Расколотый мир - Татьяна Гармаш-Роффе

– …такие необычные! Я бы так, может, и не вспомнила, а вот на вас поглядела и вспомнила! – договаривала какую-то фразу Валентина Степановна, и Алексей поймал себя на том, что погрузился в свои мысли, отвлекся.

Надо ее слушать повнимательнее. Он именно для того тут чаи распивает!

– Извините, задумался, – проговорил он. – Что вы вспомнили, Валентина Степановна?

– Глаза, – охотно повторила женщина. – Немного разного цвета. Такие редко встречаются, правда? Хотя…

Алексей поднял палец, словно призывая ее к молчанию.

Все свидетели утверждали, что у Степана карие глаза! И что он шатен! При этом в чемодане у него лежала, по словам инвалида, упаковка с краской для волос «шатен». Зачем человеку краска «шатен», если он сам шатен? Нонсенс! Значит, он на самом деле русый или рыжий и волосы красил.

Волосы красил, а глаза прятал. Под линзами. Как та фиолетовоокая соседская девочка, о которой ему наскоро рассказал Серега.

Стало быть, сейчас перед Алексеем находится единственный свидетель, который видел настоящий цвет глаз похитителя!

Он попросил еще чаю у Валентины Степановны. Он знал, что ей будет приятно поухаживать за нечаянным гостем, который к тому же ведет расследование преступления! Будет ей о чем с подругами по телефону говорить еще неделю, а то и две…

Выходит, сам парень светлой масти, и глаза у него должны быть светлые. Один серый, второй голубой, или как-то так примерно.

– Мы остановились на том, что у Мити глаза были немного разного цвета. И какого же? Точнее, каких цветов?

– Один карий, светло-карий. А другой еще светлее, как бы зеленый, хотя не совсем, а такой… – она поискала слово. – Цвета хаки, вот какой! Как… Ой, что с вами?

Ничего. С ним ничего. Он просто неловко держал чашку, и немножко чаю пролилось на блюдце. У него просто что-то вздрогнуло в груди и что-то пролилось горячим на сердце.

Все мысли промелькнули одновременно в голове, компактным и нечетким, но острым телом, похожим на доисторическую стрелу из кремния. Тяжелую, с зазубренными краями, неуклюжую, но при этом убивающую мамонта стрелу…

Он извинился, спокойно допил чай, задавая еще вопросы Валентине Степановне, но больше ничего интересного не услышал и вскоре распрощался.

…Кажется, все становилось на свои места!

Первым делом, сев в машину, Алексей вытащил блокнот и, напрягая память, принялся составлять список.

С именами было еще ничего, он их легко вспомнил, а вот с фамилиями хуже. Он постукивал костяшкой большого пальца по лбу и морщил лицо, словно это могло помочь работе памяти.

Это помогло или не это, но через час он вспомнил все имена и фамилии. И даже некоторые адреса!

Впрочем, последние смысла не имели: прошло много лет, и большинство людей из этого списка давно сменили место жительства. Ездить самому и проверять – дело пустое. Поэтому Алексей решил проблему иным образом. Он позвонил одной милой девушке – одной из тех «милых девушек» и «милых дам», работавших в тех ценных местах, куда Алексей лишился служебного доступа, перейдя в категорию частныхсыщиков.

Список его состоял из девяти человек. Из них он был уверен в четырех, а остальных включил на всякий случай. Девушка заверила Алексея, что поможет уточнить адреса, и Кис пообещал надбавку за срочность. А сам тут же позвонил в свой офис, на Смоленку, и продиктовал список Игорю, велев приступить к проверке данных немедленно. В его рабочем компьютере имелись всякие разные хитрые базы данных, легальные и не очень, по которым он, параллельно «милой девушке», намеревался отыскать нужные адреса, чтобы максимально исключить устаревшие сведения.

По дороге он раздумывал: сказать Сереге? Позвонить Саше?

Нет, преждевременно! Мало ли… Доказательств у него пока никаких нет! Не надо никому ничего говорить. Пока он сам не проверит…

Но Алексей был уверен: кремниевая пещерная стрела попала в самое сердце.

…Он нашел нужные адреса в своих, легальных и не очень, базах данных. Он скорректировал их с «милой девушкой». Потом он промотался до позднего вечера по этим адресам, выдержал несколько неприятных разговоров, из которых один был очень неприятный.

Затем Кис связался с Петровкой. Поиск «Вольво» пока ничего не принес, а Васян не добавил ничего нового к тому, что сумел рассказать инвалид. Но после вечерних встреч Алексея это уже не имело значения. Информация, которой теперь располагал он, все поставила на свои места!

Он вернулся домой только за полночь. Александра, которая мало на что реагировала последние пять дней, прошедшие с похищения их детей, увидев его лицо, побледнела и вскинула на него карие глаза с тревожным немым вопросом. Она почувствовала, что что-то случилось.

ЧТО?! – вопрошали ее глаза.

Он прошел в гостиную, налил себе коньяку и джин с тоником для нее.

Поколебавшись, Александра приняла высокий стакан из его рук. Она давно не пила алкоголь, потому что еще кормила детей грудью раз в день, но последние пять дней ей кормить было некого, да и молоко, кажется, пропало…

Если Алеша налил ей джин-тоник, то, значит, ситуация того требовала.

– Сядь, Саша. У меня есть новости.

Александра сделала несколько быстрых глотков. Ей стало страшно.

– Я установил личность похитителя наших детей… – с некоторой торжественностью проговорил Алексей.

Она ждала продолжения.

– Правда, мы его пока не взяли – он не проживает по месту регистрации, – но это вопрос времени!

Алексей пригубил коньяк, Александра отпила еще несколько глотков джина с тоником. Голова немного закружилась. От алкоголя или от предчувствия?

– Местонахождение наших детей пока установить не удалось, но я уверен, что завтра мы их найдем, Саша… И я уверен, что они живы! Ну, практически. Практически уверен!

– Почему? – разомкнула наконец Александра пахнущие можжевельником губы.

– Потому что тот парень, что их похитил…

Алексей отпил еще глоток коньяку.

– Это мой сын, Саша…

ЧАСТЬ III

«Па…»

До того как он встретил Александру,[6] Алексей долго жил один. С женой они развелись через несколько лет совместной жизни – он тогда еще на Петровке работал. Был ли он виноват, что пропадал целыми днями, вечерами, иногда ночами в поисках преступников? В том, что ей вечно не хватало его?

Была ли она виновата, что не сумела понять и принять его образ жизни и существования? Что не рассчитала свои силы, выходя замуж за опера из угро?

Какая разница? Алексей никогда не пытался положить на чаши весов чью бы то ни было вину, чтобы, взвесив ее в аптекарски-точных дозах, припечатать приговором. Просто они не сумели сосуществовать, вот и все.

Единственный упрек жене заключался в том, что она, сойдясь с которого лучшим в ту пору другом – имя его Алексей забыл навсегда! – обманывала его с ним целый год.

Впрочем, он не держал зла. Просто недоумевал: нельзя разве было поступить честнее? Чтобы не накопилось так много обмана, так много предательства?

Как бы то ни было, после развода потянулась долгая полоса одиночества. Он к нему привык, он с ним сроднился, он усмотрел в нем преимущества и даже ему радовался…

Пока не встретил Александру. Да и то, разве мог он тогда даже мечтать, что эта встреча положит конец его затянувшемуся холостячеству?

Нет, конечно же, нет.

Впрочем, история его отношений с Александрой не имеет никакого, ни малейшего отношения к истории его развода.

Точнее, не к истории развода, а к его послеразводной жизни. А в ней были женщины, отношения с которыми не перерастали в любовь. Извините, может, вот так надо было бы сказать: в Любовь?

Они ограничивались дружбой. Извините, может, надо было бы сказать: Дружбой?

Нет, вряд ли тут уместна заглавная буква. И даже слово «дружба» не совсем уместно…

Дело было, по всей видимости, в нем самом.

Если он к чему и располагал, то скорее к дружеской доверительности, а вовсе не к страсти. У него была тьма-тьмущая таких подружек, чужих жен и любовниц, приходивших плакаться в его жилетку и твердивших о его замечательной душе. Если дамы иногда и покушались на его тело, то в основном ведомые желанием отомстить своим мужьям или любовникам – как раз из той разновидности, к которой принадлежал Серега, – и немного забыться. «Ты такой славный», – говорили они с некоторым сожалением, многозначительно беря его руку и заглядывая в глаза, но Кис слышал недосказанное: «…вот только я почему-то люблю не тебя, а моего мерзавца…»[7]

Алексей помнил, как в ту пору, даже не будучи влюбленным ни в одну из этих «подружек», он все же испытывал горечь и недоумение: неужели, чтобы заслужить любовь, нужно сделаться мерзавцем?