Обратная сила. Том 2. 1965–1982 - Александра Маринина

Он вышел на кухню, распахнул холодильник, рывком достал графинчик ледяного клюквенного морса и пил прямо из горлышка, пока от холода не онемело нёбо. Потом присел у стола, достал сигареты, закурил. Руки тряслись.

Из комнаты доносились голоса Люсеньки и режиссера Хвыли, увлеченно обсуждающих роль обер-прокурора Синода Победоносцева в провале какой-то реформы. Андрей Викторович Хвыля – муж Аллы, его дочери. Получается, Хвыля – зять Орлова? И что же выходит? Сейчас вот в этой самой квартире находятся жена Орлова, его дочь и зять? Его семья?

Немыслимо. Невероятно. Неправильно.

Или правильно?

Мысли разлетались осколками, не желая соединяться в единое целое.

– Саша! Ну что это такое?!

Сердитый голос жены вернул его к действительности. Орлов виновато посмотрел на нее и быстро затушил окурок в пепельнице.

– А я чувствую – дымом из кухни потянуло, так и знала, что ты куришь, – с упреком сказала Людмила Анатольевна. – Ты же обещал сократиться, курить не больше пяти сигарет в день. Ты просто как дитя неразумное, Саня! Тебе же нельзя! И где Аллочка? Почему ты оставил ее одну?

– Я только на минутку вышел, не сердись, милая, – пробормотал Александр Иванович. – Всего полсигаретки. А как у вас дела идут?

Людмила Анатольевна тут же перестала сердиться и переключилась на то, что было ей интересно.

– У нас все отлично, – весело сообщила она, – нащупали хорошую линию, Андрей Викторович очень доволен. Санечка, раз уж ты все равно на кухне, завари, пожалуйста, свежего чайку, чтобы мне не прерываться. Сделаешь?

Орлов старательно выдавил из себя улыбку.

– Конечно.

Он заглянул в комнату сына, где Алла, сидя на диване, листала журнал, и пригласил ее на кухню.

– Поскольку мне дано партийное поручение заварить свежего чаю, то я подумал, что мы с вами тоже чайку выпьем, – с напускным весельем говорил он, ополаскивая заварочный чайничек кипятком. – На мое предложение вы ответили отказом, я помню, но сейчас я заварю совершенно другой чай и по совсем другой рецептуре. Уверяю вас, Аллочка, такого чаю вы никогда и нигде не пробовали. Этот чай мне привезли прямо из Лондона.

Привычные и понятные действия приносили некоторое успокоение, и, когда чай был готов, Александр Иванович уже почти полностью взял себя в руки. Он отнес две чашки с чаем в комнату, вернулся на кухню, налил чай Алле и себе, снял красиво вышитую полотняную салфетку с горки пирожков.

– А расскажите мне о своем сыне, – попросил он.

Алла изумленно взглянула на Орлова. Рука, державшая пирожок, остановилась на полпути ко рту.

– Неужели вам это интересно? Вы же его не знаете совсем.

– Вот именно поэтому и интересно.

За последние полчаса это были единственные слова, произнося которые Александр Иванович Орлов не покривил душой. Он действительно хотел узнать как можно больше о сыне Аллы Горлицыной. О своем внуке.

– Его зовут Мишей, осенью пойдет в седьмой класс. Я назвала его в честь своего отца. Знаете, подумала тогда, что если никаких сведений об отце не найду, то пусть хоть имя живет. У меня ведь даже фотографии его не осталось. Зато есть Мишка. Жаль, мама не дожила до его рождения, и я теперь даже не могу узнать, похож ли он на своего деда.

– А вы сами?

Голос внезапно сел, и слова прозвучали невнятно.

– Что? – переспросила Алла, слегка сдвинув брови.

Точь-в-точь как делала когда-то Руфина Азиковна Штейнберг, его мама.

Орлов откашлялся, прочищая горло.

– А вы сами похожи на отца? Что ваша мама говорила?

Алла внезапно рассмеялась.

– Ой, мама говорила, что я – вылитая жена Иосифа Ефимовича. Руфину Азиковну вся больница знала. Если Иосиф Ефимович задерживался или даже оставался ночевать, когда были тяжелые больные после сложных операций, она всегда приносила ему кастрюльки с едой. Мама рассказывала, что Руфина Азиковна, то есть моя бабушка, была настоящая красавица. Если я в нее пошла, то мне повезло.

