Возвращение в Итаку - Станислав Гагарин

И тогда случилось ЧП. На палубе «Волховстроя» стояли крепко принайтованные тросами трехосные машины. Во время штормовой свистопляски лопнули от нагрузки крепления одной машины. Избавившись от пут, она принялась кататься по палубе, расшибая своим корпусом все к чертовой матери.

По сигналу «Аврал!» во главе со старпомом мы выскочили на палубу. Предстояло поймать машину, остановить ее и снова закрепить на уходящей из-под ног палубе. Задача, прямо скажем, не из веселых. «Волховстрой» раскачивался во все стороны, и трудно было угадать, куда вдруг ринется машина.

Мы боролись с машиной часа два, пока не набросили на ее передний бампер петлю из проволочного троса. Свободный конец был у меня в руках, и я успел накинуть на кнехт два шлага, две восьмерки, чтобы задержать машину. Но двух было мало, а на третью не хватило времени. Пароход круто положило налево, машину понесло к левому борту, трос дернулся – двух шлагов было мало, и трос стал травиться, хотя я изо всех сил пытался удержать его. Машина двигалась к фальшборту своим задним бортом. Стас и Женька Наседкин, отброшенные к фальшборту, оцепенели от ужаса и, не шевелясь, смотрели, как надвигается на них машина. Я упирался изо всех сил, но трос медленно травился, и машина пошла на ребят. Мои руки в брезентовых рукавицах вместе с травящимся тросом оказались у чугунной тумбы кнехта. Я даже не почувствовал, как левая рукавица уже попала между тросом и кнехтом, я ждал, когда волна положит «Волховстрой» направо. Потом, не теряя времени, я быстро выбрал образовавшуюся слабину и намертво закрепил машину. Когда ко мне подбежали Женька, Стас, другие матросы, я почувствовал, как горит левая рука, и сдернул с нее рукавицу, уже наполнившуюся кровью.

Доктора на каботажном судне не полагалось, потому операцию мне сделали во Владивостоке.

…Не знаю, может быть, это следствие полузабытых и не всегда осознанных обид детства, но я ревнив к мужской дружбе. В принципе при первой встрече люди кажутся мне славными… Потом происходит отбор, бывает и разочарование. Но если кто-то становился хорошим товарищем, на него возлагались сложные обязанности. При внешней моей коммуникабельности я трудно схожусь с людьми по большому счету. Таким уж уродился, и изменить здесь ничего нельзя. Меня и моя история, может быть, больнее всего ударила тем, что обиду нанесли самые близкие мне люди.

– Привет, Галочка! Здорово, Стас! – услышал я за спиной и узнал голос Васьки Мокичева.

Он подошел к нашему столику. Стас жестом пригласил его сесть, и Мокичев сел, небрежно мне кивнув.

– Не узнаешь? – спросил Ваську Решевский.

Мокичев пристально посмотрел на меня.

– Боже мой, – тихо проговорил он. – Да ведь это Олег…

– Он самый, – улыбаясь, сказал я, довольный растерянностью никогда и ничем не смущавшегося Васьки.

– Ну и ну, – сказал он. – Вернулся, значит…

– Как живешь? – спросил я. – Всё суда перегоняешь?

– Обычное дело… Вот прилетел с Востока, гнали туда плавбазу из Швеции. Да что я, ты-то как?.. Мы тут о тебе часто вспоминали… И рюмку поднимали за твое возвращение.

Его словам я не очень поверил, но все равно слышать это было приятно.

По беспокойным глазам Мокичева, с интересом оглядывающего нас троих, я понял, что он обо всем знает и теперь старается выяснить для себя, что же здесь происходит и как ему держаться за нашим столом, дабы не попасть ненароком впросак.

– Вот ты где, Василий! – громко сказал маленький человечек с грустными глазами. Он неожиданно вырос за спиной Васьки и тронул сухонькой лапкой его за плечо. – А я тебя ищу, ищу…

– А, Коля, – снисходительно и небрежно сказал Мокичев. – Тащи стул и садись с нами…

Это был Николай Снегирев, корреспондент местной газеты. Снегирев знал все, что касается флота, и наверно, не хуже начальника главка. Я помнил его еще с первого курса мореходки, когда он пришел к нам желторотым мальчишкой и выдал в газете репортаж о будущей рыбацкой смене – о «молодых орлятах океана». С тех пор он не изменился, был таким же суетливым, но слушать морскую травлю умел внимательно, выуживал даже у самых молчаливых необходимую информацию и с восторгом писал о «славных рыцарях моря». Я наблюдал за Снегиревым со стороны, меня привлекали его глаза, контрастирующие со всем его обликом и манерами. Я понимал, что глаза мудрые и печальные. Но случая разговориться со Снегиревым по душам не было, хотя я чувствовал, что и он присматривается ко мне.

Только однажды возникла такая возможность, хотя непосредственно перед этим я подавил в себе желание двинуть Снегирева в челюсть.

Получилось так, что с Галкой мы попали как-то к его друзьям. В большую комнату набилось десятка два людей, разных по возрасту, внешности и манерам. Надрывалась радиола, танцевали пары, в углу на низком столике стояли бутылки и поднос с бутербродами. В коридоре целовались, на кухне читали стихи, а мы с Галкой с любопытством разглядывали этот бедлам.

В разгар вечеринки в комнату ворвался длинноволосый парень в полосатых брюках и красной кофте.

– Вадик! – закричали девчонки. – Вадик!

Парня я узнал. Это был Вадим Зайцев, один из ведущих актеров нашего театра, любимец публики.

Вадим подошел к радиоле, снял пластинку и поставил ту, что принес с собой.

Остановились пары, и, когда все смолкло, он опустил адаптер на черный диск.

В наступившей тишине послышался стук. Вадим повернул регулятор громкости вправо, и в комнате забухали глухие удары. Звук ударял в уши, ослабевал, прерывался и снова рвался из динамика радиолы. Мы не знали, что означает этот стук, но было в нем что-то тревожащее душу, непонятное смятение охватило меня, и я видел, как застыли лица захваченных врасплох людей.

Мельком взглянув на Вадима, я обнаружил на его лице ухмылку.

Неровный стук прекратился. Щелкнул автомат, остановив движение диска. Я приподнял адаптер, снял диск пластинки и в синем круге ее прочитал: «Апрелевский завод. Долгоиграющая, 33 об/мин. ВТУ VXII 231-60 33 ИД-8378. 2-я сторона. Большая медицинская энциклопедия № 26. Митральные пороки сердца (оконч.)».

«Вот именно, «оконч.», – успел подумать я, Вадим вырвал пластинку из моих рук и нарочито по-театральному прочитал написанное в синем круге.

Мгновение все молчали, не зная, как к этому отнестись.

Вадим Зайцев обвел всех помутневшими глазами и глухо проговорил:

– Вот так… Так оно бьется, черти… А теперь пляшите!

Он сунул пластинку с синим кругом под мышку, поставил другую, бросил на нее адаптер и вышел из комнаты.

Снегирев придвинулся ко мне боком и спросил, поводя глазами к двери, за которой скрылся Вадим: