Возвращение в Итаку - Станислав Гагарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снегирев придвинулся ко мне боком и спросил, поводя глазами к двери, за которой скрылся Вадим:
– Силен, бродяга! Ну и как тебе эта хохма?
Вот тогда и захотелось мне двинуть Снегирева в челюсть, но никто бы меня не понял, и потом я успел заглянуть журналисту в глаза – и ему не поверил. Стало ясно, что он «работал» на меня и ждал, как откликнусь на «хохму». Только зачем ему это понадобилось? Я пожал плечами и повернулся к Галке, о чем-то спросившей меня…
Уже позднее я узнал, что у Снегирева большая семья, трое или четверо детей. Мне рассказывали ребята, которые обращались к нему за помощью по разным вопросам, что Снегирев хватался за каждую болячку, обивал пороги начальства до тех пор, пока не добивался справедливости и не выручал попавшего в беду рыбака. Он успевал взять обязательный материал для газеты, писать в каждом номере о проблемах промысла, присутствовать на всевозможных совещаниях и бегать по квартирным делам какого-нибудь рефмашиниста или тралмейстера, усмирять излишне ревнивого рыбака, убеждать сурового главного капитана.
Да, далеко не однозначным человеком был Николай Снегирев. А в истории с пластинкой, как он мне потом объяснил, он пытался разобраться во мне самом. Сейчас Снегирев придвинул к нашему столу пятый стул и, влюбленно поглядывая на Ваську, говорил, захлебываясь от восторга:
– Силен, бродяга! Полшарика отмотал! А заходы какие… Будем давать его очерки в газете. «Глазами советского моряка!»
– Брось, Коля, – лениво сказал Мокичев, – я лишь фамилию поставил. А писал-то ты, по моим байкам…
– Литературная обработка – в порядке вещей… – сказал Снегирев, но я заметил, как он при этом смутился.
– С твоими связями среди моряков да опытом давно бы книгу написал про нашего брата, – сказал Васька. – А ты все «обработка да обработка»…
Снегирев вздрогнул, прикрыл глаза и вновь заулыбался.
– Эх, старик… В каждом газетчике есть этот комплекс – все мы мечтаем о литературе, о своей книге, а изо дня в день даем в газету информации на сорок строк. А книга так и остается ненаписанной.
Он повернулся ко мне.
– Вы с Патагонского шельфа вернулись или из Африки?
– Из тюрьмы, – ответил я.
Снегирев оглядел всех и понял, что я не шучу.
– Постой, постой, – медленно начал он, – как же я не узнал… Ведь вы тот самый Волков?
– Тот самый…
– Волосы, – сказал Снегирев. – Волосы… Простите…
И тут принялся за дело оркестр.
Снегирев поднялся.
– К сожалению, эта сенсация не для газеты, – деланно улыбнулся он и стал прежним Снегиревым. – Но мы еще поговорим… Это ведь тема для большой вещи, которую я задумал… А сейчас я временно покину вас, здесь кавалеров избыток. И каких кавалеров!
Он поклонился Галке и направился в дальний угол зала.
– Как думаешь начинать, Олег? – вполголоса спросил меня Мокичев. – Пойдем покурим, что ли…
Я понял, что он хочет поговорить со мной о деле, и поднялся из-за стола.
Мы прошли через вестибюль и стали у колонны, подперли ее плечами, закурили.
– Отошел иль нет еще? – участливо спросил Мокичев, и в эту минуту я поверил в его искренность.
– Отхожу, – ответил я.
Участие участием, но мне не хотелось ворошить старое, но он ни о чем таком не спросил.
– Давай к нам, старик, – сказал Мокичев, – в нашу контору. Меня выдвигают в замы главного капитана, поддержу… А работа у нас – сам знаешь. Не промысел, ведь туда тебе сейчас и не нужно, поди, и так по людям стосковался. На перегоне, понимаешь, все веселей, смена обстановки частая. Виза-то у тебя будет?
– Должна быть, – сказал я. – На мне больше ничего нет.
– И прекрасно! – вскричал Васька, ухватив меня за рукав. – Прямая тебе дорога в Мортрансфлот!
– Я подумаю, Василь, спасибо. Но мне как-то промысловое судно милее…
– Так ты и будешь плавать на них, чудак. Только рыбу ловить не придется. Правда, иногда после приемки судна у фирмы мы идем в район промысла и понемножку рыбачим, чтоб опробовать оборудование. Так что и у нас ты свою страсть можешь удовлетворить. Только я не понимаю твоего промыслового азарта. По мне, так пускай эту рыбу ловит тот, кто ее в океан выпустил… Ладно-ладно, я шучу, не смотри на меня волком, Волков! – Он засмеялся, довольный случайной игрой слов. – Значит, договорились?
Когда мы все четверо оказались снова за столом, Ваську осенило, он внимательно посмотрел на меня, потом на Стаса, видимо соображая, как выйти из положения, и наконец сказал, глядя поверх наших с Решевским голов:
– Коллеги, разрешите пригласить на танец даму…
Не сговариваясь, мы поглядели со Стасом друг на друга и ничего Мокичеву не ответили.
– Молчание – знак согласия! – Васька, лихо вскочив, поклонился Галке.
Впервые за весь вечер остались мы с Решевским наедине.
Не знаю, кто проявил больший такт, оставив нас вдвоем, Галка или Мокичев, а может быть, все произошло случайно, скорее так оно и было. Если раньше я думал о необходимости такой встречи и последующего мужского разговора, то сейчас, когда вечер подходил к концу и я о многом успел подумать, многое смог по-новому переосмыслить и другими мерками измерить, сейчас я не видел больше никакого смысла в этом разговоре.
«Слов не будет, дружище… Если я произнесу их, они потеряют всю силу. Иногда слова нуждаются в том, чтобы их не произносили вслух. Они родились в сознании и только в нем способны существовать. Стоит слететь им с губ, и они поблекнут, превратятся в прах».
– Можешь ударить меня, Олег, – сказал Решевский, – но я хочу тебе все рассказать…
– Ударить? Могу, конечно… Только зачем? Это ничего не изменит. И потом, ты разве убежден, что заслужил это? Ты, кажется, доволен судьбой. Чего же еще лучше? Ну а о себе позабочусь я сам. Видишь вон ту красотку, что на стене, с янтарем в руках? Возьму ее в жены. Как смотришь? Годится? Надежно и оригинально…
– Олег, я понимаю тебя, но…
– И хорошо. Когда понимают – хорошо. Больше всего страдаешь от человеческого непонимания. А с тобой удобно. Ты все понимаешь, и не нужно сотрясать воздух словесами. Ты мне вот что лучше скажи, море почему бросил? Она заставила, да? Всерьез занялся преподавательской деятельностью или временный этап?
Решевский молчал, видимо, обдумывая ответ.
– Тут вопрос сложный… – начал он.
– А ты не усложняй без нужды…
– Видишь ли, конечно, она настояла, ну и я… Сейчас учусь заочно, хочу заняться теорией судовождения.
– А практику оставляешь нам, простым смертным? Что ж, ничего зазорного в твоих планах нет. Каждому своё. Иногда я жалел, что соблазнил тебя мореходкой…
