Мышеловка - Александр Трапезников

Я проснулся в седьмом часу утра, потому что меня мучила сильная жажда. Вышел из своей комнаты номер шесть, прошел через зал на кухню, которую у нас занимал Комочков. Николай лежал на кушетке в какой-то неестественной позе, вывернув набок голову, словно ему сломали шею, а лицо покрывала мертвенная бледность. Я даже испугался, что он умер. Но, наклонившись ко рту, уловил слабое дыхание. Я вспомнил, как он целовался в особняке Намцевича с Миленой, и меня охватила злость. Я не стал его будить, а, напившись из ведра воды, пошел обратно. Но по привычке вошел не в свою комнату, а в соседнюю, куда накануне отнес Милену, уложив ее в постель. Открыв дверь, я увидел на подушке две головы — ее и Маркова. Она спала на его плече, разметав волосы, а он обнимал ее одной рукой. Мне все стало ясно… Как только я вошел, Егор открыл сначала один глаз, затем другой и холодно уставился на меня, не произнося ни слова. Милена же продолжала тихо посапывать. Так мы смотрели друг на друга минуты две. Потом чуть виноватая улыбка тронула его губы.

— Скотина! — тихо, но выразительно сказал я, закрыл дверь и пошел к себе в комнату. Сначала меня обуревало желание вернуться обратно, сорвать с них одеяло, устроить драку и вообще излить на них свою ярость. Меня душила злость и обида.

«За что? — думал я. — Какая все-таки это подлость… и она и он… Ну как они могли?..» Потом мне захотелось заплакать. Какой-то комок подступил к горлу и стоял там довольно долго, мешая дышать. Я услышал, как из соседней комнаты кто-то вышел и осторожно пробрался через зал. Марков. Я подумал: а не пойти ли прямо сейчас к нему и расквасить морду? Или устроить дуэль на мечах? Эта мысль привлекла мое внимание, и я стал разыгрывать в воображении сцену, как мы бьемся этим оружием, бегая по всему дому, по лестницам, а в конце концов я пришпиливаю его, словно жука, к стенке. Финальная сцена меня несколько успокоила, но драться на мечах расхотелось. Потом я стал думать о немедленном разводе. Как только вернемся в Москву — сразу же… Бесповоротно. И никакие слезы меня не остановят. А будет ли Милена вообще плакать? Скорее всего, она просто посмеется и согласится с разводом. О Боже! Как безнравственно наше время! В патетических раздумьях о «временах и нравах» я впал в какую-то прострацию, не замечая, как быстро бегут стрелки часов… Мне казалось, что я переживаю страшную трагедию, настоящую драму, подобно героям Шекспира или Толстого, не отдавая себе отчета в том, что такие вещи случаются на каждом шагу в тысячах семей, а мой вариант — всего лишь песчинка на житейском пляже, где много солнца, моря, радости и благоглупостей, поэтому если и стоит отчаиваться, то только потому, что я увидел их в одной постели, а не прошел мимо. Вскоре я услышал, как в доме начинают шевелиться гости, где-то хлопнула дверь, очевидно, это проснулись Барсуковы — они вообще вставали рано. И я вдруг почувствовал к Сене горькую симпатию, как к собрату по несчастью, ведь Маша тоже изменяла ему. Но у него было одно преимущество передо мной — он не знал об этом…

Но видеть никого из гостей мне не хотелось. Проклятая Полынья, где открываются глаза на самые сокровенные тайны! Я осторожно вышел из своей комнаты, на цыпочках прошел через зал в апартаменты Ксении, где был запасной выход, и выбрался на задний дворик. Путь мой лежал к тетушке Краб. Кто еще мог утешить меня в этом гнусном и вероломном мире? Кто накормит меня вкусными пирогами и даст наливочки, чтобы погасить тоску? А эти балбесы пусть сами готовят себе пищу, мучаясь от запоздалого раскаяния и головной боли. Пусть поищут меня и думают, что я утопился в озере. Как дед. Пусть рвут на себе волосы и рыдают от горя. Вчера им было очень весело. Так надо было и оставить их всех там, у Намцевича. Я бы поглядел, как они плетутся утром домой, словно побитые собаки.

Размышляя таким образом и невольно ощущая себя маленьким мальчиком, которого лишили мороженого, я постучался в уютный домик тетушки Краб. Она долго не открывала дверь, и я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего? Все-таки где-то по поселку бродит маньяк-убийца, а Марков (будь он неладен!) предупредил, что его очередной жертвой может стать любой одинокий человек. Но наконец в коридоре послышалось какое-то шуршание, словно там действительно ползал огромный краб, и тетушка отворила дверь. Выглядела она неважно: куда-то исчезла и розовощекость, и сердечное добродушие, и забавная суетливость. Потом я понял, что она чем-то очень сильно напугана, и не ей предстоит меня утешать, а мне — ее. Возможно, этот страх был связан со смертью девочки. Но тут оказались несколько иные причины.

