Шведские спички - Робер Сабатье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внизу начали смеяться, и «обмен любезностями» продолжался, но уже на тему «Заткнись!» Послышалось: «Закрой свой котелок, а то рагу завоняло!» — и вариант: «Заткни свою сахарницу, а то мухи налезут!» Нашелся остряк, брякнувший: «Заткнись своим же дерьмом», и это получило перевес над всем предыдущим. Мадам Громаляр выпустила напоследок еще целую обойму ругани и удалилась, а улица приняла свой обычный вид.
— Ох и люди, ну и люди же… — повторяла Альбертина, надкусив зеленый стручок.
Потом она полюбопытствовала:
— Слушай, что это за история с огнем?
— Понятия не имею, — ответил Оливье немного свысока.
Альбертина сделала еще одну попытку узнать, но мальчик не ответил. Может, он ей когда-нибудь и расскажет, но позже, много позже. Женщина назвала его «молчуном» и добавила к этому «противный». Что же с ними сегодня стряслось? С Бугра, с Громаляршей, с Альбертиной… Все они были в отвратительном настроении. Нет, никогда Оливье не сумеет понять этих взрослых.
Мальчик начал раздумывать, не найти ли себе новое тайное место где-нибудь на пустырях Монмартра, на участке «Труб» или «Горшечной глины». Он разметит камушками границы своей земли и будет там жить, как Робинзон на своем острове.
Его отвлекло от этих размышлений внезапное появление аэроплана, который летел так высоко, что казался не больше чайки. Глаза всех людей, стоявших на улице, устремились вверх, а руки, сложенные козырьком, поднялись ко лбу. Мальчишки знали, что существует два наиболее распространенных вида аэропланов — монопланы и бипланы, — и умели их различать. Сыну кондитера удалось рассмотреть на аэроплане трехцветные знаки, и это вызвало общий энтузиазм. Появление аэроплана дало повод к высказываниям Гастуне (он выговаривал ареоплан) о Гинемере и Фонке, с их общей воздушной славой, за этим последовали рассуждения о бомбардировках и о воздушных боях в будущих войнах. У детей в памяти возникли чарующие имена, связанные с гражданскими подвигами: Мермоз, Линдберг, Блерио, Босутро, Амелия Эрхарт, Костес и Беллонте. Они называли их «асами». Потом кто-то заговорил о дирижаблях, и Оливье припомнились огромные киты, соперничающие в скорости с летучими рыбами.
Ребенок заметил Паука, неподвижно сидевшего у порога арабской гостиницы, и ему захотелось узнать, видел ли тот аэроплан, но спросить не решился. Он только кивнул Пауку и пристроился рядом. Они смотрели, как работает обойщик Лейбович, который вместе с сыном Ильей расчесывал шерсть для матраса. Обойщик расположился посредине улицы, и снежные хлопья разлетались в свете фонарей от его странной машины на колесиках, которую он раскачивал, как люльку, туда и обратно. Оливье поздоровался с Ильей, уселся на краю тротуара, надеясь, что его позовут на подмогу. А пока он смотрел вокруг, деля пространство на отдельные маленькие участки, в точности как это делает кинорежиссер, когда хочет сосредоточить внимание зрителя на деталях.
Как раз на углу улицы Башле в небольшом тупичке находилась трикотажная лавка с вывеской: «Храбрый малыш». Библейский Давид из фанеры, стоящий у порога, подстерегал Голиафа, которого совсем не боялся. Так как здесь продавалось вдобавок и детское приданое, то была и вторая надпись, начертанная белыми буквами прямо па стекле витрины: Для младенцев Монмартра. Немного ниже, напротив, на улице Николе, стояли невысокие дома, довольно жалкие, кем-то прозванные «частными особняками», неподалеку от дворика супрефектуры росли деревья и среди них одна истощенная смоковница, никогда не дававшая плодов, и во всех направлениях были натянуты веревки, на которых сушилось белье. Оливье знал, что Виржини, когда она еще не владела галантерейным магазинчиком, жила вместе с мужем в одном из этих домов. Именно тут они наказали аистам принести им Оливье. Позже ребенку станет известно, что здесь жил поэт Поль Верлен с женой Матильдой. Занятно, что рядом ютился торговец красками и на его вывеске значилось: «Верален». Всего одна лишняя буква.
