Пращуры русичей - Сергей Жоголь

– Вои! Вои скачут, конные, чужие! – во двор вбежал пацанёнок из детских, и подбежал к Даньше, то и дело, тыча рукой в сторону южных городских ворот.

Часовой вскочил, перекинул меч на живот, что бы удобнее было выхватывать.

– Что за вои, сколько? Напали, или что? – сон у Даньши начисто улетучился.

– Да нет, не напали, к городу подъехали, у ворот встали, – поспешно стал разъяснять мальчишка. – Стража, что ворота стережёт, их в город не пустила, перед ними так врата и захлопнула. Их там десятка три, все на лошадях, оружные, говорят к князю нашему им надобно! Я их своими глазами видал!

Малец тараторил без остановки, не успевая перевести дух.

– Так, а ну постой, раз видал, пойдём к князю, сам ему всё и расскажешь, – Даньша повернулся к крыльцу и подтолкнул парня рукой. Тот было дёрнулся вперёд, но тут же замер как вкопанный.

В дверном проеме в одной рубахе, безпоясый стоял сам князь града Изборска. Трувор мирно потягивался, распрямив свои могучие плечи. Он стоял, как будто безучастный, глядя куда-то в даль.

– Мой князь, дозволь… – Даньша умолк на полуслове, не договорив.

Трувор небрежно махнул рукой, заставив отрока умолкнуть.

– А ну, малой, слетай за водицей, – обратившись к мальчишке, произнёс Трувор, указав рукой в сторону колодца.

Мальчуган сорвался, притащил ведро, черпал из него воду ковшом и поливал на руки князю. Умывшись, князь отправил мальчика за рушником, вытерся.

– Ну, а теперь докладай, что за невидаль такая у наших ворот стоит, пужаться мне её, аль нет?

Круглое веснущатое лицо сморщилось, глазки стали похожи на маленькие щёлки.

– Да я же говорю, княже, вои прискакали, не наши, тебя видеть желают.

– Ну, а коли желают, так что ж их держат тогда? Милости просим, а ну дуй к воротам, вели пустить.

Мальчик умчался. Трувор подошёл к застывшему Даньше, прошептал:

– А ты, отрок, рот не разявь, вели одёжку нести, кольчугу, да корзно моё, словом всё как положено. Да гридь покличь, а то мало ли…

4

– Опять князь гуляет, – произнёс приземистый мужик, поглядывая в сторону княжьих построек, откуда доносились крики и смех.– Так недолго и все богатства промотать.

– Да ладно тебе ворчать, Зазуля, – ощерился в улыбке молодой щербатый парень, вытирая рукавом губы, – Князь наш, воин славный, что прокутит да прогуляет, всё тут же восполнит. Сходит опять к балтам, или к чудинам, али ещё к кому, и снова с богатством возвернётся.

В ответ на это, тот, кого назвали Зазулей, укоризненно покачал головой, и, махнув рукой, отправился восвояси, гуляния тем временем не утихали.

Пир, который младший из Годлавовых сынов устроил в честь своего гостя и вновь назначенного воеводы Вадима Храброго, а это именно он со своей дружиной в тридцать сабель, явился накануне к Трувору, и попросил разрешения вступить в его дружинное братство, превзошёл все ожидания гостя. Столы поставили во дворе перед гридницей, пригласили множество гостей. Вся дружина и знатные мужи стольного города западных кривичей Изборска были приглашены на это веселье.

Оба, хозяин и гость были примерно одного возраста, оба крепкие и статные точно былинные витязи из сказок. Трувор восседал за широким столом, который аж прогибался от лакомств и медов, разнообразной снеди лежащей на нём, новгородский боярин сидел по правую руку от князя.

– Вот такая жизнь по мне, воля, веселье, да походы, не могу я долго на месте сидеть. Мне бы в поле чистое, конь, сабля да ветер, – произнёс Вадим, потягивая крепкое ароматное пиво из турьего рога. – А в Новгороде, что сидишь на заду, не развернуться, не потешиться.

Сидевший рядом Трувор, усмехнулся, покручивая длинный ус. Было видно, что слова гостя ему по душе.

– Да уж и не говори воевода, приказчики новгородские совсем стыд потеряли, до нитки готовы обобрать, – Трувор негодуя, сжал кулаки. – Любят на дармовщинку поживиться. Да только не вынув меча, добычи не взять. Гнать я их велел, пусть брат мой довольствуется тем, что я сам ему даю.

Распаренная и взъерошенная девка-прислужница, прошмыгнув меж столами, поставила перед князем и его гостем огромный поднос с тушёной медвежатиной. От блюда валил густой пар, неповторимый аромат разваренной дичины, сдобренной пахучими кореньями, словно тараном ударил в ноздри.

