Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

— Это не «Союз мусульманской молодёжи»?

— Нет…

— А в чём разница?

Хилми Иззат, указав на Абдуль Мунима Шауката, ответил:

— Спроси об этом брата…

Абдуль Муним своим зычным голосом ответил:

— Мы не просто организация преподавания и воспитания. Мы пытаемся понять ислам таким, каким его создал Аллах: религию, мир, свод законов и политический режим…

— Это подходит для двадцатого века?

Тот же сильный голос сказал:

— И для двадцать первого тоже…

— Мы и так в замешательстве от демократии, фашизма и коммунизма. И тут ещё это новое бедствие!

Ахмад засмеялся:

— Но это же Божественное бедствие!

Поднялся гул смеха, а Абдуль Муним злобно поглядел на брата. Ридван, думая, что его кузен не так выразился, заметил:

— Бедствие — это неподходящее выражение…

Тот же студент снова спросил Абдуль Мунима:

— И вы побиваете людей камнями, если они с вами не согласны?

— Над молодыми людьми нависла угроза отклонения от истинного пути и убеждений, упадка нравственности, так что побивание камнями ещё не самое жестокое из того, что они заслужили. Но мы никого не побиваем камнями, мы действуем добрым наставлением и благим примером. Мы ведём по прямому пути и ориентируем. Доказательством того служит моя собственная семья, мой брат, который заслуживает наказания в виде побивания камнями — вот он сидит и забавляется среди вас, пытаясь соперничать с самим Создателем, да будет Он преславен!

Ахмад засмеялся, и Хилми Иззат, обращаясь к нему, сказал:

— Если вам будет грозить опасность от брата, то я приглашаю вас пожить со мной в Ад-Дарб Аль-Ахмар…

— Вы такой же, как он?

— Нет. Мы из собрания вафдистов, и люди у нас толерантные. Первый советник нашего лидера копт. Вот такие мы…

Первый студент вновь заговорил:

— И вы несёте этот вздор в том же месяце, когда были отменены все иностранные концессии?

Абдуль Муним задал вопрос:

— Свою религию мы тоже должны отменить из уважения к иностранцам?

Тут совершенно неожиданно Ридван, словно говоря совсем под другим углом зрения, заявил:

— Концессии были отменены. Так что же скажут критики соглашения сейчас?

Хилми Иззат сказал:

— Критики неискренни. Это всё ненависть и зависть. Истинной и полной независимости можно добиться только войной. Как они могут надеяться достичь чего-то большего переговорами, чем уже достигли?

Чей-то голос недовольно заметил:

— Позвольте нам спросить о будущем…

— Будущее не обсуждают в мае месяце, когда на пороге экзамен. Уж избавьте нас от этого… После сегодняшнего дня я не вернусь на факультет, пока у меня не будет достаточно времени на подготовку…

— Не спешите. Нас не ждут никакие должности. Какое будущее ждёт студента юридического или филологического факультета?.. Слоняться без дела или найти какую-нибудь должность мелкого клерка. И вопрошайте о будущем, если хотите…

— Но если концессии отменены, значит, откроются двери!

— Двери?!.. Людей больше, чем дверей!

— Послушайте!.. Ан-Наххас расширил возможности приёма студентов в университеты. Раньше эта дверь была перед ними закрыта. И если они не могли сделать этого из-за несправедливости общества, то теперь могут преуспеть. Но вот только сможет ли он найти для нас работу?

В дальнем конце сада показалась небольшая группа. Тут же языки умолкли, а головы направились в ту сторону: там было четыре девушки, что шли в университет со стороны Гизы. Их пока нельзя было чётко различить, так как приближались они медленно, предоставляя молодым людям надежду разглядеть себя уже вблизи, поскольку дорожка, по которой они шагали, огибала лужайку, где сидели студенты, и затем поворачивала влево. Едва они достигли поля зрения молодых людей, как те уже произнесли их имена и названия факультетов, где они учились: одна девушка была с юридического, а три — с филологического.

Ахмад сказал себе, глядя на одну из студенток: «Алавийя Сабри». Это имя гипнотизировало его: девушка обладала красотой турчанки египетского разлива: среднего роста, тоненькая, белокожая, с угольно-чёрными волосами, большими чёрными глазами, высокими веками и сросшимися бровями. Её отличали аристократические манеры и изысканные жесты. Ко всему прочему она была его однокурсницей на первой ступени. Он уже знал, — а тот, кто ищет, всегда сможет найти немало сведений, — что как и он, она записалась на социологическое отделение. Пока ему ещё не выпало возможности перекинуться с ней даже словом, но тем не менее она привлекла его внимание с первого же взгляда. И хотя он уже давно восхищённо присматривался к Наиме, она не трогала его до глубины души так, как эта девушка, что возвещала ему о скорой дружбе их умов, а может быть, даже и сердец…

После того, как группа девушек скрылась из виду, Хилми Иззат сказал:

— Скоро филологический факультет превратится в девичий факультет!

Ридван, обводя взглядом студентов-филологов, сидевших полукругом, заявил:

— Не верьте в дружбу студентов-юристов, которые часто вас навещают на факультете в перерыве между лекциями. Их истинная цель обнаружена!

И он громко рассмеялся, хотя и не был особо доволен: разговор о девушках навевал ему смущение и грусть.

— Для чего девушек принимают на филологический?

— Потому что профессия преподавательниц даёт им больше возможностей, чем остальные…

Хилми Иззат сказал:

— Это с одной стороны так, а с другой гуманитарные науки — женская специальность. Помада, маникюр, сурьма, поэзия, сказки — всё это их стихия.

Засмеялись все, не исключая Ахмада и остальных студентов филологического факультета, несмотря на их попытки протестовать. Ахмад сказал:

— Этот жестокий приговор относится и к медицине, ведь уход за больными долгое время был уделом женщин. Но истина, которая пока ещё не утвердилась в ваших душах, это вера в равенство между мужчиной и женщиной.

Абдуль Муним улыбнулся:

— Я не