Утешительная партия игры в петанк - Анна Гавальда

Я не буду тебе все пересказывать, ты ее знал не хуже меня… И ты можешь себе представить… Эта дама выражалась не слишком красиво, но в какой-то момент сказала нечто удивительное: «Эта женщина, я вам о ней так скажу, штука в том, что у нее сердце было такое большое, как резиновый мешок, вот как…»

Да, забавно.

— Отчего она умерла? — спросила я. Но она больше не могла говорить. Вконец расстроилась… Как вдруг у меня за спиной распахнулась дверь, и она закричала: Жанно! Иди поздоровайся с дамой! Это подруга Анук!

Это был тот самый старик, который рыдал на кладбище, с носовым платком размером с кухонное полотенце, в плащ-палатке сотрудника Красного Креста времен Первой мировой. Он криво мне улыбнулся, и я сразу поняла, что это был ее последний любимчик. Он мне чем-то напомнил Нуну. Во всяком случае, наряжен был не хуже… Рада знакомству… Он сел напротив меня, а она пошла к барной стойке заливать свое горе. Я видела, что ему тоже хочется излить душу, но я устала. Мне хотелось уйти поскорее и побыть, наконец, одной… Поэтому я сразу перешла к делу: что же все-таки произошло? И вот, под грохот телевизора и игровых автоматов, я узнала, что наша прекрасная Анук, всю жизнь плевавшая смерти в лицо, в итоге, покончила с собой.

Почему? Он не знал. Наверно, их было много, этих причин…

Два раза в неделю она работала в «Хлебе друзей», продуктовом магазинчике для бедноты. Однажды зашла к ним клиентка с выводком малышей, не захотела покупать ни мясо, потому что оно не халальное, ни бананы, потому что они перезрелые, ни йогурты, потому что срок их годности истекает завтра, и по ходу еще отвесила оплеуху одному из детей, и тут Анук, всегда такая любезная, просто взбесилась.

Да так вам и надо, беднякам проклятым, потому что вы и правда кретины, орала она, и что это за бред. Мясо ей не нравится, а у самой дети такие бледные и забитые?! И если ты, шлюха, еще хоть раз его пальцем тронешь, один только раз, слышишь, я тебя по стенке размажу! Ишь ты, мобильником новым размахиваешь, по десять евро в день выкидываешь на сигареты, а дети твои посреди зимы без носков ходят! И что это за синяк? Сколько лет ему? Три? Ты чем его била, дрянь, если у него такой след остался? А, скотина?

Клиентка удалилась, понося Анук, а Анук сияла с себя фартук и сказала, что все. Больше не вернется. Больше она не может.

И вот еще что, — пробурчал этот толстяк… Жанно, — было как раз пятнадцатое декабря, и сын до сих пор не позвал ее на Рождество, и она не знала, оставить ли подарки для внуков у себя или послать по почте. Бред какой-то, но это ее очень беспокоило… Да еще девчонка эта… не помню имя… Анук ей очень помогла со школой и все такое, пристроила ее потом на стажировку в мэрию, так вот эта малышка объявила ей, что она беременна… В семнадцать лет… Ну и Анук ей сказала, чтобы та

ей на глаза не показывалась, если не сделает аборт…

Хотите, я вам скажу, от чего она умерла? От отчаяния. Вот от чего. Это Жоэль — он кивнул в сторону мадам «погорячей», — это она ее нашла. В ее квартире было пусто. Никакой мебели. Ничего. Вообще ничего. Говорят, она все отдала Маусам.[118] Осталось только кресло и еще это… знаете, такая штуковина, где вода течет… — Фонтанчик, что ли? — Да нет, как в больницах, да знаете вы, с проводочком… — Капельница? — Точно! Полиция сказала, что она покончила с собой, а врач сказал, что нет, что она сделала себе эту назию… Жоэль плакала, и он сказал ей, что она совсем не страдала, просто уснула. Хотя… Да ладно…

— А вы… Вы с ней дружили?

— Ну, можно, конечно, и так сказать, но я был ее помощником, понимаете… Ходил вместе с ней по больным, носил ее сумку и все такое…

Молчание.

— Теперь все станет дороже… — произнес, наконец, Жанно.

— Что дороже?

— Ну, доктор…

Сильви встала. Взглянула на часы, поставила на газ кастрюлю с водой и продолжила совсем тихо, глядя в пустоту:

— По дороге домой, стоя в пробке, я вспомнила одну фразу, которую она произнесла тысячу лет назад, когда мы скулили в раздевалке после какой-то особенно тяжелой смены: «Знаешь, что я тебе скажу, красотуля моя… в нашей профессии есть только одно преимущество: она позволит нам умереть, не досаждая людям…»

Она подняла голову:

— Ну вот, мой дорогой Шарль, и все, что я знаю…

Она начала суетиться, и он почувствовал, что пора оставить ее в покое. Не решился ее обнять. Она догнала его уже на лестнице.