— Снова он мне во сне являлся, — пожаловалась тетушка.

— Кто? — не сразу сообразил я.

— Арсений, дед твой. К чему бы это, Вадим? Чувствую, быть беде.

— Опять вы за свое? — расстроился я. — Как он хоть выглядит?

— В какой-то тине болотной, — испуганно ответила она, тотчас же зажав рот ладонью. Потом зашептала: — Сердитый такой, суровый… Молчит и смотрит, будто ждет от меня чего-то. Помощи какой-то… Я уж и в церковь ходила, свечку ставила, чтобы дух его угомонился… Ан нет! Все равно приходит. Боюсь я… Утянет он меня с собой…

— Живых надо бояться, тетушка, а не мертвых. Вы по вечерам поосторожней будьте, не ходите никуда. Да двери и окна запирайте. Маньяк этот пострашнее будет, чем покойник. К тому же, насколько я понимаю в привидениях, они бродят лишь тогда, когда тело не захоронено. А дедуля наш на кладбище, под большим слоем земли, да еще и памятником сверху придавлен. Так что при всем желании ему оттуда не подняться…

И тут вдруг меня резанула такая страшная мысль, что я даже на стул присел, а рука сама собой потянулась к графинчику с наливкой.

— Не рановато ли для зелена вина? — осуждающе спросила тетушка.

— В самый раз, — отозвался я, наливая полную рюмку. — У меня тоже свои неприятности. Только мне эти огорчения живые доставили… Погодите, дайте-ка подумать.

Махнув рюмку и отказавшись от предложенного пирожка, я вновь вернулся к поразившей меня мысли. Вот и вчера, здесь же, в разговоре с Марковым, я высказал предположение, что в озере, возможно, был утоплен совсем другой труп. А ненайденное тело деда покоится где-нибудь в болоте. Произошла подмена. Которая кому-то была выгодна. Кому-то нужно было, чтобы неизвестный утопленник, пролежавший на дне озера невесть сколько времени, был признан за труп деда. И дело не в том, что к тетушке Краб является привидение — все это чепуха! Здесь какая-то гораздо более хитрая игра… А то, что труп незнакомца к озеру тащил один из охранников Намцевича, лишь подтверждало мое предположение, что игру эту затеял сам хозяин особняка. А может быть, две эти смерти совсем не связаны друг с другом? Кого-то угрохали по приказу Намцевича, а кто-то, тот же пекарь Раструбов, убил деда. Да… но… Теперь меня смущало другое: перстень на пальце утопленника, о котором мне рассказали рыбаки и который принадлежал деду. Именно по нему определили личность покойника. Что-то здесь не сходилось. Из-за этого перстня вся моя версия лопалась, словно мыльный пузырь. Получалось не два трупа, а все-таки один.

— Тетушка, вспомните, — сказал я, — когда дед утонул в озере, кто-нибудь из жителей поселка или приезжих исчез бесследно? Уехал? Были такие случаи?

— Нет… не было, — ответила она. — Хотя… К Намцевичу часто приезжали всякие гости. И тогда тоже. А как они уезжают, все ли или кто остается, мы не знаем.

— Ну понятно, — произнес я. — Кто-то мог и нырнуть на дно. А перстень… У деда был перстень, его так и похоронили с ним?

— А как же? Он же был его фамильной реликвией. Массивный такой, с печаткой. Да его ведь и снять было невозможно. Врос в палец.

Нет, не сходились у меня концы с концами. Эх, Маркова бы сейчас сюда! И все-таки мне казалось, что я иду по верному следу… Если кто-то хотел, чтобы утопленника приняли за деда, то могли и палец отрубить, а перстень потом надеть на труп. Но как проверить это, как узнать, кто лежит в могиле? Дед или… Меня даже бросило в дрожь… А ведь это можно сделать… Если… Раскопать могилу и открыть гроб. Жуткая идея, но… осуществимая. У меня было одно преимущество перед теми, кто опознавал утопленника. То, что я знал с детства, они не ведали. У деда был один физический недостаток, отличие от других людей. И мама мне рассказывала о том же. Дед был шестипалый, на левой ступне у него были два сросшихся мизинца… Вот тот признак, по которому можно идентифицировать труп. И если бы я тогда был в Полынье, то все встало бы на свои места. Но и сейчас не поздно. Конечно, за эти месяцы мягкие ткани уже подверглись тлению, распаду, но кости-то сохраняются! Значит, если в могиле лежит человек с шестью фалангами на ступне, то это дед. Если же нет, то… труп деда надо искать в другом месте. Боюсь только, что найти будет уже невозможно. Но все равно проверить мою идею необходимо. Вот только как и когда это сделать? Идти одному ночью на кладбище с лопатой? От этой мысли меня всего передернуло. А тут еще и тетушка Краб вдруг запричитала: