Дагестанская сага. Книга I - Жанна Абуева

Глава 10

Свадебные столы, длинными рядами расставленные во дворе и в саду, вместили в себя всех друзей, родственников и соседей и ломились от яств, над которыми два дня и две ночи вдохновенно трудилась знаменитая как своими кулинарными изысками, так и своим резким язычком повариха Сакинат, которую все звали просто Саку.

– Пашёл, чё-ё-ё-рт! – говорила она забредшему на кухню в поисках лишней бутылочки захмелевшему гостю, и тот поспешно ретировался обратно во двор, где под звуки зурны и барабана гости лихо отплясывали любимую всеми лезгинку.

Тамада, почтенный доктор Мамаев, степенно восседал во главе стола и зорко поглядывал по сторонам, чтобы не упустить из виду малейшего нарушения свадебного этикета, в то время как есаулы, Абдурахман и Халил, неторопливо прохаживались меж столов, держа в руках по пруту и время от времени огревая, по традиции, ими спины гостей, если те вяло хлопали, или уклонялись от танца, или громко разговаривали, заглушая очередной тост.

– Зимиз! – взмахивая прутом, восклицал то и дело Абдурахман, чьё прозвище «Зимиз», то есть «муха», прочно закрепилось за ним среди земляков. Приказание «зимиз» означало в его устах, что гости во время речи тамады или любого другого тостующего должны соблюдать такую тишину, при которой был бы слышен даже полёт мухи.

Гости, чьи спины уже успели соприкоснуться с прутом есаула, морщились недовольно и обиженно, но традиция есть традиция, и оставалось лишь подчиняться ей.

Из круга танцующих выплыла Саният, белолицая соседка-губденка, и, подойдя к Ансару, вручила ему цветок, означавший приглашение на танец. Ансар отошёл от мужчин и проследовал за нею на площадку, где, пройдя в танце несколько кругов, вызвал, в свою очередь, на площадку жену.

Уже много лет не танцевавшая, Айша не смогла отказать мужу и неуверенно вышла в круг. Под громкое хлопанье гостей Ансар и Айша, впервые в своей жизни танцевавшие вместе, закружились, подчиняясь барабанному ритму. Они по-прежнему были красивой парой, и невольно гости, залюбовавшись обоими, принялись хлопать ещё сильнее.

Разгорячённый танцем, Ансар, отпуская жену, успел шепнуть ей на ухо:

– У нас с тобою не было свадьбы, так что, считай, это и наша свадебная лезгинка!

Улыбнувшись мужу, Айша вернулась к гостям.

– Удивительные люди эти Ахмедовы! – повернувшись к соседкам, сказала толстушка Аминат. – Что бы с ними ни случилось, всё равно не гнутся!

– Это потому, что сердце у них большое и людям помогают! – с достоинством ответила Рабият. – Когда умер мой Гимбат и я осталась одна с двумя детьми, никто меня так не поддержал, как Ансар с Айшей, дай им Бог здоровья! И я, хоть с тех пор на свадьбы не хожу, к ним не прийти не могла!

– Да-а, и мне они помогли, когда у меня на базаре вытащили из кармана кошелёк с деньгами! – подхватила Умужат.

– Столько продуктов тогда дали! И мясо, и масло топлёное, и картошку… Пока жива, никогда не забуду!

– Вы только посмотрите, какая же красавица наша невеста! Дай Аллах, чтобы муж оценил её по достоинству!

– Оценит, конечно, оценит! Вон как смотрит на неё, весь расплылся в улыбке!

– Интересно, он у них будет жить или как?

– Да нет, вроде есть у него квартира в Махачкале, от родителей осталась. Увезёт нашу девочку, и поминай, как звали!

– Да-а, жалко, что уезжает, к кому теперь бегать будем за помощью врачебной?

Малика и в самом деле была чудо как хороша в ослепительно-белом платье и белом шифоновом шарфе, наброшенном на голову и ярко контрастировавшем с её чёрными волосами, уложенными сейчас в высокую красивую причёску, над которой всё утро вдохновенно трудился Боря Абрамов, местный дамский парикмахер, он же их сосед по улице.

Юсуп никак не мог заставить себя отвести взгляд от своей невесты, и счастливая улыбка действительно не сходила с его лица.

«Неужели это не сон?» – подумал он, незаметно щипнув себя за левую ладонь. Охваченный пылким чувством, он наклонился к Малике и сказал:

– Любимая! Я всё сделаю, чтобы ты была счастлива со мной!

Малика подняла на него глаза, и, когда взгляды их встретились, она почувствовала, как всю её охватывает горячая волна счастья от ощущения близости этого человека, посланного ей Небом.

