Сто лет пути - Татьяна Устинова

Тут Шаховской и Варвара сказали хором, но совершенно разное:

— Ну что вы!

— А это не вы его прикончили?

— Не я, — ответил депутат. — Я даже думал, как это проверить, но ничего умного не придумал. Вам же как-то проверить надо, я понимаю!

— А вы в тот день с Воздвиженки домой поехали или сюда? — спросила Варвара, подумав.

— Пятый час был, полдня впереди! Сюда, конечно. Через бульвары на Тверскую и на Охотный ряд.

— А отсюда во сколько ушли, не помните?

— Да мы допоздна сидим обычно! В принципе, это можно у охраны спросить, у них время входа-выхода фиксируется.

— Вот именно, — сказала Варвара и улыбнулась. — И придумывать ничего не нужно.

Бурлаков посоображал немного и вдруг улыбнулся.

— Не гожусь я в детективы. Мыслю как-то… узко.

Шаховской поймал себя на том, что ему приятно оттого, что этот малознакомый человек оказался порядочным, — какое старомодное слово! — и ему можно верить, и с ним можно поговорить об Иркутске и музеях или еще о чем-нибудь, что на самом деле имеет смысл. Ловкий полковник Никоненко в два счета установит, что он в тот вечер, вернувшись с Воздвиженки, безвылазно сидел в Думе и никакого отношения к смерти оборотистого и ловкого Павла Игоревича Ломейко не имеет, и — это уж совсем странно — профессор сдержанно радовался, что Бурлаков сию минуту подтвердил его мнение о том, что Ломейко был как раз человеком скверным, подлым. Это совершенно неправильно, конечно, и вообще недопустимо, — с точки зрения человечности! — но все же легче играть в «приключение», когда убивают «плохих», а не «хороших».

Тут Дмитрий Иванович подумал, что, должно быть, именно так рассуждал когда-то министр внутренних дел Петр Аркадьевич Столыпин, казнивший революционеров без суда и следствия. «Плохие» заслуживают наказания. «Хорошие» имеют право это наказание назначать.

Только вот как отделить окончательно «плохих» от окончательно «хороших»?.. Украденная диссертация и разворованный музейный бюджет не могут быть оправданием… убийства! Игра в черное и белое — когда нужно говорить наоборот и ни разу не сбиться, — просто игра, а в жизни она опасна, чудовищна!

Шаховскому вдруг стало страшно и стыдно, он вскочил, задев свой портфель, и тот отлетел на середину кабинета, и из него вылезли бумаги, много. Вдвоем с Бурлаковым они кое-как запихали их обратно. Варвара размышляла, не обращая на них внимания.

— Александр, — спросила она, когда суета с портфелем закончилась, — вы всегда разговаривали с Ломейко наедине?

Тот кивнул.

— Никогда и никого у него не встречали?

— Нет, почему, встречал. Какого-то парня видел несколько раз, но он сразу уходил, как только я приезжал. А однажды тетка во дворе митинговала. Ее не пускали, что ли, она хотела к директору зайти. Но она не в себе, по-моему.

— Почему вы так решили?

— Да видно же! Одета странно, кричала.

— А что кричала, не помните?

— Ну, «пустите меня, мне нужно»! Нет, не помню.

— А парень?

— Парень как парень, самый обыкновенный. Я его тоже особенно не разглядел, он быстро ушел, говорю же. Они какие-то планы рассматривали, когда я вошел.

— Планы?

— Мне так показалось. Как будто чертежи. Этот парень бумаги со стола собрал и был таков. Должно быть, смету на следующий ремонт готовили, уроды!..

Парень, подумал Шаховской. Девушка со странным именем Милана тоже упоминала какого-то человека, с которым Павел Ломейко собирался написать совместную научную работу или что-то в этом роде. Впрочем, полковник Никоненко утверждал, что у убитого был огромный круг знакомых!

…Может, нужно думать именно в этом направлении? В направлении непонятной научной работы или статьи, которую Ломейко собирался писать, если на самом деле собирался? Зачем ему научная работа?.. Ну, докторское звание понятно зачем — для статуса и дальнейшего получения соответствующих мест, да и вообще все приличные люди нынче доктора наук, — а работа или статья зачем? Особенно после скандала с диссертацией! Логичней было бы о себе не напоминать, по крайней мере какое-то время, чтоб история с плагиатом подзабылась, и дремучее, консервативное «научное сообщество», сплошь состоящее из странных людей, именуемых «порядочными», ничего не понимающих ни в жизни, ни в добывании «доходных мест», ни в «освоении бюджетов» в свою пользу, немного успокоилось, сообразило, что Павлу Ломейко лучше не мешать, он все равно своего добьется! А в случае чего папа поможет, тоже большой ученый!