— Подожди! У меня для тебя кое-что есть… — И она протянула ему коробку, заклеенную широким скотчем, на которой большими буквами было написано его имя.

— Это все тот же старик… Спросил меня, не знаю ли я некоего Шарля, и достал вот это из-под плаща. Потом добавил: у нее дома только и было, что большая сумка для сына с подарками для его детей, и вот это вот…

Шарль сунул коробку под мышку и пошел куда глаза глядят, ничего не соображая. Улица Бельвиль, Фобур-дю-Тампль, площадь Республики, улица Тюрбито, бульвар Себастополь, Ле Аль, Шатле, Сена, улица Сен-Жак, как в тумане, Пор-Рояль случайно. Когда он почувствовал, что немного очухался и физическая усталость начинает заглушать нервное потрясение, не замедляя шага, достал связку ключей, выбрал какой потоньше и разрезал скотч.

Коробка из-под детской обуви. Положил ключи обратно в карман, ударился о столб, извинился и открыл крышку.

Пыль, моль да и просто время сделали свое грязное дело, но он сразу его узнал. Это был Мистенгет, чучело голубя Ну-ну…

Но? Как…

Единственное, что ему пришло в голову: прижать коробку к себе крепко-накрепко. И все.

И с ним больше ничего не могло случиться.

Вот и хорошо. Все равно он уже слишком устал, чтоб идти дальше.

Под щекой почувствовал, тепло. Закрыл глаза, и ему стало хорошо.

Увы, его уже стали донимать. Целая толпа народу.

Я его не видел! Не видел! Все из-за этих новых автобусных полос! И сколько еще этим уродам нужно трупов? Я же сказал, я его не видел! Он же сам переходил не по зебре?! Ох, черт… Я его не видел…

Месье? Месье?

Вы в порядке?

Он улыбался.

Идите вы все…

Вызовите скорую, услышал он. Нет, вот этого не надо. Решил встать.

Только не в больницу…

Хватит с него больниц. Он протянул ладонь, схватился за чью-то руку, еще за одну, дал себя поднять, махнул в сторону коробки, кивком поблагодарил, и, с чужой помощью доковылял до тротуара.

Вы можете двигать рукой? Другой… А ногами… Лицо поранено… Да, но у вас шок, а это знаете… Осложнения могут начаться не сразу… Вас вырвало или нет? Оставьте его в покое… Может, все же вызвать неотложку? Могу вас отвезти в больницу… Тут же совсем рядом больница, эта, ну как ее? Уверены? Нельзя его так оставлять. Что он говорит?

Говорит, что уверен.

Рой рассеялся. Мертвец, который не желает умирать, это не так интересно.

И потом… раз все в порядке, значит все в порядке. Один добропорядочный гражданин предложил ему записать номер машины и выступить свидетелем в страховой компании.

Шарль прижимал к себе коробку и отрицательно качал головой. v

Нет, спасибо. Его просто немного оглушило. Пройдет. Не стоит беспокоиться.

С ним остался только какой-то клошар. Не из сострадания, просто ему было скучно.

Шарль стрельнул у него сигарету.

Наклонившись к огоньку зажигалки, чуть не потерял сознание. Как можно медленнее выпрямился, облизал губы, чтобы не испачкать фильтр, и глубоко затянулся, полной грудью вдыхая покой.

Много времени спустя, возможно, через час, его ангел-хранитель вытянул руку вперед.

И указал ему на витрину аптеки.

Молоденькая стажерка Жеральдина, как значилось у нее на груди, вскрикнула, увидев его. Прибежала ее начальница, усадила его на стул и там уж всласть над ним поизголялась.

Самый кайф для лекаря…

Новый его друг остался на улице и подбадривал его, показывая кулак с поднятым вверх большим пальцем.

Новому другу, видимо, нравилась Жеральдина…

Шарль сильно морщился. Его лицо, а точнее то, что от него осталось, оттерли, промыли, продезинфицировали, изучили, прокомментировали и обклеили маленькими ранозажив-ляющими пластырями.

Он встал, опершись на стенд, дохромал до кассы, набрал каких-то мазей в обмен на обещание дойти до врача, наврал, поблагодарил, расплатился и вернулся в строй.

Его новый друг исчез. Шарль добрел до табачной лавки, удивляясь тому, сколько взглядов, и до чего же уклончивых, притягивает к себе.

Хозяин бара оказался не столь впечатлительный. Уж он-то повидал всякого…

— И как это понимать? — пошутил он. — Утром угодили под автобус?

Шарль улыбнулся ровно настолько, насколько позволяла боль:

— Под грузовичок…

— Мда… В следующий раз давайте-ка поосторожнее… Бармен. Парижский бармен, да еще и с юмором… Какая прелесть…