Как свежи были розы в аду - Евгения Михайлова

– И не подумаю. Но вы не беспокойтесь, он никуда не собирается. У него денег нет, он даже Нинке звонил, чтобы та привезла ему заначку, спрятанную в диване. И вообще мне показалось, что он струхнул. Про Сашу я ему ничего не говорила.

– Ты дома сегодня?

– Нет. Меня вызывают к следователю по делу тети.

– Хорошо. Давай будем на созвоне, как-то тревожно…

Они приехали на кладбище, купили два больших букета – один из белых, другой из темно-красных роз, нашли маленький безымянный холмик, рассыпали по нему цветы. Людмила в черном платье и черном платке опустилась на колени. Ирина, неожиданно для себя самой, опустилась рядом. Время исчезло. Они смотрели одинаково голубыми глазами на яркие цветы поверх жизни, которой больше нет… И ничего с этим не поделаешь… И обе плакали. Людмила впервые за всю свою взрослую жизнь.

Потом вернулись в Москву. Ирина довезла Люду до угла ее дома, попрощалась, сказала, что постарается заехать вечером – привезти ей мобильный телефон. Людмила подождала, пока машина сестры скроется из виду, достала из кармана юбки бумажку с адресом, которую ей оставила Валентина, и направилась к метро.

Глава 30

Слава просмотрел бумаги, привезенные Валентиной.

– Не знаю, в какой степени это можно считать документами: какие-то несуществующие конторы – удачное название придумал этот Беленький, – печати сомнительной подлинности, но вывод, важный для нас, сделать можно. Первый договор вы подписали с ним за три дня до убийства Надежды Ветлицкой. До ее гибели он с вами обсуждал этот вопрос? То есть получил ваше принципиальное согласие на сотрудничество?

– Наверное. Он пару раз сказал: «Денег у тебя при такой тете нет и не будет. Если Марик тебе их не принесет». Он так себя любит, что Мариком называет. Я не возражала, в подробности не вникала. Деньги мне были нужны. У тетки просить не хотела. Сразу скажу, пока вы не спросили. Если бы я предполагала, что ради денег и всей этой гадости с изданиями, наследием кто-то убьет тетю Надю, я бы на это не пошла.

– Надеюсь, – Слава внимательно посмотрел Валентине в глаза. – Мы это с вами подробно обсуждали… Так, к сведению, Марк Беленький признался, что имел отношение к смерти вашего отчима.

– То есть?

– Надежда Ветлицкая попросила его и Семена Велехова повлиять на Александра Майорова, чтобы тот подписал завещание в ее пользу. Он хотел что-то оставить родной дочери. Ну, подписать он успел… Давления не выдержал. Умер на их глазах. Марк сказал, что вы также были в квартире. Хохотали…

– Это могло быть. Под кайфом. Когда Александр умер, я пыталась вспомнить, что произошло вечером, ночью… Вспомнила, что кто-то у них был, я стояла под душем в ванной. Мне всегда казалось, что они веселятся, когда я сижу в своей комнате одна… Вот и я веселилась… Они что-то сделали Александру? Что? Вы спросили?

– Марк сказал, что просто придержали, когда ваш отчим вырывался… Уже не проверишь.

Слава с удивлением увидел, что глаза Валентины наполнились слезами.

– Придержали? Александра? Он от них вырывался? Падлы позорные… – она пробормотала почти без звука совсем грубые, матерные ругательства. – Он… Понимаете, я всегда была на всех в обиде… Мне казалось, что я ненавижу свою семью. Но я знала, что они за люди. Чего стоят. Александр был очень нежным, добрым, беззащитным человеком… Он столько горя вынес в нашей семье. И она позвала этих уродов… Значит, тетка еще хуже, чем я думала.

В это время приоткрылась дверь кабинета, и заглянул Сергей Кольцов.

– Извините, Вячеслав Михайлович, что прерываю, нам можно войти?

– Кому это – вам? – строго спросил Земцов. – У нас, между прочим, очень серьезный разговор.

– Так и у нас. И на ту же тему.

Он исчез на минуту, а появился, уже подталкивая перед собой Алексея Кривицкого, который производил странное впечатление. Красное лицо, блуждающий взор, растянутый в улыбке рот…

– Что это за выходки, Серега? Он же пьяный!

– Да. И не просто пьяный. Я ему еще и порошок в водку добавил для полного расслабона. Мне можно: я же свободный художник. Сам трезв как стеклышко: могу дыхнуть.

– Валентина Алексеевна, – сказал Слава. – Вы можете идти. Я разберусь с этим цирком.

– Да нет, пожалуй, я останусь, – сказала Валентина. – Мой биологический отец – единственный человек, который вроде бы ни при чем.

– Слава, – попросил Сергей, усаживая Кривицкого на стул. – Пусть Валентина останется. Это ее касается больше, чем кого бы то ни было.

