Скажи это Богу - Елена Черникова

А потому, что речь в романе идет об авторе, что и придает этому аллегорическому произведению страстную искренность. Душа Дефо полностью обнажена именно здесь, в истории странника-отшельника, повелителя своей земли (тут исследователи начинают обычно лепить про буржуазный строй и феодализм с пережитками рабовладения, воплощенными в образе Пятницы). Читатели, до сих пор не знакомые с основной профессией Даниеля Дефо, не могут понять, что весь "Робинзон" - это, так сказать, шифрованная записка.

Автор - руководитель секретной службы, снабжавшей министра Роберта Харли, спикера палаты общин, точнейшими, из первых рук сведениями о настроениях населения в стране, о заговорах и прочем, - такой автор прекрасно понимал, что лишь разгадывание тайн способно вечно разжигать всеобщее любопытство. В подтверждение моей гипотезы (об отсутствии прямой связи между общепринятым прототипом - Александром Селькирком - и образом Робинзона Крузо) задаю себе во?прос: зачем было Дефо в семь раз увеличивать срок пребывания своего героя на Острове Отчаяния - против срока якобы прототипа? Как и сейчас, в восемнадцатом веке писатели чудесно чувствовали разницу между реальным временем и художественным. Если бы речь шла о "борьбе с природой" или, что еще круче, "единоличном прохождении многих стадий в становлении человечества как трудового сообщества", что стало общим местом во всех учебниках, да и все так привыкли думать, - то на всю робинзонаду могли вполне уйти те же четыре года. И впечатление было бы таким же сильным. Герой делал бы засечки на столбе, считая дни; точно так же мог бы возникнуть темнокожий друг Пятница...

Ан нет. Двадцать восемь лет! Кстати, жил даже при деньгах, вынесенных с погибшего корабля наряду с инс?трументами и прочим необходимым для одинокой жизни инвентарем. Деньги тут обязательны. Очень важная деталь.

Двадцать восемь лет. И тот же Пятница - ну почему он, а не она? Чтобы целомудрие читателей-пуритан поберечь? Тоже глупости. Целомудрие читателей ни?сколько не пострадало бы, будь Пятница женщиной. Весь во?прос был бы только в корректном описании их друже?ских чувств - и нормально все обошлось бы. Так называемая половая жизнь Робинзона описана всего в пяти - последних - строчках романа: "Тем временем я сам до некоторой степени обжился в Англии, а главное, женился - не безвыгодно и вполне удачно во всех отношениях, и от этого брака у меня было трое детей - два сына и одна дочь". Все. На этом заканчивается бессмертное произведение. На детях.

Вторая же часть - "Дальнейшие приключения Робинзона Крузо" - и близко не возымела такого успеха, как первая. Потому что... полностью отвечает тем стереотипам, что приклеились к первой части. Тут тебе и "борьба с природой", и приключения, и путешествия аж по трем частям света с заездом в Сибирь!.. И - ничего. Пусто. Такого чтива - много, даже ловко написанного. И никому не интересно.

Следовательно, закрывая вопрос о глупости номер один, мы утверждаем, что реальным прототипом Робинзона был автор; что пребывание на необитаемом острове и хозяйничанье на нем есть аллегория пребывания самого Дефо среди людей и их ничтожных тайн, кажущихся им такими значительными, что за них платят деньги... Описывать природу острова - куда чище и свежее, чем известные автору поступки и замыслы людей.

Теперь о глупости номер два. Современные подрост?ки, начитавшиеся журналов о пользе и даже неизбежности непрерывной, полновесной половой жизни, ехидно задают вопрос: а как же Робинзон за столько лет на острове никого и ни разу? Тут же начинаются пошловатые разговорчики про Пятницу, про любимую козочку, про кошечку, неизвестно от кого окотившуюся, и прочая...

Будь роман не аллегорией жизни автора, а приложением к журналу "Здоровье", таковая постановка вопроса могла бы иметь место, правда, не в приличном обществе...

В конце романа Робинзон, как я уже процитировала, "не безвыгодно" женится. В нем сохранились все муж?ские силы, чтобы оценить свой брак как вполне удачный во всех отношениях, а также родить детишек. Без репетиции такая премьера и в особенности такая ее авторская характеристика не представляются возможными. Но если принять сей достойный финал робинзонады как кость пуританам-современникам (вдруг и у них возникнут свои вопросы к этой стороне жизни любимого героя) и, освободившись от еще одной порции клише, понять суть взаимодействия Робинзона с его Островом, мы поймем, что двадцать восемь лет (а не четыре года у якобы прототипа) были годами высочайшего счастья, поскольку была власть, а она чрезвычайно эротична. Ощущения, которые она дарит мирскому человеку, пробившемуся к ее вершинам, куда острее, чем простой экстаз от коитуса. Да и вообще власть - она дается свыше.