Звуки свадебной лезгинки вперемешку с восклицаниями разгорячённых гостей выплеснулись на улицу и ворвались в низкое, почти нависающее над землёй оконце расположенного неподалёку покосившегося домика, куда никто из соседей никогда не заходил и хозяин которого, желчный и неопрятный старик, сидел сейчас на своей несвежей, неприбранной кровати и вслушивался в долетавшие сюда звуки музыки.

Многодневная щетина покрывала большую часть его лица, а лохматая длинная борода, извечно отпугивавшая окрестных ребятишек, свисала, как пакля, на его покрытую редкими седыми волосами грудь.

Старик злобно пробурчал что-то себе под нос и погрозил куда-то вверх кулаком.

Старик этот не всегда был неопрятным и одиноким. Когда-то у него были и жена, и работа, но потом он лишился сначала жены, уехавшей с одним заезжим лейтенантом, отслужившим здесь свою службу и подавшимся с его женой на Дальний Восток, а потом потерял и работу. Работа была невесть какая – почтальон, но однажды он потратил чужие деньги, которые должен был доставить по назначению, и сумма-то была не очень большая, он её потом, конечно, покрыл, да вот начальник взъелся и выгнал. И он устроился работать сторожем на заводе, том, где работал когда-то этот самый Ансар, который сейчас вон дочку выдаёт.

У этого самого Ансара и дом был зажиточный, и жена в доме, и дети, и всё у него, подлеца, шло как по маслу. И почему так должно быть, что одним достаётся всё, а другим не достаётся ничегошеньки? Где ж тут справедливость?..

Нет её на земле, этой самой справедливости! Он и анонимку написал куда следует, а вишь, как вышло. Всё равно этот буржуй недорезанный, эта контра недобитая, вышел на свободу и продолжает как сыр в масле кататься. Вон, как ни в чём не бывало, свадьбу справляет!

А тут живёшь один-одинёшенек, словно сыч какой, и ни души рядом единой, чтобы стакан воды было кому поднести. Опять же одним – всё, а другим – ничего! И никакого толку нет, пиши-не пиши…

И Танюха, эта стерва, которая его бросила, небось, живёт там где-то припеваючи! Если есть на свете справедливость, то и этот вшивый лейтенантик должен был бы её бросить. Может, так оно и случилось…

Глава 11

Сидя за длинным свадебным столом, Имран весело переговаривался с друзьями, кидая время от времени небрежный взгляд на стайку сидевших неподалёку соседских девчонок, выглядевших сейчас взрослыми и почти незнакомыми.

Он не сразу признал в одной из них дочку жившего через улицу Саидбека Фариду, чьи пушистые, завитые в локоны волосы блестели и переливались на солнце золотисто-рыжим оттенком, отражавшимся в её таких же золотисто-карих глазах.

Взгляд Имрана то и дело останавливался на Фариде, будучи не в силах оторваться от её лица, имевшего сейчас задумчивое и торжественное выражение.

Перемена, произошедшая в девушке, удивила, если не сказать, поразила Имрана, привыкшего относиться к ней снисходительно и безразлично.

Видит Бог, сейчас, однако, ему почему-то не безразлично то, что его друг Абакар, взяв со стола цветок и подойдя к девушке, протянул его ей в знак приглашения на танец. И Фарида, помедлив, нерешительно встала и вышла на площадку, пройдясь с ним в танце несколько кругов, а затем, коротко кивнув Абакару, вернулась на своё место.

И Абакару явно понравилось танцевать с ней! И наблюдение это отчего-то неприятно задело Имрана, заставив его даже слегка нервничать.

Имрану исполнилось восемнадцать лет, когда его отец вернулся из ссылки домой. Отцовское возвращение, как событие долгожданное и счастливое, обрадовало его, но и явилось весьма ощутимым заслоном на дороге юношеской свободы. Ему ничего не стоило обвести вокруг пальца свою мать, когда, собираясь на очередную вечеринку или свидание, он невинно глядел на неё своими голубовато-зелёными глазами и сообщал, что неожиданно возникла вечерняя работа, которую необходимо срочно выполнить.

Отца, чей проницательный и суровый взгляд выбивал его из колеи, заставляя виновато потупить взор, он не мог обманывать и тогда принимался подыскивать неубедительные доводы в пользу своих частых отлучек.

Ансар понимал, что у сына своя жизнь, в которой гигантским пробелом зияет его, Ансара, десятилетнее отсутствие, пусть даже и принужденное. Он любил сына и, стараясь хоть как-то компенсировать это своё долгое отсутствие, освобождал от домашних обязанностей, не позволяя домочадцам обременять Имрана малейшими бытовыми поручениями.

– Оставьте его, он мужчина, и не к лицу ему идти по городу с буханками хлеба и сумками с картошкой и луком!

И Ансар сам отправлялся на рынок, или копал огородные грядки, или белил в саду деревья – работа в доме всегда находилась.