, Семен Платонович, а море таких не любит, море уважает людей веселых, что называется, пробойных. Из тех, что вгрызаются в жизнь. У капитана Антонова никогда не бывало бодрого настроения, поэтому, вероятно, море и поглотило его.
Все же в какой-то степени Семен был прав. На картине хорошего мастера кисти самый крепчайший шторм прекрасен в своем буйном величии. Иное дело на борту корабля, вдали от родных берегов. И тем не менее, есть такой ходовой афоризм, что ли: море зовет.
Да, море зовет к себе... Зовут ясные зори и седые туманы. Зовут ласковые волны заливов и свирепые накаты, бьющие в твердыни скал. Зовут бескрайние дали и вызолоченные солнцем паруса. Даже ревущие штормы, ураганы, тайфуны зовут.
Ибо штормы и тайфуны – это борьба и романтика. А какой русский человек равнодушен к борьбе и не романтик!
Это случилось в тридцать четвертом, глубокой осенью. Именно тогда, когда море начинает разбойничать и на память приходит Гейне.
Это было ЧП. Морское ЧП, в котором герои отдавали свою жизнь спокойно и просто, а трусы и подлецы сеяли панику.
В истории человечества героизм и подлость всегда шли на параллельных курсах, а где-то меж ними болтались обывательщина, трусость, бесхребетность. И всегда так получалось, что мечется-мечется трусливая душонка меж двух полюсов, и в конце концов притянет ее течением к низости, подлости.
Случилась беда с танкером «Дербент» и с танкером «Туапсе».
Так случилось и с пароходом «Свердловск».
Только о «Дербенте» и «Туапсе» уже написаны книги и выпущены кинофильмы, а о «Свердловске» еще ничего нет.
Я делаю это впервые, спустя тридцать с лишним лет после события, о котором лишь упомянуто в одном из морских учебников.
Прошедшие годы позволяют мне назвать корабли их подлинными именами, но фамилии участников трагедии всюду вымышленные.
В 1934 году началось планомерное освоение северных морских путей.
Последние могикане капиталистического предпринимательства из породы Чарли Томпсона в срочном порядке отбывали с насиженных мест восвояси – в Америку, Англию, Японию.
На место Алитетов, уходивших в горы, появлялись новые и новые отряды следопытов и воспетую писателем Фраерманом экзотику Чукотки и Камчатки превращали в нормальный северный советский быт. 1934 год по праву может быть назван «морским годом» нашей родины.
В этом году советские моряки развенчали легенду о несуществующей Земле Санникова. К северу от архипелага Норденшельда открыли и нанесли на карту острова Кирова; доказали, что земля Джиллеса выдумана иностранными честолюбцами; открыли остров Сидорова и в проливе Шокальского еще восемь островов, назвав весь архипелаг Красноармейским.
В тридцать четвертом знаменитый «Сибиряков» впервые в истории полярного мореплавания без зимовки прошел от Архангельска до Берингова пролива. Рекордно короткое плавание совершили наши моряки и ученые на ледорезе «Литке», покрыв расстояние Владивосток – Мурманск за 63 дня. Трагическая эпопея «Челюскина» дала стране первых героев-звездоносцев. И еще многое было свершено на морях и океанах нашими моряками в тысяча девятьсот тридцать четвертом... Это был стиль эпохи, стиль времени.
Для освоения необжитых мест, для новых открытий были нужны корабли. Много кораблей. Старый русский торговый флот белогвардейцы почти полностью угнали за границу и, продав его за бесценок иностранным пароходным компаниям, пооткрывали опиекурильни и кабаки с продажей фальшивой «русской» водки и песенками Александра Вертинского.
Первый начальник первого советского дальневосточного пароходства, капитан дальнего плавания и прекрасный морской писатель, беспартийный большевик Дмитрий Лухманов четыре года судился с заграничными скупщиками краденого, но так ничего и не высудил.
Уведенные белыми пароходы были потеряны для России.
Советское правительство начало строить новые суда, получившие обобщенное название «серии северняков» (название исходило из назначения этих судов: плавание в Арктике и суб-Арктике).
«Северняком» новой отечественной постройки был и «Свердловск» – отличный корабль, конструктивно отработанный для плавания в тяжелых условиях высоких широт, полугрузовой-полупассажирский, поставленный на линию Владивосток – Магадан – Петропавловск-Камчатский.