Господи, как больно…

1979 год, осень-зима

Вторая половина 1979 года осталась в сознании Александра Ивановича Орлова смятым комом, в котором обрывочные впечатления от всего происходящего оказались склеены непреходящим душевным смятением. Тандем Людмилы Анатольевны и режиссера Хвыли оказался настолько продуктивным, что после внесения поправок в реплики спектакль был принят высокой комиссией более чем благосклонно, а премьера прошла с шумным успехом: оказалось, что людей, знающих и понимающих исторические реалии, среди театралов намного больше, чем можно было представить. У Хвыли появилась идея познакомить Люсеньку с драматургом, готовым написать действительно острую пьесу, основываясь на малоизвестных, но весьма выразительных фактах из жизни России в XIX веке, которыми его снабдит доцент Орлова. Люсенька идеей загорелась и теперь все свободное от работы в институте время проводила то в архивах, то на встречах с Хвылей и драматургом Рустамовым, то разбирала папки и перечитывала имевшиеся дома записи. Орлов только диву давался: и когда жена успевала еще и хозяйством заниматься?

Осенью Орлова пригласили быть защитником по сложному многоэпизодному групповому делу. Обвиняемые – восемь несовершеннолетних, законченное следствием уголовное дело – в семнадцати томах. Тот, кто сталкивался с подобным, хорошо знает, как муторно читать такие дела и готовиться к защите: подростки – это не устойчивая банда, отправляющаяся на каждое дело одним и тем же составом, тут все сложнее. В драке участвовали трое, в этой краже – пятеро, а в той – только двое, в грабеже – четверо… И так далее. За год набралось больше двадцати эпизодов.

Каждый обвиняемый имел своего адвоката. И каждый адвокат должен был прочитать и изучить дело от корки до корки. Все семнадцать томов. А ведь дело-то существует в единственном экземпляре, и копировать его никто не разрешает. Приходилось договариваться с коллегами, устанавливать график – кто когда работает с делом, график этот все время сбивался, потому что у каждого из восьмерых защитников то и дело возникали разные обстоятельства: болезни, семейные неурядицы, необходимость участия в других процессах, командировки…

Если раньше Александр Иванович предпочитал проводить свободное время дома и всегда радовался часам тихого одиночества, когда можно было почитать, лежа на диване, или спокойно обдумать предстоящее выступление в судебном заседании, улавливая краем уха доносящиеся из кухни звуки и запахи, то теперь он стал жить совсем иначе. Теперь в его жизни появились Алла и ее сын Мишка – резкий грубоватый паренек в пубертатном периоде, дерзкий и непослушный. Алла числилась в труппе театра, но новых ролей ей почти не давали, и спектаклей, в которых она была занята, оказалось совсем мало. Зато свободного времени – много. Хвыля, увлеченный своими идеями, постоянно где-то пропадал, после хвалебных отзывов на первый поставленный им в Москве спектакль главный режиссер театра доверил ему следующую постановку, так что на жену и сына ни времени, ни внимания у Андрея Викторовича уже не оставалось. Поэтому Алла с благодарностью приняла живое участие в своей жизни адвоката Орлова.

Вдвоем, или втроем с Мишкой, они ходили на выставки, в кино, гуляли по Москве, ели мороженое. Обширные знакомства Александра Ивановича делали возможным и закрытые просмотры зарубежных фильмов в Доме журналиста или в Доме кино, и приобретение дефицитных книг, и обладание записями многочисленных «подпольных» концертов. Впрочем, концерты могли быть и совершенно официальными, открытыми, только проводились они не в Москве, а послушать любимого исполнителя хотели все.

Отношения с Мишкой складывались непросто. Ни возраст, ни фронтовое прошлое и боевые награды, ни внушительная внешность Александра Ивановича не производили на мальчика ни малейшего впечатления, и все, что паренек произносил, имело только один подтекст: ты – ветошь, которая ничего не смыслит в жизни, и все, что ты предлагаешь, муть и фигня. Все посмотренные вместе фильмы были «скучными», подаренные книги – «ерундовыми». Понятное дело, что и съеденное в кафе мороженое оказывалось «приторным и вообще противным». Мишка нового знакомого родителей активно не любил и старался под любым предлогом отвертеться от совместного времяпрепровождения. Орлов не был слепым, он все видел и понимал. И в то же время как адвокат, много лет имевший дело с уголовными делами, где обвиняемыми выступали несовершеннолетние, хорошо представлял себе, чем может грозить предоставленная такому парню свобода и безнадзорность.

– Аллочка, – сказал однажды Орлов, – давай не будем мучить ребенка нашей культурной жизнью, ему это в тягость. Но с его свободным временем надо что-то делать.

Они давно уже перешли на «ты», как, впрочем, и Люсенька и Хвыля. Орлов даже сам не заметил, как обе супружеские пары довольно быстро стали близкими друзьями.