При чем тут статья? И что это за статья?..

Возле подъезда Думы, где всегда так сильно задувал ветер, что приходилось поворачиваться к нему спиной и поднимать воротник, Шаховской изложил свои соображения Варваре.

— Нужно у Игоря спросить. Наверняка в кабинете Ломейко остались какие-то записки, бумаги.

— Наверняка остался планшет с фотографиями и перепиской, Варвара! Бумаги — это очень скучно и несовременно. — Он повернулся и шел спиной вперед, вел Варвару за руку. — Продвинутые и успешные молодые менеджеры выкладывают свои портреты с подписями «Я за рабочим столом» или «Я на совещании». А еще «Я в бассейне» и «Я в караоке». И «Я кушаю», это обязательно.

Она засмеялась.

— Но бумаги какие-то должны быть. И бабка, о которой вы все толкуете!.. Бурлаков тоже сказал, что она приходила и митинговала!

Тут Дмитрий Иванович вдруг понял, что ни к какой бабке идти не хочет, а хочет гулять по ветреным бульварам, держать Варварину ладошку, слушать, как она говорит, смотреть, как она улыбается и поднимает воротник пальто, закрывая покрасневшее от ветра ухо.

— А может, не пойдем сегодня к бабке? — спросил он, и ему стало неловко. — Может… завтра пойдем?

…Если она согласится, завтра будет продолжение. Ничего не закончится сегодня.

— Мы же вроде бы сейчас собирались!

— А пойдем завтра.

— Ну, хорошо, — согласилась Варвара. — Завтра так завтра. А сейчас по домам?

Как же это так получилось, что огромная часть жизни, в которой назначают девушкам свидания, приглашают гулять по бульварам, разговаривают о пустяках, страшно важных, не боятся выглядеть смешно или глупо, прошла мимо него? Прошла, а сейчас вдруг вернулась, и он понятия не имеет, что нужно делать!

— Варя, — сказал Дмитрий Иванович, к которому вернулась огромная часть жизни и теперь ожидала неподалеку, — я не хочу с вами расставаться. Разве вы этого не понимаете?

1906 год.

— Ну-с, можете взглянуть, Дмитрий Иванович.

Мучитель несколько отступил в сторону, полюбовался работой и, кажется, остался доволен.

Шаховской, очень сердитый, выбрался из кресла, в котором он просидел битый час с четвертью, подошел к зеркалу и посмотрел.

Не было в зеркале никакого князя Шаховского, секретаря председателя Думы. Там отражался солидный господин возраста, далеко перевалившего за средний, в усах, с пробором в набриолиненных седых волосах и в визитке.

— Боже мой, — убитым голосом пробормотал князь, рассматривая господина в зеркале.

Алябьев тоже рассматривал отражение с пристрастием, потом озабоченно поправил ему парик. Следом за его движением против воли Шаховской мотнул головой.

— Постарайтесь немного обвыкнуться в этом облике, князь. До вечера еще есть время. На улицу вам лучше не выходить, конечно, но можно спуститься выпить в буфетной чаю.

Шаховской потрогал накладные седоватые усы.

— Разве можно чаю, Алексей Федорович? С эдаким… приспособлением?!

— Не беспокойтесь, не отвалятся! Клей новейший, немецкий. Будет держать долго. Пожалуй, в бане придется отпаривать после операции!

Они разговаривали в номере гостиницы «Европа», где остановился миллионщик из Канадского Доминиона, бывший сибиряк Семен Михайлович Полозков, из старообрядцев. В гостевой книге было записано именно так — на предмет, если будут проверять. Алябьев утверждал, что проверять обязательно будут, и наверняка уже проверяли.

В парике и усах, с сильно разрисованным лицом Семен Михайлович Полозков, то есть князь Шаховской, чувствовал себя до того неловко, что то и дело непроизвольно дергал шеей, как бы стремясь освободиться от маски.

— А в буфетную вам сходить непременно нужно, — продолжал Алябьев. — Показаться. Там наверняка наблюдатель посажен, и не один.

— Для чего же наблюдатель?

Алябьев помолчал.

— Дмитрий Иванович, тут не Государственная дума! Тут заговорщики и террористы, на карту поставлены их интересы. Да что интересы, жизни человеческие! Разумеется, я сделал все возможное для того, чтобы нам поверили до конца, но необходимы крайняя осторожность и секретность!.. Агентов в гостинице нет, чтобы, сохрани бог, соглядатаи ничего не заподозрили. Ведите себя как можно естественней.

— А как ведут себя старообрядцы из Канады?