Она исчезла - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В итоге так и порешили: размышлять, советоваться, действовать. «Именно в такой последовательности: сначала думать, потом предпринимать, — с элементом назидательности проговорил Синичкин, — а не наоборот».
Римма вернулась в свою комнату. Шкаф заполнился нарядами и коробками с обувью. Пусть они были подачкой или, если угодно — подарком, все равно это странным образом поднимало настроение и улучшало вкус к жизни.
После обильного завтрака кусочек колбасы забрался в щель между жевательными зубами, и она полезла в сумочку, где, как и тысячи других полезных мелочей, всегда лежали две-три зубочистки.
И вдруг увидела там записку: желтый листок, будто вырванный из старой, ветхой тетради, чуть не плесневелый. Явно не она писала. Зачем ей записки самой себе оставлять? Что она, лунатик? Римма нетерпеливо развернула бумажку. Там оказалось накорябано неровным почерком:
«Помнишь кофе в моей квартире?» И ниже подпись: «М.М.»
Павел
— А чем таким кофе в его квартире отличался от любого другого?!
— Да ничем! Кофе как кофе.
— Растворимый? Гранулированный? Из кофеварки?
— Да я помню, что ли?
— Вообще-то, кофе может означать напиток, а может — сам процесс. Типа, помнишь, мы пили кофе, и я нечто тебе поведал. Вообще-то утренние кофепития с новым любовником обычно хорошо запоминаются.
— Ой, Пашенька! Никак, ревнуешь! Что ты вообще к этой записке привязался?
— Да потому, что это явно шифр. Тайное послание. И оно оказалось у тебя в сумочке после появления Михаила. Ты его, несомненно, не писала. Я тоже.
— Может, Паисий? — неуверенно предположила девушка. — Или жена его? Дочки? Детская шутка такая. Секретик.
— А ты с ними кофе, что ли, пила? Где? В какой такой квартире? Да и зачем Паисию тебе писать? Вдобавок на глазах жены и детей. Или когда ты в квартире Парсунова в городе Королеве проживала, там кофе тоже каким-то особенным был?
— Нет. Они, кстати, с родителями вообще кофе не пили, только чай, и то предпочитали не настоящий, а иван-чай.
— Поэтому давай вернемся к твоему Мише. Попробуй вспомнить. Вот вы утром кофейничаете у него дома. И?.. Что примечательного?
Мы прогуливались по растрескавшимся бетонным дорожкам на участке Елены Сергеевны. Ни дорожки, ни сад, в отличие от дома и бассейна, не обновлялись, как видно, десятилетиями. Крапива стояла в человеческий рост. Крючились засохшие ветви яблонь. Малина представляла собой непроходимую чащу.
— Что там вспоминать?! — Римма покраснела. — Да, он каждый раз сам его варил. Священнодействовал. Растворимого не признавал. У него агрегат был, не знаю, как точно называется, капельная кофеварка, что ли. Такой чайничек как бы из двух усеченных конусов, вставленных друг в дружку. В нижний воду заливают, в серединку молотый кофе кладут, на газ ставят. Водичка кипит и в верхний сосуд поступает в виде горячей черной жидкости. Вуаля.
— Ну а дальше?
— Дальше? Он разливал и приносил мне в постель. Бегал в кондитерскую за какими-нибудь булочками или пироженками.
— Может, у вас с ним какой-то примечательный разговор за кофе состоялся?
— Да нет, просто болтали, ни о чем.
— А этот самый кофе для кофеварки Миша твой сам молол? Или готовый покупал?
— Покупал готовый. В шкафу у него стояла куча фирменных алюминиевых банок, каждая с плотной крышкой. Чуть не десяток: послабее, покрепче, с добавками, самых разных фирм… Я еще над ним шутила: макарон у тебя в хозяйстве нет, каши нет, гречи нет, а кофе хоть ложкой жуй.
— Вот, — после паузы удовлетворенно сказал Синичкин, — чувствую я: твой Миша, хоть и из могилы, наводит нас на нужный след. Давай собирайся, поедем в Питер.
Георгий Степанович.
2005 год
Поиски «мерса», привезшего на пристань шлюшек, и заказчика всех последующих безобразий на яхте он решил оставить на потом.
Разумеется, когда у тебя за спиной имеется мощное оперативное сопровождение, которое готово носом рыть, искать конкретные прокатные конторы лимузинов и отдельно взятого шофера, привозившего в указанный день в определенное место указанных людей, на это можно потратить человеко-часы и человеко-годы. А когда ты один-одинешенек — если вдруг выберешь унылую бадягу, то погрязнешь в ней с концами, не выплывешь.
Поэтому приходилось находить иные приоритеты.
Георгий Степанович решил посмотреть, что творится на фирме пропавшего. И у него дома. Он верил в собственное чутье, и ему представлялось, что он сумеет разглядеть: стало ли неожиданностью для близких и коллег исчезновение Вадима Петровича Ружгина? Или здесь элемент игры, падение с яхты подстроено? Девка била его бутылкой по затылку — да по взаимной договоренности не добила?
Прописан погибший оказался в роскошном особняке на Английской набережной, бывшей Красного Флота, неподалеку от загса. Панорамный вид на Неву (как писали в рекламных проспектах) и Васильевский остров. Там же значилась зарегистрированной его жена (или вдова?) Ольга Ивановна Ружгина.
— Вас ожидают? — вопросил Георгия Степановича внушительный слуга, исполнявший роль швейцара.
— Нет, но я веду расследование по поводу исчезновения Вадима Петровича, хочу поговорить с его супругой.
— Ожидайте.
Прихожая особняка действительно впечатляла вторым светом и высоченными потолками, однако в то же время выглядела недоделанной, оборванной на полуслове: словно внезапно кончилась краска, то есть деньги. Вместо предполагающейся люстры под десятиметровым потолком болтались голые лампочки, на мраморной лестнице не хватало перил, вместо камина или печи-голландки возвышался лишь постамент. Может, Ружгина утомили трудности жизни и стройки — вот он и прыгнул с яхты в залив?
Наконец откуда-то со второго этажа к Георгию Степановичу по лестнице без перил спустилась жена — или теперь ее следовало именовать вдовой?
Вид она имела самый расстроенный. Глаза не то что на мокром месте — все исплаканные. Но при том на вид — крепкая, хваткая баба, не манюня какая-нибудь. Самому Ружгину в ту пору было около сорока. Эта тянула на тридцать пять — тридцать семь. Из породы боевых подруг: коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. Таковых богатенькие мужички-ровесники — и сейчас, и позавчера — все