– Сережа, – почти угрожающе сказал Земцов. – Ты несешь персональную ответственность за то, что затеял. Я не приглашал Кривицкого.

– Конечно. И он нас не приглашал. Потому я к нему пару раз приехал без приглашения. Ну, так… Посидеть, поговорить – он ведь у нас отшельник, – выпить… А выпить он оказался не дурак. Ну, как ты понимаешь, я без дела не могу. А ты мне в обыске отказал. Пришлось нечаянно наткнуться на эти бумаги. Одна хорошо так лежала в навесном потолке в туалете. Другая – ты не поверишь – оказалась подшита к его шерстяным колготкам, которые он по стариковской зябкости носит. Просто мне уже негде было искать. Посмотри. Ты не беспокойся. Он все рассказал, причем на мой диктофон, так что можешь посылать наряд за его законной супругой Зинаидой Воробьевой.

Слава посмотрел на лежащие перед ним документы и от изумления на время потерял дар речи. Наконец обратился к Кривицкому:

– Вы подтверждаете, что это ваше?..

– Подтверждаю, – мотнул тот головой.

– Валентина, – сказал Слава. – Можете посмотреть. Это завещание от вашего имени на него, родного отца, Алексея Кривицкого: квартира, имущество, сбережения – все, что осталось вам после тети. Оно, естественно, не подписано пока. А это завещание Зинаиды Воробьевой на него же: три квартиры, сбережения… Тоже не подписанное.

– Я не буду смотреть, – отказалась Валентина.

– Но признание все же послушайте, – попросил ее Сергей и включил диктофон.

И они втроем слушали чудовищную исповедь человека, который никого не любил, которого никто толком не замечал, а он много лет вынашивал сладкий замысел идеального, безнаказанного преступления. Пережить всех, всех использовать, убить чужими руками бывшую любовницу, родную дочь и жену…

– Вот на флешке – его переписка с исполнителем будущих убийств, обговаривают процент, – сказал Кольцов, – и даже с продавцом поместья в Австрии. Наш рак-отшельник даже по срокам все рассчитал. Вот ты, Слава, все смеялся: зачем я женщину ищу в конторе Беленького? Потому что она была! Той ночью в спальне Надежды Ветлицкой были Кривицкий и его жена Воробьева. Душила, скорее всего, она. Это их видела на кровати Валентина, и ей показалось, что она вновь видит мать и отчима. Воробьева же подготовила завещание Валентины. А потом, как вы уже слышали с его слов, он сам вступил в заговор с «черными» подельниками жены. Они в свое время Зинаиде, и не только ей, от других мужей помогали избавляться. И появилось другое завещание, которое должна была подписать сама Зинаида… перед смертью, полагаю. Адреса ребят он мне дал.

Валентина встала и произнесла холодно, обращаясь к Земцову:

– Можно уйти? Мне все ясно. Это даже для меня слишком большая грязь.

Она быстро прошла мимо отца, брезгливо обойдя его стул. Слава позвонил, дал команду – накрыть гнездо Зинаиды Воробьевой.

– Кривицкого сейчас отправлю в медсанчасть. Пусть выведут все, что ты в него влил. Теперь он уже и по трезвости все повторит. Ему от такой женушки можно спрятаться только в другой колонии. А прятаться придется… Ну, что же. Спасибо, Кутузов. С Беленького тебе причитается гонорар.

– Не. Я не деньгами возьму. Пусть он меня композитором сделает. Или скульптором еще лучше. Хочу ваять.

Глава 31

Ирина пыталась работать, когда ей позвонила Валентина. Сказала одно слово:

– Приезжай.

Голос звучал тихо и как будто спокойно, но у Ирины похолодели руки, ослабли колени. Она уже научилась чувствовать Валентину. Она мчалась бездумно, готовая ко всему. Валентина стояла, прислонившись к стене дома, у своего подъезда.

– Что случилось?

– Плохо. Подожди. Сейчас приедут адвокат и сыщик. Ну, и еще кто-то… Эксперты…

Валентина не успела ничего рассказать. Подъехали машины, Ирина поднималась в окружении большого количества людей по лестнице, все вошли в квартиру… Посреди огромной прихожей лежали два человека. Мужчина со страшным разорванным горлом и женщина в черной одежде с окровавленными руками и открытыми, неподвижными глазами. Они были мертвы. Роман и Людмила. Ирина, как во сне, приблизилась к сестре, встала на колени, провела рукой по ее лицу. Оно холодело под ее ладонью. Ирина не прочитала в нем ни муки, ни отчаяния. Людмила была спокойна. Она совершила то единственное, что смогла. Возмездие. Которое и бывает самым беспощадным у слабых духом людей. Ирина закрыла ей глаза и уступила место врачам и эксперту. В полной тишине Масленников встал, повернулся к Ирине и Валентине.