У сумрака зелёные глаза - Алана Инош

…«Ты будешь добывать мне людей, — говорит существо с сумраком в глазах. — Днём я не могу выходить, мои передвижения ограничены, а ты будешь похищать их отовсюду на дорогах под видом ограбления. Если же ты откажешься… Помни: я спас тебе жизнь, но могу так же легко её и отнять».

«Кто ты?» — спрашиваю я, холодея.

«Называй меня милордом Эльенном»…

Тьерри стал добывать доноров для лорда-вампира. Взамен тот снабжал его эликсирами для телесной крепости и силы, здоровья и молодости. Благодаря им Тьерри не знал болезней, был не по-человечески силён, раны его заживали в непостижимо краткие сроки, да и само время, казалось, стало над ним не властно. Он сколотил банду и орудовал на дорогах много лет, пока однажды судьба не привела к нему богатую путницу — Луизу-Эмилию де Кёр, дочь барона, которая ехала через лес навстречу своему жениху — графу Д’Арно.

…«Нет, Седой, к чёрту твои дьявольские опыты… Дай нам хорошенько позабавиться с ней, а потом уж бери, если от неё что-нибудь останется!» — хохочет Жак Вонючка.

Я бью его бородавчатую физиономию, но банда вдруг становится на его сторону. Они хотят эту девушку…

Тьерри не смог удержать разнузданную банду от зверской расправы над путницей. Они были слишком пьяны, и сам чёрт им был не брат. А их атаман, обалдевший от небывалой и неоправданной жестокости своих людей, нашёл в сундуке путницы подвенечное платье… Что-то произошло в его уме, и он воткнул в толстое брюхо Жака Вонючки меч. Это был его конец — как разбойника. И начало — как монаха. При всей его ненависти к духовенству, он смог переступить порог монастыря, после того как был впечатлён суровой и истовой верой брата Клемента, помогшего ему в дороге. Тогда Тьерри, бросивший банду, брёл куда глаза глядят, голодный и потерянный. Брат Клемент, путешествовавший по делам монастыря, накормил его в трактире, и они разговорились. Беседа длилась всю ночь.

Тьерри поступил в монастырь послушником. Работал в саду, давил яблоки, разливал сидр по бочкам, а на досуге читал и переписывал книги из богатой монастырской библиотеки. Он не знал, что граф Д’Арно искал его, чтобы отомстить за смерть невесты. И таки нашёл. Но подосланные графом убийцы опоздали: бывший разбойник уже умер, упав без сознания в бродильный чан с соком и захлебнувшись.

Последнее, что он видел перед тем, как упасть — призрак Луизы-Эмилии.

…Бух, бух, бух… Сердце отстукивало последние удары. Аида присутствовала там, в этих снах. Она была графом Д’Арно, а Эрика — его невестой Луизой-Эмилией. Я чувствовала их и узнавала.

Не знаю, был ли смысл мне приходить в себя… Выпив моей крови, Аида всё вспомнила. Её память проснулась, и она поняла, кто я — разбойник Седой Теодорик, убийца невесты графа… Но граф не мог знать, что я не убивала Луизу-Эмилию, это сделали Жак Вонючка и другие мерзавцы. Вина Тьерри лишь в том, что он был не такой, как все, и в том, что у него не достало воли и смелости противиться лорду Эльенну, который уже тогда начал оборудовать хранилища для доноров.

Но я пришла в себя. В мою вену капала донорская кровь, а у постели сидело оно — существо с сумраком в глазах.

— Бедная девочка… Ничего, всё будет хорошо, ты поправишься. Подумать только, что могло найти на Эрику? Не ожидал, что она так поступит… Ты не беспокойся, я её уже пристыдил и отчитал. Больше она не посмеет тебя тронуть.

Мои пересохшие губы разомкнулись, но заговорили совсем не по-русски.

— Последняя жертва милорду естествоиспытателю не досталась, увы. Она приняла смерть на осенней лесной дороге и избежала участи всех остальных. Но она не прекратила своё существование, нет… Вы и сейчас можете её видеть, милорд. Вы любите её, лелеете, оберегаете, выплачивая тем самым свой долг. Тогда седой с детства парень стал пешкой в ваших руках, но больше он ею не будет.

Его брови нахмурились, в глазах всколыхнулась память.

— Откуда ты знаешь старофранцузский? Да ещё этот диалект?

— Мне больше лет, чем вы думаете. — Я облизнула губы, смаргивая пелену, кружившуюся надо мной и норовившую опуститься на глаза. — Но я не вампир-долгожитель и не полукровка, я человек. Человек, которого вы когда-то спасли от костра, но заставили платить за спасение непомерно дорогую цену. У меня долгие годы не хватало мужества сказать вам «нет», и понадобилась жертва, чтобы решимость порвать с этим кошмаром наконец созрела во мне. Юная, невинная и прекрасная жертва, готовившаяся стать женой и матерью, но так и не ставшая.

— О чём ты говоришь? — хмурился он, но по глазам я видела: он понимает, о чём я, хотя поражён и не может поверить.

— О том, что и вам настала пора платить по счетам, милорд. Делайте то, что должно, и да свершится воля Всевышнего.

Лорд Эльенн поднялся.

— Кажется, ты бредишь, дорогая. Это от кровопотери. Но скоро ты восстановишься, не волнуйся.

Хотела ли я восстановиться? Не знаю. Прошлое проложило пропасть между мной и Аидой, бремя памяти о былых грехах разлучило нас. Всё-таки не зря мы всё забываем, снова приходя на землю: груз прошлых жизней не позволил бы открыть новую, ещё не исписанную страницу бытия, утянул бы назад, к старой боли, старым ошибкам, заставляя вместо работы над новой главой снова и снова перечитывать написанное на предыдущих листах. Со мной именно это и происходило, и справиться с этим не было сил. Не было рядом Аиды, которая могла бы поддержать, одним своим ласковым взглядом внушив уверенность, что всё получится. Она находилась далеко, и тоже — во власти прошлого.

Сумрак звал меня: «Приди, я дам тебе покой, усталый путник. Я заберу все твои невзгоды и сниму бремя с твоих плеч…»

От князя Огнева я узнала, как всё было: Эрика вернулась в замок одна, отказавшись отвечать на все вопросы. Когда обнаружилась моя пропажа, Фон Линдау учинил ей допрос по всей строгости и пригрозил сообщить лорду Эльенну. Но и это не развязало ей язык, и меня нашли по следам без участия Эрики. Кровопотеря у меня была достаточно тяжёлой, чтобы умереть, но я каким-то чудом продержалась до самого обнаружения. Лорду Эльенну немедленно сообщили о происшествии, и он лично приехал в замок для разбирательства. У Эрики с ним был тяжёлый разговор, после которого она удалилась в свою комнату и не показывалась оттуда.

Силы возвращались медленно. Есть не хотелось, только иногда тянуло на крепкий чай. Я пила его, сидя на старой скамье среди плюща, плетистой розы и винограда. Древняя стена дышала прохладой, а листья плюща блестели от капель дождя.

В ящике стола нашлась стопка пожелтевших от времени листков бумаги и старое писчее перо с чернильницей. Чернил было на донышке, да и те — засохшие. Водой они разбавляться не хотели, сколько я ни царапала, сколько ни тыкала их ржавым наконечником пера. Но стоило мне капнуть немного шнапса — и дело пошло.