Когда Лейбович сложил шерсть в полосатую тряпку из тика, а Илья занес шерстобитку домой, Оливье спустился на улицу Ламбер. Окно радиомастера Люсьена было открыто. Он пел, стараясь не заикаться, песенку «Уличные дети». Люсьен зазвал Оливье в комнату, чтоб показать ему чудо прогресса, которое ему принесли для ремонта. Растрепанный, длиннолицый, он нежно и бессмысленно улыбался, расписывая «фонобудильник» фирмы «Питер Пан Клок», предназначенный пробуждать от сна своего счастливого обладателя заранее выбранной им пластинкой.
Потрясенный этой новинкой науки и техники, Люсьен сказал Оливье: «Вот увидишь, придет такой день…» — и стал рыться в своих журналах, пытаясь разыскать тот, в котором среди статей писателей и инженеров было одно исследование, посвященное «новому виду радиосвязи», называемой «беспроволочным фототелеграфом» или еще «телевидением». Люсьен прочел ребенку часть этой статьи и принялся комментировать ее с восторгом, что отнюдь не способствовало внятности речи.
— Т-т-ты увидишь, ч-что при-придет день, и у каж-ждого человека будет дома свое к-ки-но!
Оливье слушал это весьма скептически. Но, чтоб сделать Люсьену приятное, он все же иногда восклицал:
— Ах! Скажите, пожалуйста! Подумайте только!
Люсьен объяснил ему, что раз люди теперь умеют передавать звук, то скоро они научатся транслировать и картинные изображения, и тут же описал ему принцип работы «фототелеграфа». Мальчик, весьма заинтересовавшись, признал своего друга настоящим ученым и, когда покидал его дом, все еще ощущал восторженный трепет.
Оливье вытащил из своего спичечного коробка бумажку в пять франков, расправил ее — после разговора с Люсьеном ему так захотелось пойти в кино! — но, вспомнив о швейцарском ноже, спрятал обратно. Напоследок мальчик заглянул в окно своего друга, сказал ему: «Ох, и здорово это!» — и еще раз попрощался с мадам Люсьен, которая была уже в халате и протирала пальцем, смоченным в сиропе «Делабар», десны своему младенчику, чтобы исчезли молочные налеты. Поразмыслив над тем, что когда-нибудь люди будут смотреть кино у себя дома, Оливье решил, что это слишком неправдоподобная сказка.
Однако все эти раздумья привели его на улицу Кюстин, чтобы просмотреть афиши, извещающие, что идет в кинотеатрах квартала, грубо размалеванные в красные, зеленые, голубые тона, уже чуть облинявшие, ибо на них были программы сразу на три недели. Кинематографы «Маркаде-Палас», «Барбес-Пате», «Рокси», «Монкальм», «Дельта», «Пале-Рошешуар», «Сигаль» пестрели манящими названиями: «Фантомас», в главных ролях Жан Вормс и Жан Галанд, «Дэвид Гольдер» с Гарри Бауэром, «Патетическая симфония» с Жоржем Карпантье, «Последний шок» с Жаном Мюра и Даниэль Пароля, «Шанхай-экспресс» с Марлен Дитрих, «Удары боковой качки» с Максом Дирли, «Тайна желтой комнаты» с Роланом Тутеном и Югеттой экс-Дюфло, «Деревянный крест» с Пьером Бланшаром и Шарлем Ванелем, «Жемчужина» с Эдвиж Фейер… Все это было полно обещаний, и Оливье уже представлял себе бесконечные киносеансы, во время которых он будет путешествовать от фильма к фильму, сидя в волшебном кресле и глядя во все глаза. В точности как те дети, которые стоят перед витринами кондитерских и мечтают в один прекрасный день съесть все пирожные сразу, так и Оливье хотел увидеть все эти фильмы.