Плюшевый медвежонок - Сэйити Моримура

Перед Ёковатари словно занавес раздвинулся. Все это время он думал лишь об одном каком-то близком Джонни человеке. Однако ничто не мешало допустить, что таких близких людей было несколько.

— Значит, в Киридзуми приезжали вместе иностранец и японец родом из Яцуо?

— Наверно, именно это и показалось О-Танэ-сан удивительным.

— Некий родственник Джонни с человеком из Яцуо…

— Хотя полной уверенности в этом нет, но письмо вполне допускает такое толкование.

— Допускает, конечно. И тогда ясно, что О-Танэ заткнули рот, потому что она много знала.

— Следовательно, если мы вплотную займемся Яцуо, то выйдем на убийцу.

— Однако нет доказательств, что эта «удивительная особа» и есть убийца или хотя бы что она имеет отношение к убийце. В конце концов, у нас в руках всего лишь открытка двадцатилетней давности.

Ёковатари не любил поспешных умозаключений.

Итак, в результате поездки они раздобыли всего лишь одну старую открытку. Поможет ли она разыскать человека, который когда-то давно уехал из Яцуо? Опять возникло чувство, что ниточка, которую вытягивали с таким трудом, вот-вот оборвется. Сколько раз уже обрывалась она. И всякий раз рука нащупывала ее конец и тянула, тянула. Но теперь они, пожалуй, и правда в тупике. Надежды удержать ниточку никакой.

— Как же мы с этим поедем в Токио? — спросил Мунэсуэ.

— Ничего не поделаешь. Розыск есть розыск, — ободрил товарища Ёковатари. Однако видно было, что он разочарован не меньше Мунэсуэ.

Домой они могли ехать пассажирским поездом после обеда или же вечером, но, не добившись успеха, они ощущали такую страшную усталость, что у них не было ни настроения, ни сил трястись в вагоне всю ночь.

Решив переночевать в гостинице «Мията», Ёковатари и Мунэсуэ отправились после обеда в полицейский участок Яцуо. Полицейский оказал им любезность, проводив до гостиницы, и не зайти в участок было неудобно. Кто знает, может быть, им еще понадобятся услуги здешней полиции.

Полиция размещалась рядом с мэрией. Выйдя оттуда, инспекторы направились в парк на горе Сирогаяма, чтобы с высоты взглянуть на город. Здесь еще сохранились следы крепости, которую построил Сувасакон. Осеннее солнце уже клонилось к горам на западе. Перед ними развернулась панорама вечернего города. Между невысокими домиками вечерним туманом стелился дым из труб, и от этого улицы казались еще уютнее.

Дома перемежались кучками деревьев. Среди домов вилась багровая от закатных лучей река и, словно правильной формы зеркала, сверкали не то болотца, не то лужи. Завороженные их блеском, они дождались, пока село солнце и все погрузилось в сумерки. Только тогда стало ясно, что это сверкали крыши.

Над головой простиралось глубокое ясное небо последних дней осени. Остатки дневного света медленно стекали, словно мед, к его западному краю, но в зените розовыми мазками на темно-синем полотне еще горели несколько перистых облачков. Вечер был безветрен и безмятежен.

На вершину горы Сирогаяма вела пологая лестница. Ее с обеих сторон обступали осыпавшиеся вишневые деревья, ступени были выстланы сухими листьями, как мягким ковром. Деревья окутывал легкий ароматный дымок: должно быть, где-то жгли опавшие листья.

По лестнице, взявшись за руки, спускались двое: отец и сын. Отцу было лет тридцать пять, ребенку — года три-четыре. Они прошли мимо; на макушке ребенка желтел, видимо упавший с дерева, листок. Отец и сын удалялись молчаливо и грустно.

«Должно быть, они остались одни», — подумалось Мунэсуэ. Он еще долго смотрел им вслед, пока его не окликнул Ёковатари:

— Что случилось?

— Да нет, ничего, — смущенно пробормотал Мунэсуэ. Лестница кончилась, и они очутились на вершине горы.

Отсюда открывались широкие дали. Пока они шли к вершине, вечерняя заря почти совсем угасла, и теперь город предстал перед ними россыпью огней в густой тьме. Огни были теплые, оранжевые, и хотелось думать, что возле каждого из них сейчас кто-то мирно отдыхает от дневных забот. Отсюда были хорошо видны покрытые снегом вершины невысоких гор. Очевидно, это были горы Татэяма и Сираяма, окружающие равнину Тояма, подобно ширмам. Небо над горами еще светилось синим сумеречным светом, храня последние отблески заката.

— Такие города располагают к сентиментальности… Ну да, кажется, будто это твоя далекая милая родина… или как там говорится… Мунэсуэ-кун[20], а где твоя родина?

— Моя — Токио.

