Скандальная связь - Джанет Маллани

— Ага. Но вы выяснили отношения?

— Кажется, да.

— Софи, дорогая моя, ты же понимаешь, о чем я. Он сделал тебе предложение или нет?

Ну да, он говорил о женитьбе, хоть и без особого энтузиазма. И говорил в моем присутствии, так что это вполне можно назвать предложением.

— Да, сэр, и я согласилась.

— Дитя мое! — Он оглядывается в поисках стакана и, кажется, собирается сказать тост.

— Нет, папа, прошу тебя, не надо. Мы пока не хотим афишировать. Потом, когда вернемся из Брайтона. Сейчас, сразу после похорон отца, это будет звучать неприлично.

— Ну конечно, цветочек мой, конечно. Ты такое нежное создание. — Он смотрит на меня счастливыми пьяными глазами. — Я хочу в этой жизни только одного: чтобы ты была счастлива. И не волнуйся насчет Словена, я аннулирую помолвку. Кроме того, мы очень хорошо с ним сработались, так что он вряд ли сможет лишить нас финансовой поддержки теперь.

Может, он и говорит от чистого сердца, а может, это вино сделало его таким щедрым, а меня — восприимчивой к его сантиментам. Но нам недолго приходится обниматься: Сильвия, подоткнув юбки, демонстрирует технику бросания бутылки под задранной ногой и жонглирует бокалами и бутылками к вящему удовольствию гостей.

На следующее утро всех мучает жуткое похмелье. Семейная гостиная и бар завалены мусором после вчерашнего веселья, включая моего племянника Ричарда, который крепко спит под столом посреди хлебных корок и обглоданных костей. Боюсь, что от запасов хорошего вина не осталось ничего, и утешаю себя лишь тем, что отец наверняка одобрил бы такое дело.

Я велю слугам браться за уборку. Их смятение говорит не только о том, что вчера они переусердствовали с возлияниями и чревоугодием, но также и о том, что они уже забыли, когда в последний раз держали в руках метлы и тряпки. Я грожу им страшными карами, которые их постигнут, если к моему возвращению отель не будет сверкать чистотой, и иду к матери, которая до сих пор еще в постели.

— Гарри, что тебе нужно в такую рань? — Мама поднимает голову в причудливом ночном чепце от подушки.

— Мам, я пришел попрощаться. Я отбываю в Брайтон с мисс Амелией и миссис Марсден. Нам нужно ехать прямо сейчас, чтобы успеть на утренний дилижанс.

— Тебе действительно надо ехать?

— Увы, да. — Я говорю это так мягко, как только могу, но она все равно начинает плакать и виснет у меня на шее.

— Гарри, только не задерживайся, ты мне так нужен здесь.

— Я знаю. Я быстро улажу вопрос с лордом Шадом, и все.

— Ну, я уверена, он будет рад возвращению своей подопечной. А как обстоят дела у вас с дорогой Софи?

Я тщательно взвешиваю ответ.

— У нас очень теплые отношения.

— Теплые отношения! Да ты теперь знатная добыча, Гарри, хозяин гостиницы. Предупреждаю, она тебя уже не отпустит. — Мама пихает меня локтем. — Ну ты же не хочешь, чтобы твоя старая мать гнула спину до самой смерти.

— Нет, категорически не хочу. Пусть лучше гнет спину моя молодая жена.

— Может, в ее прошлом не обошлось без скандала, но она разумная, смекалистая девочка, и я думаю, ты еще будешь ей гордиться. — Она хмурится. — Мистер Марсден вчера спрашивал, не желаю ли я сделать вложение в его театральную компанию. Что скажешь, дорогой мой? Он умеет добиваться своего, такой настойчивый.

Мое облегчение по поводу того, что мама одобрила мой выбор невесты, моментально сменяется гневом.

— Ни в коем случае! Надеюсь, ты ничего ему не обещала? Доверять ему нельзя. Прошу тебя, не принимай его до моего возвращения. К тому же папа оставил бухгалтерию в таком состоянии, что я даже не знаю, сколько у нас денег.

— Ну хорошо. — Она вздыхает. — Тогда счастливого пути, мой дорогой. Нет, не надо меня целовать, не хочу заразиться. Тебе, кстати, носовых платков на дорогу хватит?

Нет, ну как так получается, что рядом с мамой я вечно чувствую себя школьником? Я спускаюсь в гостиную, где меня ожидают, зевая, Софи и Амелия, обе бледные и вялые.

Одной я кланяюсь, другой улыбаюсь, но они отвечают на приветствие без энтузиазма. Я предлагаю им ивовой коры из моей дорожной аптечки, а сам принимаю розмариновую микстуру, и мы отправляемся. Ричард у нас за кучера. Говоря, что Ричард за кучера, я имею в виду, что он, сгорбившись, сидит на козлах, а лошадь спит. Я вынужден сам взяться за поводья — хорошо хоть, лошадь наверняка сама найдет обратную дорогу, без участия Ричарда. Мы едем в гораздо более фешенебельную гостиницу «Белая лошадь» на Пиккадилли — именно оттуда отбывает дилижанс на Брайтон. Я внимательно присматриваюсь к обстановке в гостинице. Глаз у меня наметан, и я мгновенно замечаю, какие чистые тут скатерти и салфетки и с какой расторопностью меняют на конюшне лошадей. Сравнение явно не в пользу «Бишопс-отеля», но в одном мы выгодно отличаемся от «Белой лошади» — я имею в виду приветливость слуг (впрочем, сегодня, после вчерашних излишеств, там явно царит атмосфера всеобщей ворчливости).

У нас места внутри, и обе дамы скоро засыпают, склоняя головы мне на плечи. Меня так тесно прижали с двух сторон, что сложно даже вытащить платок из кармана. Я и сам погружаюсь в дрему и вижу тревожный сон о гроссбухах и счетах, а еще как будто я хожу по дому и с болью натыкаюсь на всякие мелочи, которые напоминают мне об отце: вот его трубка, вот китайская собачка на каминной полке, мы с Джозефом ее разбили, будучи детьми, а он склеил; а на колышке висит его шляпа, и кажется, будто он в любой момент может надеть ее и степенной походкой отправиться во двор встречать очередной экипаж.

Не думал, что я буду так по нему скучать.

Я никогда не подозревал, что без него мне станет так одиноко в этом мире.

Мы прибываем в Брайтон уже ближе к вечеру. Когда дилижанс переваливает через известковые холмы и начинает медленный спуск к городу, пассажиры оживляются и начинают потягиваться. Перед нами простираются причудливо украшенный Королевский павильон, дымные улочки старого центра и новые элегантные террасы для светских прогулок, а за ними лежит море, синее, чуть подернутое дымкой, неодолимо притягательное. Тут и там виднеются паруса небольших суденышек, рыбацких лодок и прогулочных яхт. Я открываю окно, несмотря на протесты попутчиков, и вдыхаю запах города: лошадей, угольного дыма и скученных толп, к которому примешиваются восхитительные соленые нотки.

Софи жадно смотрит в окно. Я догадываюсь, что она уже бывала здесь, и наверняка с кем-то из любовников, как его драгоценная игрушка. Не оттого ли она грустит сейчас? Но выражение ее лица сменяется, и она хлопает в ладоши, как дитя, и трогает меня за плечо: