Слова через край - Чезаре Дзаваттини

Тото, слегка ошалев от аплодисментов, продолжавшихся уже целый час, велел им прекратиться и приказал Бибу и Элеутерио слетать за Мобиком. Они улетели и, продемонстрировав несколько сложных фигур высшего пилотажа, проникли с балкона в кабинет Мобика. Мобик обессиленно лежал в кресле: пришел и его черед усомниться, все ли и впрямь так ясно и понятно на этом свете. Путешествие Мобика было совсем коротким: время от времени Биб и Элеутерио отпускали его, и он камнем падал вниз, но, когда до земли оставалось не больше метра, вновь подхватывали и увлекали ввысь; это повторялось несколько раз, под дружный хохот зрителей, которые сразу же смекнули, что синьор Мобик не пользуется симпатией Тото. Все над ним насмехались, показывали ему язык, включая даже помощника его секретаря, который все еще был в одних подштанниках. Меньше чем за минуту Тото воздвиг посреди площади помост и приказал Гаэтано высечь синьора Мобика перед лицом всего населения. Выполнить это оказалось не так-то легко, потому что, когда с него стаскивали штаны, синьор Мобик брыкался изо всех сил. Нужно было видеть, как отчаянно этот человек, который пальцем бы не пошевелил, чтобы прийти на защиту Бамбы, который из страха перед смертью требовал, чтобы Кармело говорил «уморить» вместо «умереть», если нельзя было избежать этого слова, — так вот, надо было видеть, как он отбивается от Гаэтано, как стремится избежать унижения, которому должен подвергнуться. Из стыда? Право, затрудняюсь сказать.

В воздухе еще не смолкли звучные шлепки, которыми награждал Мобика Гаэтано, когда делегация в составе шести человек направилась к Тото и предложила ему ключи от города. Мысль эта пришла Дифирамбису, известному своей хитростью. Он несколько лет просидел в тюрьме и вышел оттуда благодаря одной остроумной уловке. Он хорошо изучил характер своего тюремщика, человека очень раздраженного, обидчивого и самолюбивого. Однажды тот вошел в его камеру, чтобы проверить прочность решетки на окне, и с ловкостью ксилофониста провел по прутьям железной палкой, сумев извлечь довольно приятные музыкальные ноты. Дифирамбис неожиданно схватил его фуражку и выбросил через прутья на улицу. Это произошло совершенно молниеносно; тюремщик со всей силы отвесил ему оплеуху и приказал: «Иди и сейчас же принеси!» Дифирамбис, весь сжавшись, послушно вышел из камеры и больше туда так и не возвратился. Потом он отрастил усы, и никто в Бамбе не узнавал в нем Дифирамбиса — беглого арестанта. А если кто и узнавал, не подавал виду — ведь Дифирамбис стал очень влиятельной персоной — и обращал внимание только на усы (надо признать, прежний Дифирамбис действительно усов не носил), и таким образом совесть у него оставалась совершенно спокойной.

Глава девятая

Итак, делегация направилась к Тото, чтобы предложить ему править городом. Тото отказывался, говоря, что у него в этом деле нет никакого опыта, но члены делегации так настаивали, что оробевшему Тото пришлось согласиться. В качестве резиденции ему предоставили дворец губернатора, где все ему очень понравилось, за исключением постели — уж очень она была велика. Он произнес «трык!» и значительно ее уменьшил. В первые дни, занявшись городскими делами, он сразу же обнаружил свою неопытность. Он хотел, чтобы жители выходили на улицу с игрушками, требовал, чтобы у них в обязательном порядке были игрушечные лошадки, трубы, сабли, обручи, — Тото был убежден, что это облагораживает души. Горожане приняли этот приказ без возражений, их это действительно забавляло, хотя про себя и ворчали: «Надо же такое придумать!» В правление Тото газеты Бамбы выходили, например, с такими заголовками «Карлетто де Маллис сумел добиться увеличения своей заработной платы». Затем шла биография, причем весьма интересная, вышеуказанного служащего. Потому что вообще биография каждого человека очень интересна, и я прошу вас не попадаться на удочку романов, где рассказывается о жизни какого-нибудь выдуманного Джулиано так занимательно, что мы с вами по сравнению с этим господином выглядим просто старыми шлепанцами.

Я отвлекся, а вы все, наверно, хотите поскорее узнать, что же стало с Мобиком. Мобик провел несколько очень неприятных часов: никто больше и знать его не хотел; но к нему вдруг явился Дифирамбис, а когда ушел, Мобик весьма приободрился. Дифирамбис с Мобиком были старые друзья, и Дифирамбис нашел способ вновь открыть перед Мобиком возможность участвовать в жизни города. Каким же образом? Назначив его председателем «Комитета чествования Тото»! Дифирамбис же стал правой рукой Тото, при которого поистине можно сказать, что он попал как кур в ощип. А «правая рука» неустанно напевал ему: «Нужно такое-то чудо, такое-то совсем маленькое чудо, такое-то огромное чудо». И Тото послушно подчинялся, потому что сам уже разленился. Дифирамбис даже добивался, чтобы Тото передал ему дар творить чудеса: для того, дескать, чтобы не приходилось его так часто беспокоить, и Тото уже готов был уступить, но, как видно, это было не в его власти.

Теперь Тото проводил целый день валяясь на диване — читал приключенческие книжки, попивал лимонад и фруктовые соки. Дифирамбис в полдень представлял ему список требуемых чудес, и Тото наспех их творил, не требуя никаких объяснений. Почти все жители Бамбы хотели иметь дома форель — так, чтобы только открыть кран, и форель, живая, трепыхающаяся, была тут как тут: бросай на сковородку да жарь. Каждый вечер устраивался фейерверк, которым жители Бамбы любовались, пируя на площадях. Кстати сказать, один хотел яблок без семечек, другой — мороженого, но чтобы не болели зубы, третий — жареных дроздов без косточек, и каждое желание исполнялось. Красивым фейерверком охотно полюбовался бы и я сам, он заполнял все небо, и придумывали его лучшие художники: голубые города неожиданно рушились под напором урагана и исчезали в темноте ночи, а потом из развалин вылетали птицы, взмывавшие ввысь, до самого усыпанного звездами небесного купола, и там пробивали клювами щель, сквозь которую можно было увидеть серебристое сияние и золотые блестки. Щель эта постепенно расширялась, потом с грохотом распахивалась, и из нее сыпались вниз закованные в серебро рыцари с длинными пиками. Они почти достигали голов толпы, людей на мгновение охватывала паника, над площадями и улицами прокатывалось испуганное «а-ах!», но рыцари, разлетевшись на множество светящихся огоньков, повисали метрах в трех над землей и продолжали светить, как фонарики, до конца пиршества. В общем, одно празднество следовало за другим.

Все хотели, чтобы их имена и фамилии были начертаны неоновыми буквами на их жилищах, а также требовали разных почетных титулов и званий. Просыпаясь утром, люди находили на тумбочке бумажку в тысячу лир и немножко мелочи. Была устроена большая лотерея (подобные идеи, по правде говоря, может породить только праздность), главный выигрыш предусматривал право оскорбить на выбор любого человека, включая даже правителей Бамбы. Перед дворцом всегда стояла большая толпа, у каждого была своя просьба: кто просил какую-нибудь вещь, кто — место. «А это действительно надежное место?» — спрашивал проситель и недоверчиво смотрел на Тото. Ибо известно, что надежных мест, по счастью, вообще не существует.

Когда с Тото заговорили о памятнике, он попытался возражать. Но было ясно, что ему это приятно. Однако из деликатности он высказал мысль, что следовало бы по крайней мере назвать какие-нибудь улицы, пусть не слишком длинные и широкие, именами Биба и Элеутерио. Эти двое ночи напролет развлекались в ночных барах и кабаре, которые по распоряжению Дифирамбиса оставались открытыми круглые сутки. Какими далекими теперь казались те времена, когда они жили в жалких лачугах в поселке бездомных и Элеутерио останавливал на улице прохожих и говорил: «Ваша жена скончалась», или же: «Ваш дом рухнул»; люди впадали в отчаяние, рыдали, а он их успокаивал: «Я пошутил!» Так Элеутерио воспитывал в людях способность больше ценить то, что жизнь дарит нам изо дня в день. Теперь же он останавливал женщин и спрашивал: «Синьора, это ваше манто?» — и наклонялся поднять с земли роскошное манто из горностая, словно это носовой платочек. «Да», — неизменно отвечали дамы, и Элеутерио удалось таким образом завязать немало приятных знакомств. Кроме того, он больше не качался на ходу, как маятник, и заказал себе визитные карточки, которые не скупясь раздавал направо и налево. И он и Биб стали друзьями Дифирамбиса и Мобика, перешли с ними на «ты», и все четверо в одинаковой степени были убеждены, что заслуживают хотя бы мемориальной доски.

Дифирамбис и Мобик между тем не сидели сложа руки. И вот в день открытия памятника Тото произошло нечто непредвиденное. Тото восседал под балдахином на золоченом стуле, напоминавшем трон, слушая, как оратор вовсю его славословит, и вдруг откуда-то сверху на голову нашего Тото обрушилась балка. Толпа с криком «Помогите!» кинулась врассыпную, площадь в одно мгновение опустела. Только кто-то протянул руку, чтобы схватить маленькую собачку, поднявшую лапку на тротуаре. Не прошло и пяти минут, как на всех домах Бамбы был расклеен манифест, гласивший: «Принимаю на себя правление Бамбой вместо Тото, погибшего, как все видели собственными глазами, в результате несчастного случая, каковой не может быть приписан ничему другому, кроме чистой случайности. Подпись: Дифирамбис». Через час был опубликован другой манифест: «Синьор Дифирамбис просил освободить его по состоянию здоровья от должности губернатора города. На этот пост городское население единодушно выдвинуло синьора Мобика». В течение часа произошло немало всяких неожиданностей. Исчез Тото, тело которого не удалось обнаружить среди обломков губернаторской трибуны. Возни ли острые разногласия между Дифирамбисом и Мобиком: «Я вас назначу заместителем моего главного помощника». Да — нет, да — нет. Мобик, заручившись поддержкой тех, кто был возмущен Дифирамбисом, не предложившим им поста, который он предложил Мобику, сместил Дифирамбиса. Элеутерио и Биб, кричавшие: «Да здравствует Дифирамбис!», едва успели вместо имени, уже готового сорваться у них с языка, издать какое-то мычание — в случае необходимости оба могли заявить, что это «м-м-м» было первой буквой имени Мобика.