Робинзон двадцать восемь лет (четыре семилетних цикла, четырехкратное обновление духа и клеток тела) владеет безраздельно землей, возделывает ее, получает результат... Ведь похоже, правда? У него уже есть власть. Он уже все имеет. Потом появляется дружелюбный подданный, все логично!

Прелюбопытны последние годы жизни Даниеля Дефо. Его герой не умер при жизни автора: в том смысле, что вторая, редко издаваемая часть "Робинзона Крузо" заканчивается обещанием путешественника успокоиться и счастливо дожить свои дни в Англии, "научившись ценить уединение". (Господи, да ему, оказывается, целая жизнь понадобилась для вот чего! Оценить уединение!)

Реальный прототип Робинзона - Даниель Дефо - скончался как только мог загадочно.

За полтора-два года до смерти он, бросив все, куда-то бесследно исчез. Двести с гаком лет в учебниках писали, что его так замучили кредиторы, что ему пришлось скрываться и умереть в нищете. Что до кредиторов, то они были на самом деле, но не потому, что Дефо не знал - как заработать деньги. Просто это была одна из его игр: дурить людей. Особенно если в части самого дорогого для них - денег. Да, он не был ангелом.

Поэтому, выражая людям и самому себе свою послед?нюю волю, - людям, восхищавшимся "Робинзоном Крузо", но не понявшим в книге почти ничего, - и себе, знавшему уйму мрачных человеческих тайн, - он спрятался от "кредиторов" с использованием всех хорошо известных ему приемов секретной службы. И умер так, как считал необходимым, почти в том же возрасте, в каком мог умереть и Робинзон. Последнему Дефо, правда, отпустил не менее 72 лет (это по второй части книги), а себе - 70. Наверное, устал морочить людям головы. Ведь это слишком легко!...

Мне почему-то кажется, что я понимаю господина Дефо.

У него было сто имен, как у превосходного шпиона, имевшего свои центры сбора информации не только в Англии, но и в Париже, Дюнкерке, Бресте, Тулоне... Он знавал тысячи людей, видел тысячи лиц - и озаренных невинной улыбкой, и искаженных гримасой зависти. Судя по всему, вторых он видел чаще.

У него было первое имя собственное, от отца - Foe.

А в вечности осталось лишь то, что он сам себе придумал, суммировав сотню тех и одно фамильное.

А пресловутыми "кредиторами", кажется, он считал всех. Вообще всех, а не только тех, кому не вернул эту ерунду - деньги...

Он все выдумал. Но правдиво до последней метафоры.

Когда-нибудь его жизнь и творчество будут поняты вполне.

(Конец Приложения 2)

Приложение 3

Моя новейшая история

Формальное начало моей новейшей истории пришлось на утро 4 октября 1993 года.

Просыпаюсь раньше будильника и вдруг вижу: стоит надо мной моя дочь. Полностью одета, умыта и готова к выходу в детский сад, что странно. Обычно эту процедуру затеваю я, но...

- Мама, за окном что-то происходит...

Я слышу: не гром. Канонада. В центре Москвы стреляют.

В принципе, я знала, что тем и кончится, но слышать все это за собственным окном почему-то не готова.

- Знаешь, ребенок, мы сегодня не пойдем в детский сад. Посидим дома. Позвоним воспитательнице, объясним, что у нас тут расстрел...

- У нас не работает телефон, - говорит дочь.

- Ничего, у соседей другое начало номера, у них работает. А на улицу выходить нельзя.

Ближе к восьми утра, когда в отдаленный детский сад на "Тимирязевской" уже точно свезли детей из других, невоюющих районов Москвы, я пошла звонить воспитательнице - к соседям, у которых номер телефона начинается на другие цифры. Моя комбинация цифр была отключена, поскольку одинаковая с Белым домом на Краснопресненской набережной, на тот момент - опальным Верховным Советом РСФСР. Работницы бюро ремонта телефонов в те дни бесстрастно отвечали возмущенным гражданам, что идут работы на линии.

Объяснив детсаду, что мы не приедем с Красной Пресни на "Тимирязевскую" по уважительной причине (за окном стреляют), я вернулась в свою квартиру и принялась думать. И удивляться.

Ничто не отвлекало меня от раздумий: телефон не работал, телевидение не вещало, горячей воды и отопления нету. Была лишь ограниченная возможность поговорить - с дочерью, а ей всего шесть лет. И она очень трудно переносит мои слезы. Сама плачет редко, человек она деликатный.