– Так вот, и я говорю, братец то твой – Рюрик конечно герой, свеев на Ладоге побил, да только скуп без меры, – продолжал свою речь гость, с аппетитом поглядывая на блюдо с мясом. – Такую победу одержал, а гуляний не устроил, тризну по павшим справил скромно, без размаха. А в Новгород заявился, так тоже в городище своём засел, никому лика не кажет, только подати с купцов да бояр дерёт, почём без меры. На вече не многословен, ой не князь, а, так, ни то ни сё, а, ну да ладно, давай ещё по кубку испьём под дичину.

Расторопный отрок, тут же подскочил к гостю и наполнил его кубок до краёв, Вадим одобрительно кивнул и поднялся.

– За тебя я выпить хочу, князь града Изборска и земель кривичских. За то, что ты своим умом живёшь, и ни кто тебе не указ.

Услышав эти слова, варяги Трувора загалдели, кубки звенели, воины шумно поддержали здравицу. Лишь воины самого Вадима, вели себя скромно и сдержанно, пили мало, больше отмалчивались. Зато варяжская Русь гуляла, гуляла на славу. Когда шум чуть поутих, Вадим, продолжил свою речь, одновременно успевая лакомиться медвежатиной.

– Я ведь почему из Новгорода ушёл, я ведь человек разумный, и тоже сам себе голова. Не стал я сразу брату твоему присягать, подождать решил, так он мне своих дружинников прислал, надавить на меня, стало быть решил, что бы силком заставить служить ему. А я так не привык, я себе вождей сам выбираю, вот и ушёл к тебе. Ты, князь Трувор, мне люб, потому тебе и желаю служить. Так что не обессудь, вот он я. Да ещё, не с пустыми руками я, не побрезгуй князь, прими от меня дары скромные.

Вадим махнул рукой и несколько человек из его дружины, сорвались с мест, и вскоре появились на пиру с обещанными подарками. Серебряный кубок, с золотой оторочкой, украшенный драгоценными камнями определённо вызвал у Трувора интерес, но больше его конечно же привлекла кривая болгарская сабля, в нарядных ножнах, обтянутых юфтью, отделанных золотом. Клинок сверкал на солнце, и этот блеск заставлял глаза Трувора так же сиять.

– Откуда ж красота такая? – молодой князь, и не пытался скрыть своего восторга. – Неужели это новгородская работа.

– Не смеши меня, княже, – усмехнувшись, высокомерно промолвил Вадим. – Новгородскими мечами только лес валить, а тут работа восточных мастеров. Болгарские клинки хороши да красивы, а вот чаша ромейская. В Болгарии, да в Византии настоящие богатства, да в странах Халифата. Аскальд, боярин Рюрика давно уже князя в Царьградские земли зовёт, там-то уж есть чем поживиться, а брат твой только чудинов, весь, да словен Ильменских данью обкладывает, крохи собирает, а за богатствами настоящими плыть побаивается.

Трувор переменился в лице.

– Не забывайся, воевода, помни, о ком говоришь, – шипящим голосом произнёс Трувор. – Брата моего вся Балтия знает, его короли франкские побаиваются, не говоря уж о данах, которых он бил столько лет. Рюрик трусом никогда не был, да и сейчас им не стал.

– Да, да, конечно, я просто сказал, не подумав, – Вадим понял, что перегнул палку. – Кто же сомневается, что брат твой храбрец. Ах да, вот ещё, самый главный подарок тебе князь, такому подарку сам Император ромейский порадовался бы.

Вадим снова поднялся и крикнул своим людям.

– А ну, приведите Буланого.

5

Даньша стоял у крыльца гридницы69, поглядывая на веселье. Отроков за столы не сажали, но и в отличие от челяди, и не заставляли прислуживать пирующим. Зато любое другое поручение, исполнение воли, или прихоти князя, должно было исполниться ими сиюминутно: окунуть в бочку с водой перепившего дебошира, навешать тумаков нерасторопной прислуге, или любая другая блажь, которая придёт на ум, предводителю дружинного братства.

Когда в ворота княжьего двора ввели статного жеребца, Даньша даже разинул рот от восхищения. Чернявый конюх из Вадимовой прислуги, крепко сжимая поводья, буквально повисал на них, когда конь начинал мотать головой и биться. Длинноногий двухгодовалый красавец, желтовато-рудой масти с чёрными, как вороново крыло гривой и хвостом, ни секунды не стоял на месте. Он то и дело рвал копытами землю, яростно вытягивал губы, храпел, глядя на пирующих взволнованными но в тоже время полными ярости глазами.

– Эва как уши навострил, – любуясь на буйного красавца, пробасил один из изборских бояр, сидящий неподалёку от князя. – На такого сходу и не взлезешь, вон ножищи какие, длинные, точно оглобли.

– Да уж, точно, у нас такие коники не водятся, – вторил сосед говорившего, стирая ладонью пивную пену с косматой бородищи.