— Я тоже в Токио родился.

— Выходит, у нас с тобой никакой «далекой родины» нет…

— Чего нет, того нет. Впрочем, молодые с этой родины бегут. Не желают сидеть у мамы под крылышком.

— Вероятно, такая уж это вещь, родные места: не уедешь — не полюбишь.

— Если уедут и не пожалеют, что уехали, может быть, это так и останется им непонятным. А вот если уедут и в жизни им придется несладко, тогда другое дело.

— А не хотелось бы, чтобы эта девочка из гостиницы, О-Син-тян, что ли, ее зовут, смогла так легко расстаться с родными местами. — Мунэсуэ вспомнил круглощекую и большеглазую О-Син-тян из гостиницы «Мията».

— Неплохо бы повернуть назад, в гостиницу. Я ужас но продрог, и есть хочется, — сказал Ёковатари, передернув плечами. Поднимался ветер.

На следующий день Ёковатари и Мунэсуэ утренним поездом уехали из Тояма. Около пяти часов пополудни поезд пришел на вокзал Уэно. С невеселыми мыслями они отправились в управление и доложили инспектору Насу о том, что поездка не дала никаких результатов.

— Как знать, а вдруг это и есть наилучший результат, — утешал их Насу. Он разглядывал открытку Ёсино Омуро. Как бы то ни было, пока она не помогла следствию продвинуться ни на шаг.

Решительные действия

Кунио Морито легко установил, что Кёхэй Коори уехал в Америку, но дальше выяснения этого факта дело не шло. А Ниими нетерпеливо требовал результатов. Он будто не хотел понимать, что забраться в чужой гараж не такое уж безобидное предприятие. Кроме того, неизвестно, держит ли Кёхэй машину в отцовском гараже.

Но Ниими и слышать ничего не хотел.

— Морито-кун, в чем дело, что ты копаешься?

— Вторжение со взломом как-никак.

— Можно подумать, ты только сейчас это понял. Но ты ведь красть не собираешься. Даже если тебя поймают, не беда. Скажешь, что спьяну заплутался. Вот и все.

— Поймают-то меня…

— Ты на это шел. Подумай, половина дела уже сделана.

— Я понимаю.

— А если понимаешь, то действуй. Не может быть, чтобы Кёхэй вдруг ни с того ни с сего взял да уехал в Америку. Впрочем, если тебе это дело не с руки, я найду к кому обратиться.

— Ниими давал понять, что он может порвать свои отношения с Морито.

— Господин Ниими, не будьте так бессердечны. Вспомните, разве я подводил вас хоть раз?

— Вот и впредь не подводи.

Морито не оставалось никакого выбора. Ему и раньше не раз приходилось браться за малоприятные дела. Но забираться в чужой дом, как грабитель… Такого еще не было!

Тем не менее отношения с Ниими значили для Морито чрезвычайно много. Можно сказать, что именно эти отношения служили основой его блестящих деловых успехов. Вот и теперь — если только Ниими использует их оборудование, фирма, в которой работает Морито, получит колоссальные прибыли. А это непосредственно отразится на положении и заработках самого Морито.

Что бы ни стояло за просьбой Ниими, подводить его ни в коем случае нельзя. Морито наконец решился. Да и как иначе все узнаешь?

«Если меня поймают в гараже, это все-таки не то, что забраться в дом», — утешал себя Морито.

Особняк Ёхэя Коори находился в глубине второго квартала района Тиёда, недалеко от-императорского дворца. По соседству располагались иностранные посольства, роскошные особняки и виллы. Но даже в этом фешенебельном районе особняк Коори заметно выделялся. Он был построен Ёхэем на доходы от сталелитейного завода и представлял собой современное здание, имитирующее средневековый английский стиль: деревянные колонны, балки и стропила эффектно выделялись на фоне белых каменных стен, а крутой скат и высокий гребень крыши подчеркивали своеобразную красоту здания. Железобетонная ограда и ворота, обитые железом, выглядели весьма внушительно. Сбоку виднелась калитка. Ворота, вероятно, открывались лишь во время официальных приемов или когда нужно было пропустить автомобиль.

Гараж находился в первом этаже. У него была складная поднимающаяся дверь. Подойти к гаражу можно было, только перебравшись через ограду. И это смущало Морито. Слава богу, хоть собаки во дворе не было.

И вот глубокой ночью Морито приступил к делу. Опасаясь быть пойманным, Морито оделся самым обыкновенным образом. Вздумай он нацепить маску или нарядиться во все черное, кто поверит, что он «заплутался»? Морито захватил с собой фонарь и фотокамеру, чтобы заснять обнаруженные улики. В три часа ночи он стоял перед домом Коори. В доме было темно, весь квартал погрузился в глубокий сон. Даже собаки не лаяли. Ночь была темная и безлунная.