Последний вечер в Монреале - Эмили Сент-Джон Мандел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В своем дневнике Лилия записала: «Вот как, оказывается, живется в доме». Клара никогда не путешествовала и пребывала в невозмутимом спокойствии. Она годами одиноко жила в пустыне, наслаждаясь независимостью, хотя теперь ее лицо светлело, когда в комнату входил отец Лилии.
С Кларой он переставал походить на беглеца, и Лилия уже достаточно повзрослела, чтобы распознавать это состояние как счастье, но ей опять хотелось уехать. Ей было почти шестнадцать, и ее распирало от нетерпения. Уже несколько месяцев она носила одно имя – Алессандра, красивое, но чужое. Она любила отца, обожала Клару, но ее отчаянно тянуло в путь-дорогу. Она часами гуляла по улицам этого запыленного форпоста, бродила по пустыне за домом, бесконечно читала и переводила книги с четырех языков, бодрствовала по ночам, и ей казалось, что она запечатана в тихом доме. С недавних пор она начала подумывать о том, чтобы путешествовать самостоятельно. Но в тот момент на кухне было прохладно и приятно, ей было радостно там находиться. Клара стояла спиной к столу, глядя в окно над раковиной, попивая кофе за минуту до того, как принесла чашку Лилии. Она поставила чашку на стол перед собой, неожиданно поцеловала Лилию в лоб и улыбнулась, обходя стол, чтобы сесть на любимый стул.
– С днем рождения, – сказала она. – Вечером принесу торт.
Вечером отец и Клара распевали:
– С днем рожденья тебя, – при этом отец обнимал Клару за плечи, а та торжественно извлекла из квадратной белой коробки белоснежный торт, на котором розовой глазурью было выведено «16 – это сладко!». Потом они втроем вылезли из окна спальни Лилии, чтобы полюбоваться с крыши звездами.
– Трудно представить местность, где было бы так тихо, – сказал отец. Где-то вдалеке временами лаяла собака, но от этого окружающая тишина становилась еще глубже. Лилия заслонила белой ладонью звезды, и ей померещилось, что она уплывает в космос.
– Поэтому я здесь и живу, – сказала Клара.
– Ты не собираешься уезжать? – спросила Лилия.
Клара помолчала.
– Нет. То есть я не зарекаюсь, но вряд ли. Я уезжала пару раз, и мне не понравилось. Все было такое… шумное, – сказала она. – Кричащее во всех смыслах. Люди неласковые. Никто не знал, как меня зовут. Мне не понравилось. Разъезды мне не по душе.
Они прожили в Стиллспелле пять месяцев и на следующий день собирались уезжать. Всего на четыре дня – в путешествие в честь дня рождения, как в старые добрые времена. А затем хотели вернуться в Стиллспелл навсегда. «Навсегда» – самое умопомрачительное слово в языке. Подумать только, что останешься на одном месте навсегда; это все равно, что стоять на границе чужой страны, заглядывая поверх ограды и пытаясь представить, какова жизнь на той стороне, что, откровенно говоря, невозможно. Они уехали утром. Отцовская машина выехала с подъездной дорожки Клары с чемоданами на заднем сиденье. Клара махала им рукой с крыльца. Лилия махала ей в ответ, пока они не скрылись из виду. Машина свернула за обветшалые витрины магазинов в конце улицы, и Лилия откинулась на сиденье с чувством вновь обретенного ритма жизни, с осадком угрызений совести.
– Куда держим путь, моя лилия?
– В пустыню на день-два. Потом в горы.
– Отличный план. – Он кивнул на карту, сложенную на приборной доске. – Курс?
Лилия взяла карту, расчерченную красными линиями за девять лет в гостиничных номерах по всему континенту, вылинявшую под ветровым стеклом.
– Затрудняюсь сказать, – ответила она.
– Разве не ты у нас штурман?
– Я, но посмотри, как выгорела карта…
Он взглянул и рассмеялся.
– Надо ее повесить в доме, – сказал он, – и купить новую для дороги.
Клара собиралась заходить в дом, когда заметила приближение голубого автомобиля с иностранными номерами, который въехал на ее дорожку, как только машина отца Лилии исчезла из виду. Клара испытала смутный страх. Сосед все подравнивал и подравнивал общую живую изгородь.
Мужчина, возникший из машины, был высокий и сутулый; он держал шляпу перед помятым костюмом. Он улыбнулся, приближаясь, но она не стала улыбаться в ответ.
– Клара Уильямс?
Она кивнула и взглянула на соседа, который перехватил ее взгляд поверх изгороди и быстро отвел глаза.
– Меня зовут Кристофер Грейдон. Я частный детектив. Могу я задать вам несколько вопросов.
– Не здесь, – сказала она.
34
Отец Микаэлы вернулся из США в инвалидном кресле. Он часами смотрел в окно гостиной, моргая, иногда качая головой. Приходили и уходили частные медсестры. Его машина сорвалась с шоссейной дороги в горах, говорил он. При подробных расспросах он мог назвать дату аварии, но смутно помнил, каким образом она произошла. Он говорил, что, возможно, уснул за рулем. Через два года он начал ходить на костылях, потом с тростью, волоча негнущуюся ногу, совсем не так, как он ходил раньше. Частное сыскное агентство поручало ему легкие задания, главным образом фотографирование неверных супругов из автомобиля, и он получал небольшую пенсию за выслугу лет в полиции.
Дело Лилии отныне не упоминалось. Он сказал Питеру, что ее след простыл. Питер сообщил ему, что мать Лилии наорала на него и пригрозила судебным иском. Но за несколько последующих лет Кристофер при первой же возможности ненадолго пропадал в США. Проводя там длинные выходные за рулем с пятницы до понедельника и являясь на работу во вторник, переутомленным и выжатым. До аварии он решил больше ее не выслеживать, но обстоятельства автокатастрофы заставили его беспокоиться за безопасность Лилии. Он ни за что бы не стал ее преследовать; ему всего лишь хотелось присматривать за ней. Микаэла годами читала его записки, но не в этом суть, а в том, как он просыпался по ночам в Монреале и знал, где находится Лилия, достаточно было ему взглянуть на карту США, как он определял с необъяснимой точностью, что
